… или как фельдшер Антон Вертинский дошел до такой жизни. Новая часть «Смены» от Олега Врайтова.



ПОСВЯЩЕНИЕ

Здание больницы было серым, поблекшим, навевающим унылые мысли одним своим видом: шесть этажей, втиснутые в узкую бетонную коробку, окантованную балконами с низкими железными перилами, кое-где еще со следами неопределенного цвета краски, врезались в осенний пейзаж, словно надгробный столб, неприятно контрастируя с грязным от дождливых туч небом, сочившимся мелким, надоедливым дождем. По всей длине фронтальной части первого корпуса, около которого и столпились студенты, росли тощие ольхи, уже растерявшие свои листья, жалко трясущие своими черными от влаги ветками, больше похожими на костлявые лапы. Была и клумба, солидная, бетонная, украшенная морскими плоскими камешками, ракушками рапанов и раковинами мидий, затвердевших вместе с раствором; летом, несомненно, она поражала своей красотой и пышностью, но в данный момент ее сгнившая растительность жалко пожухла, пригнулась к земле, почернела и имела тоскливый вид, обнажив массу окурков, смятых сигаретных пачек, пустых ампул из-под препаратов и прочего мусора, шаловливыми руками тайком выкидывавшегося из окон корпуса как пациентами, так и персоналом. Узкий бетонированный двор, ведущий к приемному отделению, был устлан потрескавшейся, расшатанной бесчисленным количество ног двух, а то и трех, поколений людей, плиткой, таившей в себе угрозу для неосторожного прохожего в виде фонтанчика грязной воды, вырывающегося при слишком сильном нажатии стопой на ее шершавую поверхность. За двором, тесно заставленным машинами, виднелись застекленные двери и край таблички с неестественно блестящими на фоне всеобщей серости буквами «МУЗ «Городская больница №1». Чуть ниже висел узкий белый пластмассовый короб с люминесцентной лампой внутри, освещавшей выведенные на передней его поверхности слова «Приемное отделение». Лампа была не новая, по причине чего надпись часто моргала, словно передавала ту же информацию неведомой разновидностью азбуки Морзе.
- Мда… - протянула Олеся, поправляя сумку. – Занесло нас…
- Гадюшник, - подтвердила, шмыгнув носом, Мариша. – После роддома – как помойка выглядит.
Антон Вертинский согласно кивнул, дыша на озябшие руки. Девочки были абсолютно правы – после девятиэтажной громады высящегося в престижном районе города перинатального центра, сверкающего пластиком и новыми стеклопакетами, с ярко освещенными приемными отделениями, снабженными идеально ровными пандусами и отполированными до блеска перилами, после его чистых коридоров и сияющих новым кафелем и новым же оборудованием родзалов – эта больница казалось нищенкой, пробравшейся на бал знати.
- Две недели, твою мать, - не сдержался он. – Рехнемся тут торчать!
- Не ругайся, Антон, - тихо сказали сзади.
Парень густо покраснел:
- Прости, Кристин. Эмоции. Извини.
Девочки, словно этого и ждали, дружно захихикали. Антон злобно сверкнул на них глазами, но вызвал лишь новый приступ смеха и мысленно чертыхнулся. «Прости, извини, не обижайся» - мда, так подставиться не каждый сумеет. Слепой, и тот распознает, что к этой худенькой черноволосой большеглазой девочке он дышит более чем неровно. К счастью, Кристина, как всегда, не обратила на подруг внимания. На него, к несчастью – тоже. Она лишь зябко потерла узкие ладошки с послушно коротко остриженными ногтями (хирургичка лично проверяла руки каждой студентки перед выдачей направления на практику), поправила вязаную оранжевую шапочку и вздохнула.
- Ладно, пойдемте уж, чего тут торчать? – буркнул Антон, поправляя рюкзак, где, помимо тетрадей, зарядки для телефона и зонта, аккуратно сложенные, лежали хирургическая роба, халат, колпак и бахилы. – Все равно ж идти придется.
Студентки, пристроившись за ним, послушно зашагали к дверям приемного. Понятное дело, все они отчаянно трусили, поэтому он и шел первым – хотя, чего греха таить, трясся сейчас не меньше их. Практика по хирургии была их первой серьезной практикой, где дело придется иметь с настоящими болезнями и настоящими больными. Первая (Антон невольно презрительно скривился) за таковую считаться не могла – носившая название «санитарной», эта тягомотина, длившаяся также две недели, была ничем иным, как форменным издевательством над молодняком и способом показать самоуверенным первокурсникам, почем фунт лиха, а так же реальным шансом задуматься о необходимости продолжении своей учебы. Все эти четырнадцать дней ребята в поте лица выполняли функции грузчиков, мальчиков и девочек на побегушках, сиделок и  уборщиков, не имевших никаких прав в обмен на массу обременительных обязанностей. Каждый день, как по шаблону – тряпки, швабры, коридоры с затертым до потери рисунка линолеумом, затхлый запах непроветриваемых палат, разбавленным фекальными и мочевыми оттенками ароматов лежачих больных, с сильными добавлениями многодневного пота и нечищеных зубов, громадные пакеты с мусором, тяжелые биксы, едкий запах хлорной извести, на которую у Кристины (он невольно сжал кулаки) была аллергия, и бедная девочка кашляла и чихала три дня, прежде чем заведующий отделением оказал ей милость, обратив на се внимание и барственно отпустив с практики. «Никогда не пойду сюда работать», - как всегда, тихо, но очень решительно сказала она тогда, и Антон готов был с ней согласиться, да что там – он готов был разнести это здание, провонявшее хлором, голыми руками, к чертовой матери, по кирпичику, похоронив под обломками всех тех, кто повелительно кричал на все отделение: «Эй, мальчик, ты чего встал? Заняться нечем? Иди палату помой, раз нечем». Мальчика нашли, вашу мамашу!
Он невольно оглянулся назад, словно не терпящая ругани Кристина могла услышать. Нет, в этот раз все будет иначе, даже если придется лично перегрызться со всем отделением экстренной хирургии, куда они сейчас и направлялись. Хватит, натаскались, намылись и набегались за сигаретами! Уже второй курс, почти фельдшера, и помыкать ими, как какой-то салажней, вчера вышедшей из-за школьной парты, не позволим…
Да, была еще и недопрактика в роддоме – в рамках программы изучаемого акушерства. Там, да, все было куда увлекательней, на первый взгляд, по крайней  мере. Нет, были и швабры, и палаты, и окровавленные инструменты, ждущие предстерилизационной очистки, и горы перчаток, ждущих талькования, и ненавистные ватные шарики с салфетками, которые надо было долго, удручающе нудно, изготовлять, заталкивая вату в кулак или складывая «конвертиком» резаную марлю, в узкой тесной комнате, где негде было даже сесть – но там хотя бы была хотя бы часть той медицины, ради которой ребята и подавали документы на поступление. Были, помимо рутины, сияющие белым кафелем и никелем аппаратуры родзалы, были операционные, были роды, эпизиотомии, кесаревы сечения, интубации, была интенсивная терапия новорожденных, была атмосфера самого духа Медицины, когда тебя охватывает лихорадка того непонятного возбуждения, где уже не обращаешь внимания ни на кровь, ни на грязь, ни на усталость – ради спасения чьей-то жизни. Было увлекательно, весело, немного жутко и тем интересно, настолько, что уходили из роддома студенты с явной неохотой.
И вот – хирургия. Первая больница, выселенная лет пять назад из своего, окончательно прогнившего здания дореволюционной постройки, затиснутая в эти узкие, совершенно неподходящие для больничных нужд санаторские корпуса, унылая, как учебник по диалектическому материализму, отвратная даже на первый, свежий и непредвзятый взгляд. Крайне сомнительно, что здесь их встретит насквозь корректный персонал, видящий в приходящих студентах будущих фельдшеров – а не бесплатную рабочую силу и назойливое соплячье, лезущее не в свое дело и мешающее работать.
Антон тяжело вздохнул, поправляя рюкзак.
- Готовы, красавицы?
Красавицы ответили нестройным хором нечто, даже рядом не стоящее с радостным энтузиазмом.
- Ну и отлично, - дверь приемного протестующе взвизгнула, поддаваясь толчку руки неохотно. Крайне неохотно, словно не желала пускать в это царство разлитых перитонитов незваных пришельцев. Антон придержал ее, пропуская девочек.
- Кто такие? – поднял глаза от газеты охранник.
- Студенты, - бойко ответила Мариша. – На практику пришли. Можно?
Вместо ответа страж врат в дом полостных недугов снова вскинул газету на прежний уровень, потеряв всякий интерес к пришельцам.
- Бдительность на высоте, - ядовито, но негромко, процедил Вертинский. – Хоть взрывай…
Словно соглашаясь с его словами, здание больницы не препятствовало их продвижению вплоть до третьего этажа, до самых дверей с надписью «Отделение экстренной хирургии». Двери, о чудо, были незаперты и неохраняемы. Против воли Антон почесал затылок, вспоминая лекции по хирургии, особенно тот раздел, который касался организации данного отделения – строгий контроль, зоны стерильности, сменная обувь, сменная одежда…
Эта дверь так же завизжала, пропуская студентов в отделение.
- Ржавчина на петлях у них вместо звонка, видимо, - хмыкнула Мариша, снимая вязаную шапочку и легкими движениями рук расправляя свои огненно-рыжие волосы.
- Спрячь, Ивка, - толкнула ее Олеся. – Кто увидит – крику будет.
- Спрячу, не переживай.
В отделении было немноголюдно. Длинный узкий коридор уходил далеко вперед, подсвеченный лампами под потолком (некоторые надоедливо гудели), упираясь в высокие, под потолок, двери, украшенные большой красной надписью «Операционная». Обе стены коридора были пронизаны проемами дверей, ведущих, надо понимать, в палаты. У одной из них стоял стол, за которым сгорбилась женщина в белом халате, целиком и полностью погруженная в процесс письма в одном из многочисленных журналов, стопкой лежащих у левого края. Свободного места на столе было крайне мало, практически весь он был занят бумагами, стаканами с канцелярскими принадлежностями, львиную долю площади отвоевала внушительная пирамида историй болезни.
- Здравствуйте.
Медсестра подняла голову:
- День добрый. Студенты?
- Они самые, - облегченно произнес Вертинский. Уже проще, когда не приходится втолковывать разным санитаркам и прочим околомедицинским бабулькам с повышенной бдительностью, кто ты и что ты.
- Вон туда, по коридору, там старшая сестра.
Студенты стайкой бодро замаршировали в указанном направлении. Что ж, для начала неплохо – хоть без обычного гонора встретили. Без обычного варианта «козья морда», свойственного бывалым работникам при виде молодняка.
- Эй, молодежь, - остановил их голос медсестры. – Если ваш преподаватель не объяснил вам, объясню я. Вы где находитесь?
Остановившиеся ребята с недоумением посмотрели на нее.
- В больнице…
- В больнице. В отделении экстренной хирургии. А пришли с улицы. Значит – что?
- Сменная обувь… - угрюмо ответил Антон, мгновенно осознавший свой и не только промах
- Именно. На первый раз прощаю, если еще раз такое повторится – будете у меня все отделение драить. Ясно? Ступайте.
Все, настроение было убито мгновенно. Стараясь не встречаться взглядами, ребята зашагали дальше, стараясь не топать своей неподходящей для этого места обувью. Хуже всех это получалось у Мариши с ее шпильками.
Перед дверью с надписью «Старшая сестра» студенты помедлили. Если уж от постовой медсестры выхватили за обувь, от этой список претензий может быть куда обширнее.
- Сейчас начнется… - пробормотала Мариша. – Обувь уже была, а еще халаты впереди, бахилы всякие и прочие ногти-рукти…
- Да плевать, - с деланным равнодушием, с которым не вязались два багровых пятна на щеках, ответил Антон. – Две недели всего – выдержим как-нибудь.
Прозвучало это жалко. Если уж в первый день так все началось, то этих дней еще одиннадцать впереди, иными словами – нахлебаемся полной ложкой. По крайней мере, именно это и читалось в лицах девочек.
Стук по двери вышел робким, едва слышным. Чертыхнувшись под нос, Антон постучал вторично.
- Открыто, не ломайте дверь, - раздалось из кабинета.
Студенты вошли, стараясь сильно не шуметь и вообще, произвести с ходу впечатление порядочных, скромных и подчеркнуто деловитых. Увы, не получилось – злополучные волосы Мариши, которую парень джентельменски пропустил вперед, зацепились за фикус на неудобно расположенной у самой двери полке и сдернули его вниз. Антон, надо ему отдать должное, среагировать успел, подхватив горшок за полметра от гибели, но земля из него со злорадным шорохом рассыпалась по еще блестящему от недавнего мытья полу. Кристина ахнула.
- Ой… извините… - бледная от страха, пролепетала Мариша. – Я… я уберу сейчас.
- Не надо, - голосом, живо напоминающим времена ледникового периода, отозвалась старшая сестра. – Садитесь вон туда, - она кивнула на диван у противоположной стены, - и сидите молча. Кстати, девушка, медицинское учреждение – это не подиум в Театре Мод, тут необязательно ходить с распущенной шевелюрой.
Совершенно уничтоженные, студенты примостились на самом краешке жесткого дивана, вперив взгляды в линолеум пола, украшенный земляными комками. Мариша, стиснув губки так, что они побелели, стараясь ни на кого не смотреть, торопливо закалывала свои огненные пряди, скрутив их в совершенно не идущий ей узел на затылке. Антон без всякого удивления отметил, что пальцы у нее дрожат. Ну, еще бы, сказанное было как плевок в лицо. Впрочем, оно понятно, особенно после намека на подиум, достаточно сравнить стройную высокую длинноногую Маришу, с ее точеной фигуркой, которую не скрадывает пухлая зимняя куртка и великолепно подчеркивают узкие светлые джинсы, и низкорослую старшую, с заметно поредевшей шевелюрой, толстостекольными очками, отсутствием макияжа и невыразительными чертами лица, апофеозом выразительности которого были почти полностью отсутствующие ресницы и нос-«туфля».
Старшая, словно забыв о них, продолжала что-то писать в своих многочисленных документах. Понятно, выдерживает паузу, дабы еще больше унизить. Антон сжал кулаки, до боли от вонзившихся ногтей, чувствуя, как пылают щеки. Обалденное начало, чего уж там говорить, просто блеск! Не хватало еще под занавес этого чудного дня еще кого-нибудь из больных угрохать, для комплекта. Впрочем, весьма вероятно, что к больным их теперь никто на пушечный выстрел не подпустит. Так и будут заниматься полово-стенно-потолочной шварбротерапией с вкраплениями прикладного судновынесения до самого конца практики. Он украдкой посмотрел влево – Кристина сидела с прямой спиной, напряженно смотря в окно, где моталась под порывами осеннего ветра мохнатая ветка кипариса. Угу, правильно. У самого сейчас желание выскочить в это самое окно, прямо с третьего этажа, на этот самый кипарис, как небезызвестный рэмба в небезызвестном кино, и убраться отсюда к чертовой матери. А впереди еще две недели…
- Направления, - наконец старшая обратила на них внимание. – И книжки санитарные. Принесли, надеюсь?
- Да, - голос предательски сполз на сип. Вертинский откашлялся, рывком доставая из рюкзака пакет, где лежали собранные им заранее документы. Направления, как и следовало ожидать, слегка помялись после лежания в рюкзаке, что, разумеется, было отражено на лице старшей медсестры особым образом изогнутыми бровями, словно в голос говорящими «Господи, за что мне это все?». Она разобрала листки и санитарные книжки, бегло глянув на штампы в последних:
- Так… Вертинский Антон, Ивлева Марина, Булгакова Кристина, Носько Олеся. Все верно?
Студенты согласно кивнули.
- Больше никого не будет? Только четверо?
- Да, - решилась подать голос проштрафившаяся Мариша. – Остальные в гнойной и проктологии.
- Ясно. Меня зовут Анна Маратовна, попрошу запомнить это сразу. Я старшая сестра отделения экстренной хирургии, и заниматься вами буду исключительно я. Вкратце, дабы не занимать много времени, просвещу вас об основных правилах нахождения здесь, которые вы должны неукоснительно соблюдать, если, конечно, заинтересованы в прохождении своей практики. Итак: вы всегда должны соблюдать установленную форму одежды, как то – костюм, халат, сменная обувь, колпак, маска…
- Бахилы вместо сменной обуви можно? – робко спросила Олеся.
- Я скажу вам, что можно и чего нельзя, - в голосе старшей предостерегающе звякнул металл. – В следующий раз, если вы меня перебьете, я вас выставлю отсюда. Вам ясно?
Девушка кивнула и торопливо опустила голову вниз, пряча лицо, мгновенно залившееся сочной краснотой. Ну вот, теперь и Олеська выхватила. Одна Кристина без выговора. Поневоле в душе шевельнулась  ярость при одной мысли, что на нее кто-то посмеет повысить голос. Тогда, уж извините, черт с ней, с практикой – выскажет все, что думает, об этом экстренно-хирургическом растении.
- Находясь в отделении, вы соблюдаете правила внутреннего распорядка беспрекословно, - начальство поднялось из кресла и принялось неторопливо расхаживать перед замершими ребятами. – Любое распоряжение любого сотрудника отделения для вас является законом.
Антон против воли хмыкнул. Ага, сейчас, закатайте нижнее кожно-мышечное ротовой полости, уважаемая! Набегались уже за сигаретами, хватит.
- Вам нездоровится? – нехорошо блеснула очками старшая, останавливаясь перед ним.
- Здоровится, - буркнул парень, не желая развивать конфликт. Первый день, все же…
- Тогда все звуки, связанные с вашим здоровьем, издавайте в другом месте. Вам ясно?
- Да, ясно.
- Надеюсь. Ваше нахождение здесь никоим образом не должно мешать работе отделения. Все детские игры остались за дверью, тут – никаких хиханек-хаханек, громких разговоров по телефону и беготни по коридору. Ведете себя тихо и скромно. Здесь – не училище. Здесь лежат больные люди, некоторые – тяжело больные, и лично я не хочу, чтобы они видели, что за ними ухаживать будут несерьезно настроенные практиканты. Если я замечу нечто подобное, поверьте, я сумею осложнить вам жизнь всерьез. Теперь следующее. Раз вы пришли на практику, вы будете обязаны выполнить все, что предусмотрено вашей программой. Все это должно быть отражено в ваших дневниках, которые я, поверьте, буду внимательно читать. Все понятно?
Ребята ответили нестройным гудением.
- Когда я задаю вопрос, я жду ответа в полный голос, - недовольно произнесла старшая сестра.
- Нам все понятно, Анна Маратовна, - раздался голос Кристины.
- Ну вот и ладно, - чуть смягчилась старшая, доставая телефон и выбирая номер из списка. – Ирина Иннокентьевна? У меня тут четыре студента, пристройте их к делу. Ах, видели уже? Ну и… Что? Без сменной? Кто? – она остановила ничего хорошего не обещающий взгляд на Вертинском. – Понятно. Ну так отправьте его в триста восьмую, раз такое дело, пусть молодой человек осознает… Да? А, хорошо, сейчас пришлю ее.
Закончив разговор, она еще раз осмотрела замерших на диване студентов, словно сомневаясь, можно ли их вообще выпускать отсюда, после чего, цокнув языком, махнула рукой:
- Идите к постовой медсестре, она вас распределит. Вопросы? Нет. Вот и ступайте с Богом.

* * *

Продолжение следует!

Олег Врайтов, г. Сочи.