Спасать не приказывали!

..."то есть врачи не знали, от чего и чем лечить, потому что им ничего не было сообщено. И тот, кто обязан был сообщить, но не сделал этого, остался неизвестен даже следствию, уж не говоря о том, что должен понести наказание."

 

 Подвиг судьи Сусиной
       Интрига сенсации проста, и не было бы вообще никакой сенсации, если бы госмашина исполняла законы. Жертвам «Норд-Оста» не позволялось иметь доступ к материалам уголовного дела фактически более двух лет — лед тронулся лишь 11 ноября 2004 года. И вроде бы случайно.
       Судья столичного Замоскворецкого суда Наталья Сусина, в рамках рассмотрения одной из жалоб на ненадлежащее расследование трагедии следственной бригадой Мосгорпрокуратуры под руководством Виктора Кальчука, после двух неисполненных судебных решений, обязывающих прокуратуру предоставить суду тексты постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, — так вот, судья Сусина в третий раз потребовала одного и того же, и прокуратура наконец подчинилась закону.
       Настойчивость судьи Сусиной — это абсолютная заслуга Павла Финогенова, брата погибшего на Дубровке Игоря Финогенова. Павел — человек спокойный, но очень последовательный. Это именно его жалобу рассматривала судья Сусина. Сначала прошение долго мытарила судья того же Замоскворецкого суда госпожа Карагодова. Представители прокуратуры приходили на ее заседания, демонстративно показывали ей первую и последнюю страницы этого самого постановления об отказе, доступа к которому добивался Павел, и госпожа Карагодова, покрутив эту пару страничек в руках, удовлетворялась количеством информации.
       В ответ Павел добился смены судьи. И тогда была назначена Наталья Сусина. Несколько месяцев боданий с прокуратурой — и господин Кальчук сдался. 12 ноября Павел смог прочесть постановление. Но лучше бы не читать… Страшная сказка на тему: почему в гибели брата, как и в гибели еще 129 человек, никто не виноват.
       
       Цитаты с комментариями
       Начало постановления — это анализ широко известных норд-остовских видеопленок. Содержание двух из них было подробно описано в нашей газете. Там хорошо видно, как неторопливо ведут себя люди в камуфляже ранним утром 26 октября 2002 года на ступенях освобождаемого ДК, как никуда не торопятся и стоят в стороне машины «скорой помощи» (перекрыты подъезды к ДК), как заложников сваливают у входа, как мешки, и никто никакой помощи им не оказывает, как люди в форме ходят и рассматривают их, изредка наклоняясь…
       Официально картина выглядит по-другому:
       «…указанные видеоматериалы из-за удаленности видеооператора от места происшествия не дают возможности сделать какие-либо определенные выводы об организации медицинской помощи… Потерпевшие, которых выносили в различном положении, в том числе в положении «на спине», размещались перед входом в здание для оказания медицинской помощи… Видно, как бывшим заложникам, непосредственно при выносе, делают инъекции, искусственное дыхание. Каких-либо серьезных препятствий для перемещения транспорта, которым эвакуировались бывшие заложники, на видеозаписи не наблюдается».
       Наблюдается. И видно, и слышно, как часть людей в форме отчаянно кричит, призывая машины подъезжать ближе к входу в здание, а машины проехать не могут… Да, действительно, нельзя понять, КТО или ЧТО мешает машинам. Они просто не в состоянии подъехать, и все. А пока это так, заложники на ступенях умирают.
       Постановление набито до отказа противоречивой и странной информацией, которая к концу — к выводам — так и не станет ясной и четкой.
       «…Согласно объяснению директора Центра экстренной медицинской помощи Москвы (ЦЭМП) Костомаровой Л.Г. 26 октября в 05 часов 30 минут в ЦЭМП пришла информация о штурме ДК… В 05 часов 37 минут — распоряжение выставить резерв из 100 машин скорой медицинской помощи… В 07 часов 05 минут началась массовая эвакуация заложников… В 08 часов 15 минут эвакуация была завершена. Бригады СМП были готовы к помощи независимо от поражающего фактора и были оснащены… в том числе и налоксоном, который… применялся при оказании помощи пострадавшим… Поскольку существовала угроза взрыва, то помощь пострадавшим оказывать в непосредственной близости от здания ДК было невозможно, и поэтому использование автобусов было оправданным (здесь и далее выделено мной. — А.П.)».
       Все, что тут выделено, это две главные темы, которые подлежали расследованию. Во-первых, каким препаратом спасали от газа и было ли это эффективно (по Костомаровой, эффективно — налоксоном)? Во-вторых, где спасали? То есть — как скоро после отравления? По Костомаровой, скоро и близко было невозможно: мешала угроза взрыва. Но мешала ли в реальности? И чью жизнь пытались, собственно, сохранить? Заложников ли?
       Следствие так и не дало ответы на эти вопросы. Ограничившись лишь обелением организаторов эвакуации. И, конечно, штурма. Хотя в другой части пересказа показаний госпожи Костомаровой читаем противоречащее вышеприведенному: «…Отсутствие информации о конкретном веществе, воздействию которым подверглись пострадавшие, не имело значения для надлежащего оказания помощи пострадавшим. Участие военных медиков не требовалось»…
       Бывает ли так? «Эффективно» и широко вводили налоксон (тяжелый антагонист тяжелых опийных наркотиков), но противоядие значения не имело… И почему тогда о химоружии и химотравлении написаны тома? И зачем вообще страна готовит военных медиков, если это «не имеет значения» и присутствие их не требуется?
       Важная деталь: в постановлении практически отсутствуют обязательные для документов такого рода ссылки на конкретные тома уголовного дела, где содержатся объективные доказательства или показания официальных экспертов (с именами, отчествами, фамилиями, должностями), которые бы объясняли, почему, например, не требовалось «участие военных медиков». Так что получается, что все это сочинение — не более чем беллетристика.
       Далее цитата из показаний сотрудника ЦЭМП Незамаева А.П. — непосредственного участника операции по спасению. Этот врач был на дежурстве в ночь с 25 на 26 октября 2002 г. в составе бригады № 1. И сразу проскальзывают такие детали, которые разбивают гладкие объяснения «эффективного спасения» предыдущего свидетеля: «Около 06 часов утра 26 октября Сельцовский А.П. (председатель Комитета здравоохранения Москвы. — А.П.) сообщил, что здание ДК освобождено от террористов и что он (Незамаев. — А.П.) с приданными ему силами должен выдвинуться к зданию ДК»…
       Известно, что в этот момент Незамаев со своими бригадами был на Дубровке, другая часть «скорых» стояла у станции метро «Пролетарская», что максимум в пяти минутах езды по пустой Москве.
       Тогда почему начали эвакуацию лишь в 07.05, если в 6.00 все уже получили приказ выдвигаться? На что ушел час драгоценнейшего времени?
       Эти вопросы — наши, ваши, мои, всех. Но эти вопросы следствие не рассматривает. КТО в течение часа не исполняет надлежащим образом своих обязанностей и почему?
       Еще более загадочны и безоценочны со стороны следствия показания врача ЦЭМП Круговых Е.А. Его бригада была на дежурстве прямо на ул. Мельникова, в непосредственной близости от ДК, с полудня 25 октября: «…в 05 часов 37 минут 26 октября прозвучали первые выстрелы, в 05 часов 50 минут он (Круговых. — А.П.) самостоятельно вывел бригады СМП… и провел разведку подъездных путей»… Эти врачи понимали, что их помощь срочно нужна, требуется двигаться вперед…
       Но вдруг — опять провал во времени. У врачей нет приказа спасать, они в трех минутах от входа в ДК, а приказа все нет… Только «в 07 часов 02 минуты по распоряжению Сельцовского они выдвинулись к зданию ДК, где были в 07 часов 05 минут». Не сходятся показания.
       Снова тот же час потерянного времени. И это очевидно каждому, кто умеет читать. Врачи рядом и готовы рисковать, но кто-то их тормозит. КТО он, взявший в тот день и час на себя функции Бога — жить или умереть заложникам?
       В показаниях врача Круговых есть еще одна ключевая фраза, за которую любой следователь мог бы зацепиться и раскрутить любую тайну: «Клиника пострадавших выглядела как отравление опиоидными препаратами».
       Естественно, возникает вопрос: какими? Ровно за этой отправной фразой должно следовать изучение (экспертизы, результаты анализов умерших и выживших и т.д.). КАКИМИ опиоидами отравили заложников? И, естественно, КТО отдавал на это приказ?
       Два года, пока следственная группа скрывала результаты своей работы от семей погибших и от общества, многим казалось, что в тайных материалах уголовного дела (потому они и тайные) есть ответы на главные вопросы. За эту тайну, собственно, и бились родственники погибших — ради нее Павел Финогенов пробивал судебную систему…
       И что? Тайна оказалась липовой — с подменой тезиса. Тайна — да не о том. Главная забота — о сокрытии правды. Почему, например, ключевая фраза врача Круговых не становится отправной точкой расследования, а намеренно размывается, теряется в потоке множества других слов, доказывающих официально провозглашенный героизм спасателей?
       То есть никто не выяснил истинный состав газа, не установил лиц, отдавших приказ на его применение и скрывших от врачей антидот.
       Из объяснений, данных следственной бригаде главным анестезиологом-реаниматологом Москвы Евдокимовым Н.А. (главный анестезиолог-реаниматолог, конечно, тот самый человек, который, собственно, почти первым должен был узнать, от чего реанимировать больных, а если ему не сказали этого, то — требовать информацию о составе отравляющего вещества).
       А что читаем? «О том, что в ходе освобождения был применен газ, он (Евдокимов. — А.П.) узнал из СМИ… Около 06 часов утра из СМИ узнал о штурме… В 07 ч. 30 м. прибыл в НИИ СП им. Н.В. Склифосовского, где началось формирование дополнительных бригад, которые должны были работать на месте террористического акта».
       Но официально эвакуация закончится уже через 45 минут — в 8.15. Какое формирование в 7.30? И КТО координировал все это адово месиво, требующее мгновенной реанимации, до прибытия главного анестезиолога-реаниматолога в «Склиф»?
       КТО? И опять та же картина: следственная бригада проходит мимо показаний, которые обязывают задавать дополнительные вопросы и на них отвечать.
       Еще из объяснений следствию господина Евдокимова: «…на фоне состояния заложников было крайне тяжело спрогнозировать возможное воздействие на них каких-либо веществ, равно как и последующей антидотной терапии. Налоксон является специфическим антидотом к опиатам, он широко применялся с самого начала оказания медпомощи заложникам… Однако налоксон при его применении какого-либо существенного значения в данной ситуации не имел, существенного положительного эффекта при его применении не наблюдалось».
       Подытожим: согласно Костомаровой, налоксон спасал. По Евдокимову, был несуществен. За кем правда?
       Из показаний Афанасьева В.А., главного врача больницы № 7: «…Примерно через 30 минут после начала приема пострадавших заложников (значит, около 8 утра, и, значит, когда, как утверждает Евдокимов, ему уже было понятно, что налоксон не помогает. — А.П.) им позвонил дежурный по Комитету здравоохранения и сообщил, что к ним везут налоксон».
       Но зачем же везти пустышку? Ведь нужно то, что может спасти. Из объяснений заведующего реанимацией больницы № 7 Романовского Ю.Я., принявшего тем утром в свое отделение 27 заложников: «Примерно через 50—60 минут после поступления кто-то из администрации больницы сказал, что следует применять налоксон. (!!! — А.П.). В отделении на тот момент имелось около 40—50 ампул налоксона, которые были использованы. Примерно через 40 минут в больницу поступило большое количество налоксона. В пределах получаса в больнице скончались 14 человек»…
       Так помогал налоксон или нет? И эти 14 умерли оттого, что не дождались налоксона? Или оттого, что его применили? Или везли «на всякий случай»? Наугад? Вдруг поможет?
       Согласно заключению по организации медпомощи, подписанному А.П. Сельцовским, начальником Комитета здравоохранения Москвы, и приобщенному к материалам дела, — заключению, полностью противоречащему выводам доктора Евдокимова, допрошенных главврачей и докторов бригад «скорой»: «Введение в ранние сроки налоксона было обоснованным, как антагониста наркотических анальгетиков. На фоне проводимого комплексного лечения у подавляющего большинства пострадавших отмечалась положительная динамика клинического состояния».
       Материалы дела, таким образом, зафиксировали полную неясность и противоречивость в вопросе, что надо было предпринимать врачам 26 октября. И такую же полную неясность и невнятность — на момент отказа в возбуждении уголовного дела. Отказа, который произошел по причине невнятности и невыясненности истины. Важно понимать — намеренной организованной невнятности следствия. Раньше мы это только предполагали — теперь, после 12 ноября, мы это знаем точно.
       А теперь вернемся к вопросу о военных медиках. Требовались ли они ранним утром 26 октября для эффективного спасения? Объективно? Те, кто точно знал состав адской смеси, примененной перед штурмом? Были ли они у ДК или в ДК, когда туда не пускали врачей «скорых»?
       Постановление, к которому сейчас получен доступ, без сомнения, ценно деталями. Россыпью официально зафиксированных фактов, которые так и не стали предметом разбирательства. Но история ведь кончается не завтра, и, значит, остается надежда на пересмотр и дела, и официального осмысления.
       Цитата: «Согласно объяснению Алабова А.Ю. (должность не указана, по всей видимости, это сотрудник спецподразделений. — А.П.), примерно в 06 ч. 30 м. — 06 ч. (неразборчиво. — А.П.)… он вошел в здание ДК. Он видел, как бойцы спецназа выносили их (заложников. — А.П.) из зала в холл... укладывали на пол, подвергали первичному осмотру… Он лично видел, как врачи светили пострадавшим в глаза фонариками, стягивали с них нижнюю часть одежды и делали уколы в ягодичную область»…
       Какие врачи? Официально врачей в холле в 6.30 не было, у них еще и приказа-то не было выдвигаться, лишь позже они начнут подбирать своих пациентов со ступеней у ДК.
       Тогда кто мог «светить фонариками»? Не военные ли химики, продолжавшие эксперимент и спешно вводившие своим жертвам, которые еще были живы, лишь им известные антидоты?
       Возможно, так оно и было. Не исключено, что благодаря этим антидотам в холле часть заложников выжила. Но опять — где же понятное, ясное, честное расследование? Ради которого общество только и содержит все эти прокуратуры, следователей по особо важным?..
       Есть и другая тема. Если следователи многажды доказывают, что врачи «скорой» были только У ЗДАНИЯ, а потом появляются показания, что какие-то «врачи» производили манипуляции В ЗДАНИИ, то где ответ на вопрос — хотя бы — на каком официальном основании неизвестные производят реанимацию, притрагиваются к телам? И если уж притрагиваются, то почему не делают искусственного дыхания? Массажа сердца? А лишь колют в ягодицы, но не кардиопрепараты в вены? У них нет кардиопрепаратов? Это для них новость — что потребуются сердечные средства коматозным больным? Так врачи ли они или только химики? Которым нужен был тот самый час для сокрытия следов примененного яда?
       Вывод следствия — забегая вперед, на 12-ю страницу ПОСТАНОВЛЕНИЯ, — прост: «Отсутствие специалистов в области военной медицины… какой-либо роли в оказании помощи пострадавшим не сыграло».
       Что происходило дальше? В больницах?
       Расправившись с «успешной эвакуацией», следователи-сказочники приступили к описанию творившегося в больницах, куда поступали заложники. И тут — то же самое. Зафиксировано полное несоответствие фактуры. С одной стороны, в автобусах никто не умирал, на ступенях ДК всем оказывали «своевременную медпомощь»… Но… Из объяснений главного врача больницы № 13 Аронова Л.С.: «…Одновременно к больнице подошли 47—48 автомашин «скорой помощи» и 5 автобусов. В больницу было доставлено 356 пострадавших, из которых 35 на момент доставления находились в состоянии биологической и клинической смерти. Более 20 человек из этих 35 находились в состоянии, когда реанимационные мероприятия не имели смысла. Остальные находились в состоянии клинической смерти, и попытки их реанимации успеха не принесли».
       Это 7-я страница постановления. Если же вернуться на 4-ю, то увидим: «Врачи «скорой помощи» Белякова О.В., Сахаренков М.Ю. и Федотов В.В. пояснили, что сопровождали автобусы с пострадавшими соответственно в ГКБ № 1, 7, 13, случаев смерти пострадавших в пути в их автобусах не было».
       Кто лжет? Конечно, выявить ложь — не самоцель следствия. Главное — узнать, где же наступала смерть и, соответственно, от чего? Но и мимо этого следствие прошло с гордо поднятой головой. Вывод следствия: «Как установлено в ходе проверки, автобусы передвигались в сопровождении врачей СМП (3 врача на 5 автобусов. — А.П.). При этом не установлено случаев гибели пострадавших в автобусах». Так откуда же взялись мертвые, которых внесли в больничные реанимации?
       И снова из объяснений главврача 13-й Аронова: «Какой-либо официальной информации о том, чем было вызвано данное состояние заложников, в больницу не поступало».
       Почему? Первыми должны были задать этот вопрос следователи и допросить тех, кто руководил спецоперацией. Ведь так по элементарной логике? Но и эти объяснения врача оставлены без какого-либо следственного внимания: почему тот, кто обязан был и знал, не сообщил, чем отравлены люди?
       Следствие в этом направлении даже и не двигалось. Вообще. Доказательства незаинтересованности следствия в поиске правды рассыпаны по всем страницам постановления — самими же членами следственной бригады, о которых мы неоднократно слышали с самых высоких трибун, что они лучшие следователи страны и назначены во всем разобраться, поскольку это — «дело нашей чести» и т.д. и т.п.
       Выводы постановления: «26 октября 2002 года в ходе проведения спецоперации по освобождению заложников последние подверглись воздействию газа на основе производных фентанила, оказывающего усыпляющее действие. В результате 129 человек из числа захваченных в заложники скончались… Смерть 114 потерпевших была констатирована на месте происшествия»…
       Получается: 129 минус 114, всего 15 умерли в больницах или по дороге… Но как быть с официальными цифрами главврачей и больничных реаниматологов? Если подавляющее большинство погибших заложников скончались в зале или на ступенях ДК, не дождавшись квалифицированной своевременной помощи?.. И все это на фоне тезиса, повторяемого упорно и настойчиво, так часто, как будто уверены — читающие окажутся идиотами: «Название вещества, примененного во время штурма, никакого значения не имело». Другая интерпретация: «Состав вещества»… Далее — по тексту.
       Поясню: то есть врачи не знали, от чего и чем лечить, потому что им ничего не было сообщено. И тот, кто обязан был сообщить, но не сделал этого, остался неизвестен даже следствию, уж не говоря о том, что должен понести наказание.
       
       Итог
       «Отказать в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием в действиях… должностных лиц, ответственных за организацию оказания медицинской помощи, составов преступлений»… Подпись — и.о. начальника Управления по расследованию бандитизма и убийств прокуратуры г. Москвы Р.Б. Ибрагимова. И везде, на каждой странице, вторая, удостоверяющая первую, подпись следователя по особо важным делам, руководителя следственной бригады по уголовному делу № 229133 Кальчука В.И.
       
       P.S. Важная деталь. Постановление датировано 31 декабря 2002 года. То есть всего два с небольшим месяца спустя после трагедии. Официальный доступ к нему родственники погибших получили лишь 12 ноября 2004-го. Два с лишним года ушло на сокрытие главной государственной тайны, которая состоит в ужасающей некомпетентности и ангажированности следствия. И в том, что лучшие следователи страны — те, кто выполняет политические заказы.
       — Знаете, трагедии могут быть в любом государстве, — сказал Павел Финогенов на прощание. — Никто не застрахован. Главное, как государство из них выходит. Какие уроки извлекает из жестокой правды о случившемся? Вы согласны?
       
       (Продолжение следует)
       
       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой Газеты»

---