Фашисты



   Давным-давно, в те благословенные времена, когда милицию еще не догадались обидно обозвать полицией, а усталый, весь какой то задерганный  майор, сидевший за стеклом в дежурной части районного отделения внутренних дел нашего города не закатывал глубокомысленно глаза на просьбу «скорой помощи» помочь с нарядом, а просто, без лишних разговоров, не ссылаясь на 35 статью,  брал в руки рацию и находил свободных сотрудников, которые без лишних слов ехали с бригадой на вызов и помогали ей…

   Так, о чем это, собственно, я?

   Ах, да… Как то раз нам надо было забрать из близлежащей деревеньки больную по имени Любка и сопроводить ее в изолятор неврологического отделения для дальнейшей отправки в областную психиатрическую больницу.

   Мне кажется, всех психически больных граждан нашей необъятной родины можно разделить на две большие группы – «тихих» и «бойцов».  «Бойцы» же, в свою очередь, делятся еще на две группы - на тех, кто сначала спрашивает – «кто там», а потом пускает кулаки в дело, и на тех, кто сначала дерется, а потом уж вступает в переговоры.

   Любка же стояла особняком, явно выбиваясь из этого правила, так как она была абсолютно непредсказуема и неуправляема, как та пресловутая обезьяна с гранатой…

   Ее боялись не только родные и соседи, ее боялся даже местный агроном – громадный мужчина исполинского роста, который, по рассказам селян, как- то раз в одиночку смог поднять и держать свою машину за бампер, пока ей меняли колесо.

   Наша поездка произошла десятого мая. Вы все знаете эти три дня – 8-го, 9-го и 10-го мая, когда с экранов телевизоров на россиян обрушивается поток военной музыки, военной хроники, художественных фильмов «про войну», а начальство всех рангов спешит продемонстрировать свою любовь и уважение к ветеранам, что бы уже одиннадцатого забыть о них на целый год до следующих праздников.

   В помощь мне дали двух молодых милиционеров. К сожалению, я уже не помню их имен, да это не так уж и важно. Ребята с комфортом разместились в салоне нашей «буханки». Один, видимо, накануне немного переборщивший со спиртным, постоянно пил минеральную воду и поминутно страдал шумной отрыжкой, а второй, бурно жестикулируя, что то оживленно рассказывал ему. Оба заразительно смеялись, было видно, что эта поездка доставляет им неописуемое наслаждение.

   Когда мы уже подъезжали к деревне, ребята, скорее всего, под впечатлением от увиденных накануне по телевизору фильмов, решили поиграть в фашистов. Они расстегнули пуговицы на форменных рубашках, закатали рукава по локоть и начали разговаривать между собой на странной смеси немецких и русских слов.

   «Хер майор» - обратился младший по званию к старшему. «Сам ты хер…» - обиделся было тот, но, спохватившись, продолжил игру. «Хер доктор, дас ист дойче зольдатен и официрен, их бин хотеть курить, битте» - обратился он ко мне. «Валяйте» - разрешил я. «Данке шен» - весело ответствовали мне «фашисты», прикуривая сигареты от зажигалки и пуская густые клубы ароматного дыма.

   Приехали. Милиционеры шумной ватагой вывалились из «УАЗа», толкаясь и гогоча во все горло. Лохматая собака, увидев незнакомцев, выпрыгнула из будки и залилась хриплым лаем,  до предела натянув железную цепь.

   «Дас ист собачка» - начал первый «фашист». «Я, я, даст ист собачка есть партизан» - подхватил второй. «Ми будем ее стрелять, пиф, паф» - указывая на собаку вытянутым пальцем, ответил первый. «Аааагррррх!» - шумно отрыгнув, подтвердил второй.

   Может быть, собака просто испугалась, может быть, у нее проснулась какая то генетическая память предков, но она, перестав лаять, стремглав скрылась в дощатой будке и только настороженно блестевшие глаза выдавали ее присутствие.

   На пороге, тяжело опираясь на темную, суковатую, отполированную за долгие годы палку, показалась мать Любки.

   «Матка, млеко, яйка, сало, давай, давай, шнель, шнель» - заголосили в два голоса милиционеры.

   Мать Любки, глухо охнув, схватилась за сердце, села на порог, выставив перед собой свою палку, словно пытаясь защититься ей от непрошенных гостей, а свободной рукой – «Свят, свят, свят», - начала мелко креститься где то в районе подбородка.

   Представители закона тем временем вошли в хату.

   «Ага! Дас ист Любка!» - закричал тот, что был постарше званием. «Ти есть совиетский партизанка!» - продолжил он, страшно вращая глазами и подходя к ней  поближе.  «Аааагррррх!» - долго и продолжительно рыгнул его напарник, словно подтверждая своим ревом его слова.

   «Ми будем тебя немножко пытать» - продолжил первый милиционер. «Аааагррррх!» - подтвердил раскатисто второй. «Будем немножко пытать, а затем ставить Любка к стенка и стрелять, пиф, паф,  Любка больше нет» - сообщил ошеломленной Любке первый. «Аааагррррх!» - словно поставил жирную точку в конце предложения второй.

   Бедная Любка! Обычно с ней было сложно совладать, переспорить ее было невозможно. Своим острым языком она могла поставить на место любого визитера, а тяжелые кулаки Любки могли быть еще одним весомым аргументом, применяемым ей в споре.

  Но сейчас мне даже как то стало ее немного жаль. Хотя всего год назад я сам, словно заяц, спасался бегством от вооруженной косой рассерженной Любки, меся грязь по грязным деревенским огородам.

   Она сидела, изумленно вытаращив глаза, тяжело дыша приоткрытым ртом, словно выброшенная на берег рыба. Ее самообладания и силы воли хватило только на то, что бы произнести всего одну фразу – «Ты чего в моей хате ревешь, как медведь?».

   Ребята совершенно вошли в свои роли – поторапливали Любку со сборами, угрожали ей заключением в концентрационный лагерь и сжиганием в газовой печи, просили выдать главарей партизанского подполья, а так же пытались завербовать ее для работы на великий германский рейх. Все это происходило под громовые раскаты отрыжки, сотрясавшей до основания Любкину хатенку.

   Никогда еще Любка не была такой тихой и покладистой. Даже домочадцы, осмелев, выползли из своих щелей, куда они, словно тараканы, забились в ожидании очередного скандала и начали помогать ей в сборах в дорогу.

  И только когда она уже садилась в машину «скорой», Любка тихонько, что бы не услышали окружающие, спросила меня – «Ну ладно я дура, у меня даже справка с подписью и печатью имеется, но тебе за какие грехи таких дураков то дали?».

   Я ничего не ответил Любке, только тихонько подтолкнул ее в спину – мол, не задерживай, давай заходи …

   Через пару минут мы всей веселой компанией бодро покатили по направлению к видневшемуся на горизонте городу…

P.S. Вообще то эти ребята не такие уж и плохие… Я был свидетелем того, как они геройски помогали женщине, умудрившейся провалиться в отверстие общественного туалета.… Но это уже совсем другая история…

  



«НЕЧТО»



   «Шестой, свободны?» - хрипло прокаркала внезапно  ожившая рация. «На перекрестке Дружбы Народов и Капитана Филиппова девушка сидит в сугробе, езжайте, посмотрите, что там…».

   «Девушка, одна, в сугробе, ночью…» - подумал я. Какой простор для разных неприличных эротических фантазий…

   Наш видавший виды «УАЗик» не спеша поплыл по ночным улицам городка, весело похрустывая свежевыпавшим снежком

   «Девушка» оказалось крупной бабищей лет сорока пяти с густыми и черными, как у кавалериста, усами. Она действительно сидела на коленках в громадном сугробе и энергично разгребала его голыми, озябшими руками.

   «Мадам» - обратился я к ней. «Разрешите полюбопытствовать, что вы здесь делаете, одна и в такое время?».

   «Что, не видишь?» - ответила она, недовольная тем, что ее потревожили. «Смотри, детей маленьких порубили на куски, я их собираю, а они что то не срастаются…».  «Что стоишь, давай помогай!» - снег из под ее рук полетел с удвоенной силой.

   «Ого!» - подумал я, как говорится – «наш больной!».

   Что же мне с тобой делать? Изолятор в неврологии в то время был занят, но не оставлять же «девушку» на улице…  Хорошо,  узнаю, где она живет, отдам с рук на руки родителям, уколю, оставлю дома, а завтра психиатры с ней разберутся…

   Ну, начали – «Как тебя зовут?  Где живешь? О, совсем рядом!  Давай поедем домой к тебе на нашей машине, вот она рядом стоит; Не хочешь? Почему? На такой же в психбольницу возили? Снова туда не хочешь? А у кого ты на учете? А группа у тебя есть? А пойдем пешочком, хорошо?»

   Идем вдвоем с ней под ручку, сам свободной рукой слегка за рукав «девушку» придерживаю – кто знает, что у нее на уме, вдруг решит побежать, начнет шуметь…

   Долго ли, коротко ли, пришли в ее дом, поднялись на последний этаж. Больная сняла сапоги, куртку, села на табуретку в кухне, начали мерить ей давление, колоть уколы…

   И вдруг, совершенно неожиданно в дверном проеме кухонной двери появилось «нечто» необъятное, медведеобразное, растрепанное, одетое в застиранную ночную рубашку неопределенного цвета, покрытую подозрительными бурыми пятнами…

   Существо не без труда разлепило свои заспанные глаза и противным, пронзительным голосом, брызгая слюной из отвратительно смердящего рта, завопило – «Что? Кто? Почему?- Что? Кто? Почему!».  Дочка  попыталась объяснить положение дел своей маме, но ее попытки были явно безуспешными…

   Да, судя по всему, хромосомный набор мамаши был гораздо хуже, чем у дочери.…  Хотя, конечно, маму тоже можно понять.  Час ночи.  На ее собственной кухне, какой то здоровенный, мордатый, абсолютно незнакомый  мужик бесцеремонно положил ее любимую, возможно, единственную дочурку на обеденный стол и что то творит совершенно непотребное  с ее обнаженными, розовыми,  беззащитными ягодицами. Причем сама «пострадавшая»  даже и не помышляет о сопротивлении…

   Оценив возникшую ситуацию, «девушка»  бодро натянула свои трусишки, повернулась, пожелала  всем нам спокойной ночи,  выпорхнула из кухни  и спокойно, с чувством выполненного долга,  ушла в спальню навстречу сладостным  объятиям Морфея.

   Я, решив, что делать мне тут тоже больше нечего, собрал укладку и попытался выйти из кухни в прихожую.  Но не тут- то было… «Нечто», глухо ворча, загородило мне дорогу, и я с ужасом отметил, что ее грязные, немытые пальцы с  давно не стриженными, загнутыми как у дикого зверя, ногтями, стали мелькать в опасной близости от моих глаз…

   Неожиданно осмелев, «нечто» пошло в атаку, выхватило из моего нагрудного кармана карты вызовов и стало… энергично жевать их своим беззубым ртом! Я, попытавшись спасти хоть что то, потянулся за остатками бумаги, свисавшими из пасти существа. «Нечто» проворно отпрянуло от меня, но… Табуретка, попавшаяся монстру на  пути, внезапно остановила движение его ног, но тело существа все еще продолжало двигаться по инерции. Вследствие этого чудовище со всего маху упало на пол! В квартире раздался грохот, сравнимый разве что с шумом от падения платяного шкафа или приличных размеров комода! Стены затряслись, весь дом заходил ходуном!

   Я, не успев вовремя остановиться, так же зацепился ногой за проклятую табуретку, которая предательски подвернулась мне под ноги, и со всего размаху упал сверху на «нечто»…

   Из глотки поверженного существа вырвался странный,  какой то чмокающий звук, но кричать оно не перестало. Только теперь на весь уснувший дом раздавалось душераздирающее  – «Убили! Убили!».

   «Посадят!» - первая мысль, которая пришла мне в голову в тот момент…

   В моих ушах уже стоял перестук каблуков сотрудников нашей доблестной милиции, которые, поднимаясь по порожкам лестничной клетки, предвкушают встречу с Джеком Потрошителем районного масштаба…

   Я вскочил с «него» и с радостью убедился, что мои несчастные девяноста килограмм не нанесли существенного вреда и повреждений ее ста пятидесяти  килограммовой туше…

   «Оно» проворно схватило меня за ногу своей немытой клешней и тут уж  я дал волю своим эмоциям, вполголоса сообщив ей, что я думаю о ней и ее родственниках, благо в русском языке существует большое количество экспрессивных выражений, отлично подходящих для подобных случаев…

Монстр ослабил хватку и я пошел по направлению к выходу.

   В дверях я оглянулся. «нечто» перевернулось на бок, подперло голову рукой и, томно улыбаясь, спрашивало – «А ты что, меня поднимать не будешь, касатик?».

   «Тьфу, ты!» - в сердцах плюнул я. Остановился на лестничной площадке и громко, так, что бы слышали живущие рядом соседи, строго сказал – «Завтра к психиатру! Обе! Обязательно!».

   После этого неторопливо начал спускаться по ступенькам. Существо как обезьяна выпрыгнуло из квартиры и, с довольным хихиканьем выключило свет во всем подъезде. Видимо, это была его маленькая месть мне на прощание…



  «ПРОВОДНИК»



   Ночь, деревня, снег с дождем…

   Видавший виды  «УАЗик», надсадно завывая мотором,  выползает из глубокой ямы, наполненной густой жижей. Затем, трясясь всем корпусом, снова утопает в следующей, погружаясь в грязь по самые порожки.

   Вокруг стоит кромешная тьма. Куда ехать, где кого искать?

   Наконец, в свете фар возникает парнишка лет пятнадцати.

   «Вы, наверное, на вызов?» - хлопая голубыми глазами-пуговками, спрашивает он.

   «Нет, блин, за самогонкой!» - хочется сказать ему в ответ.  «Что, «Скорую» не видишь?».  Но вместо этого – «Садись, дружок. Покажешь, куда ехать…».

   В полном молчании продолжаем месить колесами жирный, густой деревенский чернозем…

   Из темноты выплывает дорожная развилка.

   «Куда дальше?» - мрачно интересуется водитель.

   «Налево» - бодро отвечает пацан.

   Поворачиваем налево. Минут через десять замечаем, что деревня заканчивается.

   «Дальше куда?» - спрашиваем у паренька.

   «А вы не туда повернули» - жизнерадостно заявляет он.

   Матерясь, шофер  с трудом разворачивает «УАЗ». Едем обратно. Останавливаемся на той же самой развилке.

   «Куда?» - сквозь зубы интересуется водитель.

   «Налево» - без запинки отвечает малец.

   «Так мы же туда десять минут назад поворачивали!».

   «Налево» - настойчиво повторяет пацаненок.

   «Да ты рукой покажи, рукой!» - взрывается, не выдерживая, водитель.

   «Налево» - не моргая, говорит наш проводник. В это время его правая рука, описав изящную дугу, указывает совершенно в другую сторону.

   Пауза… Мы переглянулись…

   «Слушай, тебя случайно, не Ваня Сусанин зовут?» - как бы невзначай интересуется доктор.

   «Да, Иваном кличут…» - степенно, с достоинством отвечает парень.

   Эти три, негромко прозвучавшие слова, произвели эффект разорвавшейся бомбы внутри салона…

   Водитель оглушительно,  словно медведь,  заревел, бросив руль и утирая выступившие на глазах слезы.  Доктор, согнувшись в три погибели на переднем сидении, мелко трясся в пароксизме неудержимого смеха…

   И только Иван, сидя в полутемном салоне, неодобрительно посмотрел на нас, сдвинул брови, покачал головой и негромко, себе под нос, произнес – «Вас, городских, не поймешь…»

  УХО



   Однажды собрались с коллегами в узком кругу, теплой компанией… Потек  задушевный разговор, начались воспоминания…

   «Я хочу поведать вам один прелюбопытный случай» - начал свой рассказ один из нас. «Когда я учился в институте, на одной из кафедр преподавал некий доцент по фамилии Ухо…».

«Ну и что тут прелюбопытного» - нетерпеливо перебил его сосед. «У нас на кафедре хирургии был доцент по фамилии Криворуков, и что?».

   «У этого доцента была одна отличительная черта, которая выделяла его из толпы таких же доцентов – он требовал, что бы во всех приказах по институту его именовали просто – «Доцент Ухо», без инициалов» - продолжил, загадочно улыбаясь, рассказчик.

   «А почему?» - заинтересованно спросили мы.

   «А потому что его звали, представьте себе,  Евгений Борисович!» - задыхаясь от смеха, сообщил нам доктор.

   «И что из того?» - все еще недоумевали мы.

   «Да вы только представьте себе!» - размахивая руками, разгорячился наш собеседник, рассерженный нашей недогадливостью.

   «Если инициалы поставить впереди  фамилии, то получится какое то непонятное сооружение – «доцент Е.Б. Ухо», а если, не дай Бог, инициалы будут стоять сзади, то возникнет совсем уж неприличная конструкция – «доцент Ухо Е.Б.»