—Учись, сынок, считать больных. Это самая трудная наша наука.
Так учил меня главный врач больницы не Роберт, но Рождественский. Да как их сосчитать? Их как тараканов. Кто на ночь к любовнице убежал, кто помер, кто выписался, кто на Украину уехал к родне. Так я и не научился. Не разу ни единого дебет с кредитом не сошёлся.
     На «скорой», что хорошо так это то, что больной только один. Но сложности свои тоже есть. Так как я один за весь мир отвечаю. И за то, что они поздно «скорую» вызвали, и за то, что участковый врач не пришёл, и за то, что санитарка вдруг пьяная, а водила без прав и что домкрата нет. Я и не отказываюсь. Привык уже за всё  отвечать. Вот и в этой истории всё беру на себя. И то, что санитарка Оля сумку забыла.
     Оля была девушка глупая, даже очень глупая. Это если выбирать приличные выражения. А если не выбирать? Если не выбирать, Оля была дурой, да ещё какой. Впрочем ничего тут такого нет, девушки  сами любят петь про это. Они от этого "тащаться"."Прутся" так сказать .Вот и Оля "тащилась" и "пёрлась". Это то хорошо. Особенно для нас, мужиков. Мы любим это самое, когда " пруться" и даже чем больше, тем лучше. Одно плохо — сплошной убыток работе.
У Оли была одна заморочка- она  забывала сумку на подстанции. Трясёшься на вызов целый час и глядь- нет сумки- нет лекарств и делай, что хочешь. Ну как скажите это можно "забыть" ?Это если совсем без мозгов. Это если залезть в машину с пустыми руками. Всё остальное я таскал сам,а  таскать было что. Промучился я так пару недель-а за смену Оля забывала сумку по три раза, и организовал склад медикаментов и шприцов у себя дома. Теперь если Оля забывала сумку я подъезжал к себе домой и затаривался всем необходимым. Этот фокус получался  не всегда, но неоднократно нас выручал. И если бы Оля не была такая дура, то никогда бы эта история не случилась. Была бы другая история, не такая интересная.
     Час ночи.У педиатра форменная истерика. Ему суют четвёртый вызов за сутки к одному и тому же ребёнку с астмой. Она неделю только из реанимации. Шансов уговорить "обратно в больницу" никаких. Педиатр не смог. Он уже одурел, уже влил всё, что можно, всё прокапал и всё проингалировал. Когда я спускаюсь в диспетчерскую он орёт на ответственную в телефон — он хочет, чтобы та сама ехала на вызов. И  это он требует от "исполняющего обязанности главного врача на время его отсутствия".Слюни во все встороны, глаза налились кровью. Ясно, что он сейчас схлопочет по первое число и по второе и по третье. Диспетчер Надька смотрит на меня умоляюще и показывает — оттащи этого козла от телефона. Скандала и так уже не избежать.
     Педиатра понять можно — просто выдохся. Это, что лбом об стену биться. Скатаюсь сам — с меня взятки гладки — я там буду в первый раз — на крайняк увезу силой или под сибазоном.
     И поехал. Разруливать. Я не педиатр. Но такая ситуация. Товарищество. Взаимопомощь. Коллектив. Ещё что-то. Я же недавно что-то такое орал на собрании, что это не пустые слова. Надька запомнила. Итак, за базар придётся отвечать..
     Хрен вам. И даже не потому, что это уже статус и сибазон здесь не катит. Оля спит на ходу. Полная машина всякого дерьма, но сумки опять нет. Даром, что живу в соседнем дворе. Уже полвторого. В этот раз фокус не выйдет. Семья — это святое. Это трогать не будем, не будить же их среди ночи. Обратно ехать далеко и поздно. Беру кардиограф чисто для понта. На нём хоть красный крест нарисован.
     Девчонке 12 лет, мечется бедная — бледная, синяя, мокрая. Ингалятор зажат в руке намертво. Ингалятор не отдаёт — боится, что отберу. Глаза дикие, страх. Ноздри раздуты, грудная клетка как бочка, всё выпирает. Мамаша её  спокойна  — это ещё хуже — она дочку уже мысленно похоронила, это не спокойствие, это ступор. Бля. Что делать? Нечего. Нифига же нет. Приоткрываю кардиограф так чтоб не видели, что там внутри — ну вроде как готов лечить. Сам забираюсь в кресло — предстоят тяжёлые уговоры в больницу, но нужно поторапливаться, дело дрянь. Девчонка видя, что я за шприц не хватаюсь, вроде как замерла. А я лыблюсь, как дурак, и всё ладони показываю, мол нет ничего — язык жестов. Она эту игру приняла. Люблю умных детей.
     Начинаю про больницу и тут мамашка орёт, что за полгода  пять раз в реанимации и всё чаще и чаще. Разговор идёт  о том, какие там козлы. Осторожно не соглашаюсь. Больница действительно крутая. Без понтов. Я бы мечтал там работать, кабы бы был педиатром. Вот и рассказываю о её международных связях. О том как приезжали туда англичане и как наши к ним. О том, что наши круче, но вот аппаратуры бы. Разговор плавно переходит к политике. Да, там то точно все козлы. В этом вопросе мы согласны. Это уже хорошо, когда согласие. Извини Боря, и тебе досталось. Ты конечно сам больной, но надо же зубы заговорить.
     02.30 — час уже прошёл. Язык у меня деревянный, разговаривать трудно, но разговор по делу — об этиологии бронхиальной астмы. Я об этом знаю столько же сколько и все, то есть ничего. Но недавно проводили у нас съезд пульмонологов всея Руси и я был в массовке. Наслушался всякого бреда, теперь хоть есть чем людей загружать. Оля моя спит — эта и не просыпалась. А вот больная хлопает глазками — это уже мне больше нравиться, хотя одышка больше 30, подсохла.
     02.50 — разговор про разные ингаляторы; ребёнок свой ингалятор уже отпустил и вяло нас слушает, делает вид, что интересно.
03.30 — разговор о детских рисунках и о  методике лечения рисунками, смотрим альбом; это уже не статус.
     04.10 — о детских курортах в Туркмении; это уже никакая не астма.
     04.40 — Ольга симпатично  пускает слюни во сне, мамашка клюёт носом, киндер давно дрыхнет поджав ножки, перевернулась на другой бок. Розовая такая, симпатичная. Ну что может быть прекраснее спящего ребёнка ?
     04.50 — процедуру расставания сократили до минимума, кубарем скатились в машину, свет в окне погас. Соловьи, соловьи хорошо, что рядом завод и вы давно издохли.
     04.55 — Ольга умерла на носилках, Толян ржёт — три часа на вызове, он говорит, что давно так хорошо не спал. Уже светает, катимся под горку, не включая двигатель, к первому же киоску. Я пью пиво —оно с трудом пролазит в глотку — так всё пересохло, вкус не чувствую. Три часа монолога. Столько я ещё никогда не говорил.
Ничего не чувствую. Может это не пиво? С таким же успехом можно пить бензин. Надо добавить.
     05.30. Вылупились первые прохожие, они на нас косятся. Двери нараспашку, дым в четыре ноздри. У нас веселье. На капоте нашего  РАФа целый пивбар, меня понесло. Перешли на крепкое. Пофиг, отмажут. Я же их отмазал. Мне сейчас кое-что можно. Осталось-то всего ничего. Всё одно сумки то нет. Толяну тем более — ему сейчас на ТО, нам только до подстанции.
Я наконец-то понимаю, что мне удалось. Раньше я в такие фокусы не верил. Что это? Расставание с грубым материализмом? Или простая психотерапия? А какая разница! Главное, что всем хорошо, особенно нам.
Развеселились так, что разбудили Ольгу.
     — Пьёте, сволочи?
     Суём ей бутылку.
     — Ну что, кобыла скоровская, может теперь вообще сумку никогда брать не будем?
     Смеётся — можете и меня по ночам не брать, нафиг я вам нужна?
     И окарала, как всегда. Толяну она очень пригодилась — он на ней женился вскоре на полном сурьёзе. И родился у них санитарёнок. А может шоферёнок. Любит руль крутить.
     Такой хеппиенд. Тем более, что повтора не было. Целую неделю. А потом я про этот случай забыл. Это же «скорая». Новые истории. А когда вспомнил в прошлом году, то допросил наших педиатров. Девчонку они помнят, но уже смутно. Она после этого случая вроде и не вызывала. Если бы и вызывала, то посылали бы уже взрослых, и я бы знал. Она же уже взрослая. Совсем, наверное, невеста.