История одной трагедии

Двухлетний Паша Столяров умер вечером 27 июня. Но в данный момент никто не знает, как получилось, что совершенно здоровый 2-летний малыш, родившийся без всяких патологий и болевший за время своей коротенькой жизни буквально два или три раза банальной простудой, попал в больницу с ОРВИ, а через пять дней после этого умер от некроза печени, с отказавшими органами, залитыми водой легкими.

Интервью с мамой Паши – Татьяной Столяровой - было тяжелым, эмоциональным и порой выворачивающим душу наизнанку. Избежать эмоций не получится и у меня. Но постараюсь максимально подробно описать все события, которые происходили с семьей Столяровых, начиная с  12 апреля и до того дня, когда вместо сына у них на руках оказалась свидетельство о смерти.

Апрель. Остановка сердца

12 апреля около 10 часов вечера у Паши внезапно поднялась высокая температура – 39,4. Татьяна дала ему Нурофен, но он не помог, тогда она дала четверть таблетки аспирина, через несколько минут сын улыбнулся… и вдруг перестал дышать, у него  закатились глаза, почернели губы, руки похолодели. 

- Я закричала, дома был мой отчим. Он прибежал ко мне и начал делать Паше искусственное дыхание, а я массаж сердца, хотя мы не медики, и понятия не имеем, как это делать правильно. Но все же мы сумели помочь Пашке.

На скорой Татьяну с сыном доставили в больницу им.Семашко. Тому, что у Паши была остановка сердца, в приемном покое не поверили, сказали, что это фебрильные судороги от высокой температуры. Взяли на анализ кровь и два дня давали «Смекту». Добиться осмотра невролога или кардиолога было невозможно – выходные. В воскресенье вечером Татьяна приняла решение написать отказ от госпитализации.

Уже на следующий день Пашу осмотрели в поликлинике №3. Невролог также сказала, что это не остановка сердца, а фебрильные судороги. И кардиолог искренне призналась, что иногда есть вопросы, на которые ответа нет. Кардиограмма, УЗИ сердца и ЭЭГ ничего не показали – мальчик здоров.

Но 16 апреля по дороге в «Медассист», где Столяровы собирались сдать кровь Паши на биохимию, у ребенка началась рвота. Они заехали в поликлинику №3, но почему-то в фильтрационную комнату их посадили только после того, как Пашу вырвало три раза и Татьяна закричала: «Вызовите скорую!»

Приехала скорая, но к этому моменту их уже осмотрела врач и выписала лечение. От госпитализации родители отказались, поехали домой и начали лечить Пашу по схеме, которую прописали в поликлинике.

Лучше Паше не стало, тогда Татьяна вызвала своего педиатра, которая предположила, что, скорее всего, Паша «подцепил» в  Семашко ротавирус. Выписала другие лекарства, и он пошел на поправку.  

Но окончательно выздороветь у Пашки почему-то не получилось. После этого почти каждую неделю у него периодически поднималась температура. Чтобы не допустить снова фебрильных судорог, Татьяна вызывала то скорую, то педиатра.

В какой-то момент ей пришлось написать еще один отказ от госпитализации, потому что в больнице им.Семашко была вспышка ротавируса. Параллельно с этим, Татьяна продолжала обследовать сына, чтобы все же докопаться до истины – что произошло с Пашей 12 апреля? В версию «фебрильные судороги» она и верила и не верила, но все обследования показывали, что с сердцем, сосудами все хорошо. Татьяна продолжала искать.

От ОРВИ до смерти один укол?

В июне Паша по-прежнему то и дело простужался, вновь поднималась температура. Педиатр объясняла это тем, что после перенесенного ротавируса у ребенка до полугода может сохраняться ослабленный иммунитет, и все болячки будут буквально «липнуть». Но именно в июне в списке лекарств, которые давали малышу, появился «Нимулид». Почему-то медики переложили всю ответственность за случившееся именно на это жаропонижающее, а значит, на маму, которая и давала это лекарство. Замкнутый круг. Потому что давать это лекарство Татьяна начала именно по рекомендации медиков.

1 июня у Паши вновь поднялась температура. Татьяна снова вызвала скорую помощь, поставили диагноз ОРВИ, порекомендовали отправиться в инфекционную больницу для консультации. Столяровы поехали, но получили консультацию только в обмен на отказ от госпитализации. Им подтвердили банальную ОРВИ, выписали антибиотик «Амоксиклав».

3 июня педиатр подтвердил схему лечения и порекомендовала не «Нурофен», а «Нимулид» чередовать с парацетамолом. О «Нимулиде» Татьяна ранее не слышала и в домашней аптечке его не было. Советовали его и педиатр, и врачи скорой. Вот только советовали на словах, в назначениях о жаропонижающем нет записей, только безобидные «Виферон» и «Деринат».

6 июня у Паши по телу пошла сыпь, педиатр предположила, что это аллергия на антибиотик и рекомендовала сменить его на «Панцеф».

8 июня Столяровы вновь поехали в больницу им.Семашко, потому что сыпь усилилась, там поставили диагноз «Аллергический дерматит», выписали «Супрастин», который Татьяна заменила на «Эриус», потому что от «Супрастина» у сына была сильная сонливость. Все пришло в норму.

19 июня у Паши вновь поднялась температура, Татьяна вызвала педиатра, им прописали лечение.

22 июня с утра температуры не было, но около 2 часов дня Пашу вырвало.

- Я чуть не заплакала. Почти два месяца беспрерывных болезней и обследований и никто не может сказать, почему это происходит. Я решила лечь в больницу Семашко на обследование.

В приемной Пашу осмотрели, но с подозрением на острый аппендицит отправили в областную детскую больницу на ул.Хуторской. Там взяли анализ крови и сделали УЗИ внутренних органов, где выяснилось, что у Паши зернистая печень, холецистит и жидкостные образования внутренних органов.  Врач, который прочитала УЗИ, сказала:

- Не переживайте, это скорее всего инфекция. Зернистая печень может быть на фоне жаропонижающих препаратов.

Столяровы вернулись в инфекционную больницу, где их принял врач Хмелевской Вадим Иванович. Произнеся это имя, Татьяна делает паузу, тяжело вздыхает.

- Я отдала ему результаты УЗИ, обратила внимание на то, что там  не очень все хорошо. Он смотрит УЗИ и говорит: «Ох уж эти мне хирурги». Тогда я сказала про аллергию на антибиотик, но название антибиотика вылетело из головы, начала листать амбулаторную карту,  я все время с ней ездила.  Хмелевской сказал: «Мамаша, вы должны знать все лекарства наизусть. Прививки от гриппа делали?» Я ответила, что в карте все отметки о прививках, посмотрите сами. В ответ услышала «Все понятно. Что еще?» Я сказала про  фебрильный синдром и дала согласие на госпитализацию.

Их положили в 6-е отделение с ОРВИ. В процедурном кабинете Паше сделали укол, не объясняя, что за лекарство. Татьяна решила, что это от температуры. Но это был укол антибиотика «Цефтриаксон».

- Я узнала, что это за лекарство только после того, как укол уже был сделан. Сказала, разве можно было его делать, если у ребенка аллергия на антибиотик, но мне ничего не ответили.

Ночь была длинной. Поспать почти не удалось: Паша 20 минут плакал, 20 минут спал. В начале четвертого у него проступила сыпь на лице, Татьяна позвала медсестру, она взглянула и сказала, что это потница, но сыпь больше походила на аллергические высыпания, которые были у Паши после приема «Амоксиклава».

Да, «Амоксликав» и «Цефтриаксон» - антибиотики разного спектра, но ведь аллергия может проявиться на оба антибиотика, или на какой-то компонент в их составе. К тому же, «Цефтриаксон» в сочетании с лидокоином чаще всего провоцирует аллергические реакции, а сам по себе лидокоин нельзя использовать при наличии болезней печени. Может, у Паши не было болезни печени, но на момент поступления в больницу проблемы были, пусть от них и отмахивались со словами «Ничего страшного». Много ли надо маленькому мальчику, чтобы состояние от «ничего страшного» переросло в «крайне тяжелое». Как оказалось, совсем немного – всего один укол.

У Паши поднялась температура до 38, но на просьбу Татьяны сбить ее, медсестра ответила, что до 38,5 они не сбивают. Когда Татьяна сказала, что у сына фебрильный синдром, медсестра начала кричать:  «Откуда я знаю, какие у вас аллергии, какие у вас синдромы, в карточке этого не написано!» Хотя обо всем Татьяна рассказала Хмелевскому, то есть врач был в курсе, а младший медицинский персонал почему-то нет, продолжая лечить по отработанной схеме.

Пришедшему дежурному врачу Татьяна показала УЗИ, еще раз обратив внимание на холецистит, на зернистость печени. Врач заверила, что ничего серьезного, сделала Паше укол «Супрастина» и посоветовала дать антигистаминное, которое Татьяна взяла из дома.

С этого момента состояние ребенка стало ухудшаться с каждым часом: сыпь прогрессировала, Паша очень много пил, но в туалет сходил лишь дважды за день – утром и вечером. Если утром все было хорошо, то вечером моча вышла темно-коричневая.

 

- В 10 часов утра у него сильно покраснели белки глаз. Когда я начала уже кричать: «Что ж вы делаете?! Пусть к нам хоть кто-нибудь придет!», нас направили на  УЗИ, там выявили 300 миллилитров жидкости в брюшине, и поставили диагноз холецистит, точнее, подтвердили то, что нам сказали еще накануне в Областной больнице.

Столяровых перевели в 5 отделение – в кишечное. Паше поставили капельницу с белком, чтобы жидкость не поступала в брюшину. Весь день малыш кричал от боли, ему сделали укол «Ношпы». Ближе к 8 вечера он стал тяжело дышать, и врач сообщила, что его состояние оценивается между тяжелым и крайне тяжелым, его необходимо перевести в реанимацию.

- Он был в сознании, я сама отнесла его в реанимацию, посадила на кровать. Он просился уйти, лепетал «Мама, ка», это значило: мама, пойдем отсюда. Я ему сказала: «Сынок, я за тобой вернусь». Меня вывели.

23 июня, то есть на следующий день реаниматолог сообщил, что билирубин подскочил с 68 до 200 (предельный показатель 500). У родителей была слабая надежда на вторичное проявление хирургической патологии, чтобы все можно было решить операцией, но ее не было, как не было и никаких признаков инфекции.   

С 24 июня у Паши начали отказывать органы.

Готовьтесь и молитесь!

- По словам реаниматолога, у него начался ДВС-синдром, очень быстро прогрессирующий. Селезенка, печень были никакие, мочился только через катетер, в желудок пошла кровь, начался сепсис, пневмония. Жидкость перестала поступать в кишечник, отказала поджелудочная, желудок.  24 июня меня пустили к нему, он был под успокоительным, лежал с закрытыми глазками, но когда я взяла его за ручку, он сжал мой палец. Я сказала: «Сынок, ты борись, оставайся с нами, мы тебя вытащим». У него участилось сердцебиение, под закрытыми веками глаза забегали. Врач сказала: «Выйдите, он волнуется». То есть, он все чувствовал!

На этих словах Татьяна останавливается. Потому что дальше надо произнести еще более мучительное.  О том, что Паша чувствовал не только, что к нему пришла мама, но и все, что происходило в его теле в течение дня.

25 июня у Паши началась вторичная пневмония, жидкость поднялась и заполнила легкие, его перевели на ИВЛ.

Родители побеседовали с  заведующей отделением Еленой Олейниковой. Она сказала, что больше всего это похоже на токсическое отравление лекарствами, скорее всего, пресловутым «Нимулидом», хотя Татьяна давала его не длительно, а в течение 2-3 дней, когда у Паши поднималась температура в июне. О том, что она дает это лекарство, знали и педиатры, приходившие по вызову, и работники скорой. Более того, сами же его и рекомендовали.

Но Татьяна связывает все эти события только с уколом «Цефтриаксона».  

- Когда Пашка уже был в реанимации, я встретила Хмелевского и спросила, зачем он сделал укол антибиотика, зная об аллергии, на что тот ответил:  «Скажи спасибо, что хоть такой сделал. Он хоть немного пожил».

То есть, у врача совершенно другое видение ситуации, и он считает, что без этого укола Паша попал бы в реанимацию гораздо быстрее. Но возникает логичный вопрос, если он был так плох при поступлении, почему об этом ничего не сказано в карте и почему назначили только антибиотик? Ребенка положили в больницу с диагнозом ОРВИ. Что смертельного в этом диагнозе? Может быть, какие-то пугающие признаки были в результатах УЗИ, но все упорно твердили, что там ничего страшного. Так почему в итоге Хмелевской говорит, что Паша хоть немного пожил только благодаря уколу «Цефтриаксона»? Теперь это будет выяснять следствие.

А тогда, 25 июня, в откровенной беседе с заведующей отделением родители услышали самые страшные слова в своей жизни:

- Олейникова сказала, что прогноз по поводу Паши она дает пессимистический. «Родители, готовьтесь!»

Как будто к такому можно быть готовым…

 26 июня у Паши отказали почки.

- Я знаю, что это такое, во время первой беременности у меня отказывала почка, мне делали катализацию, чтобы моча не попала в кровь. Когда я спросила, сделали ли катализацию Паше, Олейникова ответила: «Мы ему колем лекарства по 10 тысяч рублей за ампулу». Мне было все равно, сколько стоят эти ампулы, я спрашивала не об этом. В итоге она произнесла: «Нет, не сделали. Я не вижу, за что бороться, может, так быстрее отмучается».

27 июня родителей пустили в реанимацию. Попрощаться. У Паши была остановка сердца, но его сумели запустить. Шансов не осталось никаких. Родителям было сказано молиться. 

- Олейникова честно призналась: «Мы не знаем, за счет каких резервов он живет, у него ничего не работает. Но мы будем запускать сердце столько, сколько потребуется, пока не случится либо отека легких, либо инсульта».

В 8 часов вечера 27 июня сердце Паши все же остановилось.

Добиться правды

- Я спрашиваю себя, почему он не умер тогда, 12 апреля? Зачем он остался жить, чтобы пройти через все эти мучения? Но теперь и я готова пойти до конца, чтобы разобраться во всей этой ситуации и выяснить, кто действительно виновен в смерти сына. Чтобы больше такое не повторялось. Ни у кого, - говорит Татьяна.

Если бы родители сами не пошли в правоохранительные органы, в гибели Паши разбираться бы не стали. Более того, скорее всего, в документах написали бы все, чтобы не возникло никаких лишних вопросов.

И это не голословные обвинения, а факты.

- Паша умер в 8 часов вечера, а уже в 10 часов в больницу приезжали представители поликлиники №3, хотели изъять его амбулаторную карту, но реаниматолог ее не отдал, - рассказывает Татьяна. – Зачем им так внезапно понадобилась карта только что умершего ребенка? Потом мне звонила какая-то женщина, представлялась заведующей поликлиникой, также просила вернуть карту.

Карту Столяровы забрали на следующий день после смерти сына. И поняли, что нужно воевать. Но как только приняли это решение, столкнулись с самым настоящим обманом.

Для начала обратились к адвокату. Он пообещал взяться за их дело, предложил поехать в Следственный комитет вместе со Столяровыми. Но на следующий день визит отменил, сказав, что у него негласная встреча с главврачом областной больницы им.Семашко.

- Когда мы спросили, зачем нужна эта встреча, что он хочет на ней услышать, он закричал: «Да вы понимаете, что здесь убийство, мне нужно самому во всем убедиться!»

Но спустя несколько минут Столяровы услышали, как по телефону адвокат общается с главврачом и рассказывает, какие документы по этому делу у него есть и что в них написано. Говоря простым языком, сливал информацию.

От его услуг Столяровы отказались сразу же.

- Когда мы принесли заявление  в прокуратуру, дежурный принявший заявление, обзвонил все правоохранительные органы – сообщения из больницы о смерти ребенка не было. О том, что мне самой надо было позвонить в полицию или куда-то еще, честно признаться, не подумала. Я даже забыла, что у меня есть дочь… Видимо, медики тоже не сообщили об этом. А к нам после публикаций обратилось несколько семей с похожими историями, у кого-то ребенок инвалидом стал, у кого-то погиб как наш. Теперь люди готовы озвучить свои истории.

Когда Татьяна начала собирать все медицинские документы для следствия, то выяснился совершенно необъяснимый факт.

- Я пришла в регистратуру третьей поликлиники, попросила дать расписание педиатров, потому что на сайте размещено неактуальное, да и на стенде в коридоре тоже. Но мне сказали, что смогут дать расписание только после заявления на имя заведующей. Якобы у меня ограничение в доступе! Когда позвонила моя мама и спросила, а как же нам быть, ведь в семье есть еще ребенок, то ей ответили: «Хватит выдумывать, женщина, нет никакого ограничения. И вообще, мы вашу дочь ждем! Она сама не захотела пойти нам навстречу и отдать карту».

Далее Татьяна начала находить подтасовку фактов.

16 апреля, когда Столяровы оказались в поликлинике №3 и Пашу тошнило, выяснилось, что, оказывается, им было рекомендовано обратиться к хирургу. Но по факту в тот день о хирурге никто не сказал и не написал.

Во время последней болезни Паши в листе осмотра было написано, что у него кашель, хотя кашля не было, а в качестве назначений прописаны свечи «Виферон» и средство «Деринат», при том, что на словах было сказано – от температуры давать «Нимулид» и «Честно, не знаю, что с ним».

- Когда я разговаривала с Мариной Геннадьевной, педиатром Паши, она подтвердила, что на УЗИ, с которым мы поехали в Семашко, уже не очень хорошие показатели. А потом спросила:  «А «Нимулид» вы чего начали пить?» Я удивилась: «Так это же вы мне посоветовали, потому что «Нурофен» не помогал!»  Она глаза отвела. Ни в карточках, ни в других документах «Нимулид» не фигурирует.

Столяровы поняли, что если будут молчать, то вполне возможно, что правды о смерти сына так и не узнают, а самое главное, виновные не понесут никакого наказания. И они обратились в СМИ, озвучили свою историю, связались с редакторами «Прямого эфира с Андреем Малаховым», в данный момент ждут, когда назначат дату съемок. Ну и, конечно же, в правоохранительные органы – Следственный комитет и Прокуратуру.

Предварительной  причиной смерти Паши в эпикризе значилось токсическое поражение печени, протекающее по типу острого гепатита.

Но когда готовился материал, Татьяна сообщила результаты вскрытия:

- Патологоанатом сказал, что такого никогда не видел. Основной причиной смерти Паши стал некроз печени. Его убили! Мы не знаем, что за укол ему сделали, но он подействовал, как яд.

В 2016 году в Курской области именно после уколов антибиотиков цефалоспоринового спектра умерли трое – 28-летняя роженица, 6-летний мальчик и 10-летняя девочка. Во всех случаях причиной смерти стал анафилактический шок на какой-то из компонентов препарата. Женщине укол сделали после родов в больнице, а детям в домашних условиях. Смерть всех троих была стремительной.

Стал ли Паша жертвой некачественных препаратов, неправильных действий врачей, неведомой болезни или всего этого сразу, возможно, и удастся выяснить. Но в данный момент из этой трагедии можно вынести несколько ключевых моментов.

Первый. Не всегда то, что назначают врачи, безопасно. Тот же «Нимулид», о котором полно неоднозначных отзывов. Но что оставалось делать Татьяне, когда температуру выше 37,8 Паше допускать было нельзя, а «Нурофен» не помогал. К тому же, она не сама вычитала про него в интернете, как это часто делают в последнее время, это было не ее решением давать лекарство сыну. Она следовала совету медиков. Врачи скорой помощи даже рекомендовали увеличить дозу с 2,5 граммов до 3. Но все это было исключительно на словах, а потому недоказуемо.

Второй. Невнимательность, если не сказать халатность врачей больницы ОБУЗ «ОКИБ им. Н. А. Семашко». Ребенку с аллергией на антибиотики назначают укол антибиотиков, да еще и с лидокаином. Неадекватная оценка результатов УЗИ. Не был приглашен аллерголог, когда у Паши началась сыпь и ухудшение состояния. По словам Татьяны Столяровой, аллерголог пришла, когда сын уже находился в реанимации и было слишком поздно.

Третий. Все действия медиков после смерти Паши: попытки забрать карту, приписки рекомендаций, ограничение доступа в поликлинику. Если действительно в смерти малыша нет никакой вины врачей, тогда зачем это все?!

Источник

---