Продолжение и полная версия повести Олега Врайтова "Пока горит огонь".





Подъем на пятый этаж дался тяжело – Виктор прислонился к стене, со стуком поставив сумку на подъездный пол, тяжело дыша. Диспетчерская сегодня определенно издевалась над ним, гоняя по вызовам, каждый из которых был краше предыдущего в плане нежданных осложнений. После трех дежурных «температур», Зоя Савельевна, цедя каждое слово, всучила по рации «головную боль» в отдаленном районе города, где оказался, на момент осмотра, развернутый отек легких у семидесятилетней бабушки, развившийся на фоне очередного, третьего по счету, инфаркта миокарда. Пока Витя ждал бригаду кардиологов, бабушка давала остановку сердца дважды, и кардиобригаду он встретил, будучи мокрым, как мышь, после сердечно-легочных реанимационных упражнений. Сдав больную «спецам», он получил следующий подарок – травму ноги на стройке коттеджа. Когда «ГАЗель», моргая сигналами, въехала во двор, заваленный плитами гипсокартона и украшенный бетонными кляксами, несколько человек, матерясь, уже волокли к ней бледного, как смерть, разнорабочего, чья ступня, после контакта с диском соскочившей с металлического профиля «болгарки», удерживалась на ноге только силами кожного лоскута. Сорок минут возни с геморрагическим шоком и вынужденная констатация смерти в присутствии – слишком быстро мужчина истек кровью. Форму на Вите, когда в очередной раз приехала вызванная на себя бригада реанимации, можно было выжимать.
После того, как приехала милиция, Мирошин надеялся, что на этом мучения завершатся, и его бригада будет приглашена на станцию – к тому же, закончились наркотики, последний из которых был потрачен на умершего пострадавшего, не осталось ни одного инфузионного раствора, да и запас бинтов, спирта и перчаток уже требовал пополнения. Но Зоя Савельевна, вероятно, радостно улыбаясь в своем кресле, дала измученному Вите «высокое давление, 32 года» на вот этом вот треклятом пятом этаже. После двух случаев реанимации фельдшер уже еле волок ноги, благо вторая половина дня давно миновала, как миновала и пора пропущенного обеда.
На звонок дверь распахнул низкий, коренастый мужчина, среднего возраста, но с уже обозначившейся лысиной на темени, которую частично маскировали старательно зачесанные назад волосы.
- Наконец-то, - невыразительно сказал он. У Вити возникло ощущение, что смотрит хозяин квартиры сквозь него, на нечто только ему видимое сзади. – Мы уже собирались жаловаться.
- Ваше право, - со свистом ответил Мирошин.
- Кардиограф взял? – поинтересовался мужчина.
Оставив вопрос без ответа, Витя вошел в тесную, заставленную мебелью и тускло освещенную пыльной люстрой комнату.
В комнате находились еще трое – парень с девушкой, делившие одно кресло, и полная дама лет так тридцати, укрытая двумя одеялами, страдальчески вытянувшаяся на диване. Витя покрутил головой, в поисках стула, не нашел оного – никто из присутствующих, включая коренастого, не сымитировал попытки его принести – после чего присел на край кровати.
- Добрый день. К вам вызывали?
- Ой, ко мне. Вы доктор?
- Нет, фельдшер.
- И на хрен нам фельдшер? – раздался сзади голос коренастого – он оперся о дверной косяк, наблюдая за происходящим слегка выпученными глазами. – Мы врача вызывали.
- Друзья, ко мне какие вопросы? – устало спросил Виктор. Руки еще казались тяжелыми после получасового давления на грудную клетку разнорабочего и слегка тряслись, когда он достал из нагрудного кармана карту. – Мне вызов передали, я приехал. Если что-то вас не устраивает, спрашивайте того, что передавал и принимал.
- Слышь, а он не это? – даже не стараясь снижать голос, поинтересовался сидящий в кресле парень, щелкнув свободной рукой себя по шее, черной от недельной щетины. Девушка, ерзающая у него на коленях, фыркнула.
- Если он это, тогда у него будут проблемы, - ответил мужчина.
Витя, перед глазами которого все еще мелькало белое, с синим оттенком лицо умершего, безжизненно мотавшееся в такт компрессиям грудной клетки, почувствовал, как где-то внутри зашевелилась злость, щедро подкормленная усталостью. Промолчав, он быстро заполнил графы карты, сверяясь с лежащим на столе рядом полисом, и повернулся к больной:
- Я вас слушаю.
Согласно жалобам, даму беспокоило высокое давление в 140/100, тошнота и связанные с повышенным давлением сопутствующие симптомы. Стройность картины нарушало лишь упоминание о повышенной также температуре, больном желчном пузыре и намеки на исцеляющее действие от всего этого электрокардиографии. По указанному поводу уже утром была вызвана одна бригада, и в тоне дамы сквозило неприкрытое возмущение, что оказание помощи ограничилось дачей таблетки анаприлина и рекомендацией обращаться к участковому для назначения планового лечения гипертонической болезни. Витя молча слушал нестройную речь больной, мысленно проклиная Зою Савельевну. Срочный вызов дала, зараза, сугубо профильный и «скоропомощной» - ипохондричка, возжелавшая успокоения своих переживаний за счет вызова бригады «Скорой». Однако, не споря, он натянул манжету тонометра на полную руку – АД, как и следовало предполагать, после анаприлина находилось в пределах нормы. Ощупывание живота и поколачивание по правой реберной дуге также выявило отсутствие симптомов описанного дамой холецистита, а от измерения температуры та категорически отказалась.
- Хорошо, чем я могу вам помочь?
- Что значит – чем? Вы «Скорая» или кто вы?
- «Скорая», - кивнул Витя. – Но не поликлиника и не психотерапевт.
- Э-э, фельдшер или кто ты там – за словами своими следи! – раздалось сзади голосом коренастого. – А то я тебе сейчас такого психа тут нарисую, на всю жизнь запомнишь!
- Я не понимаю, чего вы хотите от меня? Давление у вас нормальное, живот спокойный, пульс тоже не отличается ничем особенным.
- Это чего, прикол теперь такой у них? – снова подал голос с места парень. – Дай ему денег, пусть все делает – а то видишь, нервничает паренек.
Фельдшер встал, чувствуя привычный уже жар ярости на щеках. Сначала выхватит вот этот вот небритый щенок, а после…
«Будьте хладнокровнее, Мирошин», - зазвучал в голове спокойный голос Нины Алиевны. «Каждый ваш эмоциональный всплеск будет направлен против вас. Помните – наша задача не воевать с недобросовестными вызывающими, а спасать жизни».
- Вы все сказали?
- Не понял? – прищурился коренастый, занимая дверной проем – вероятно, блокируя попытку к бегству. – Ты чего вскочил?
- Как фельдшер «Скорой помощи», я не вижу ничего, требующего оказания скорой медицинской помощи, - холодно, стараясь воспроизвести интонацию старшего врача, произнес Витя. – За плановым лечением обращайтесь к участковому врачу – направление я ему пошлю. Вы с прохода сами отойдете?
- Пока ты, Гиппократ долбанный, свою работу не сделаешь, ты никуда не пойдешь!
«Помните, Мирошин, что закон существует не только для всякого жлобья. Все зависит от вас в подобных ситуациях, от того, как вы себя поведете».
- Чудно, - улыбка Виктора вышла недоброй. Он достал сотовый, быстро набрал цифры «03» и активировал громкую связь.
- «Скорая помощь», восемнадцать!
Слава Богу, не на Зою попал.
- Марина Александровна, это восьмая бригада, - громко сказал Витя, наблюдая за присутствующими. – Тут двое мужчин на адресе меня не выпускают с квартиры, угрожают физической расправой, требуют наркотики. Вызовите милицию, пожалуйста.
- Хорошо, сейчас, - раздалось в комнате. Мирошин нажал кнопку отбоя.
Девица спрыгнула с колен парня.
- Что вы врете? – взвизгнула она. – Кто у вас что требует?
- Да какая теперь разница? – широко улыбнулся фельдшер. – Разговор записан, наряд уже едет – и попробуйте доказать, что все не так было, как я сказал. А теперь я посижу, с вашего позволения, еще карту писать надо.
- Слышишь, ты… - на Витю обрушился поток матерной ругани. – Пошел отсюда, падла, чтоб я тебя не видел в моем доме!
- Я к вам в гости не напрашивался. А теперь уже никуда не уйду – неприлично как-то милицию обманывать.
Видно было, что коренастого просто распирает от злости, но теперь он стал заложником той тактики, которую выбрал изначально. Полезть в драку – это себе огрести еще больше неприятностей, а, судя по забегавшим глазам хозяина жилища, неприятности с милицией ему было совершенно некстати. Витя спокойно писал карту, искоса поглядывая на засуетившихся хозяев квартиры. Быдло. Трусливое и подлое быдло. Только такое может вызвать к себе экстренную службу на очевидную и заведомую ерунду, хамить, угрожать, а, встретив сопротивление – упасть на зад, в страхе за свою шакалью шкуру. Плевать ему, что кто-то не дождется – как не дождался тот рабочий, плевать, что где-то кто-то умрет, станет инвалидом, потеряет мать, отца, сына, дочь, на все плевать, кроме себя.
«Прекратите себя накручивать. Вам, Мирошин, еще многому надо учиться – в том числе, и умению прощать. Вы же не обижаетесь на собаку, которая облаивает вас на улице – а кто вам сказал, что она не кроет вас сейчас последними словами? Вы – фельдшер. Это слишком гордое и дорогое звание, чтобы пятнать его мелочными склоками и детскими обидами».
- Послушай…те, - ощутимо сбавленным тоном произнесла девушка, кидая страшные взгляды на двух мужчин. – Вы должны нас понять…
- Ничего я вам не должен.
- Мы просто переволновались за нее…
- Врете, - хладнокровно ответил фельдшер, складывая вдвое карту и засовывая ее в нагрудный карман. – Хотя мне до этого дела нет. Из-за таких, как вы, очень существенно затрудняется работа таких, как я. А я не люблю, когда мне мешают работать. Цена этому потому что – человеческая жизнь.
- Что вы...? – подала голос с дивана больная.
Витя повернулся к ней и ткнул ей под нос рукав форменной куртки, заляпанный бурыми пятнами. Та невольно шарахнулась.
- Видите это? Знаете, что это? Это кровь. Кровь человека, который уже умер, меня не дождавшись. А не дождался он потому, что я, вместо того, чтобы ехать к нему, ехал к вам, чтобы выслушивать тот бред, который вы мне тут несете! А сейчас, пока я тут время теряю, умирает следующий!
Он поднялся, сгреб стоящую на столе сумку и направился к дверям. Коренастый посторонился, пропуская его.
- Извините нас… - эхом долетел до него голос девушки, когда он уже был в подъезде. Громко хлопнула дверь.
- Подотритесь своими извинениями, - внезапно Витя обнаружил, что разозлился совсем нешуточно. Он зашагал вниз по ступеням, тяжело дыша.
«Вы просто мальчишка еще, Мирошин».
- Как вы правы, Нина Алиевна, - вслух ответил он, покидая дом и запрыгивая в машину.
- Ты это с кем, Витька? – поинтересовался водитель, доставая сигарету.
- Со старшим врачом, - улыбнулся фельдшер.
- Смотрю я на тебя, Витька, да порой просто понять не могу – то ли ты нормальный, то ли действительно головой поврежденный. Может, «психов» вызовем, пока не поздно, а?
- Поздно, Василий Артемович, поздно. Чего зря людей гонять? После пересменки сам сдамся.
- Дожить бы, - засмеялся водитель, поворачивая ключ. – Ладно, звони, давай.
- Можно, да? – фыркнул Витя, сдергивая рацию со шпенька и прикручивая звук и голосящего радио. – «Ромашка», бригада восемь, на Луговой, свободна. Конфликт разрешили, милиции не надо.
- Так надо тебе или не надо? – дефектным фальцетом прозвучало в динамике.
- Зоя Савельевна, я выразился ясно – уже не надо, - ответил Мирошин, подмигнув водителю. Тот, пытаясь прикурить, настойчиво щелкал своей зажигалкой, но та, отдав последние остатки газа, лишь сыпала искрами. – Не засоряйте эфир.
В разговор вклинилась рация какой-то другой бригады – и в кабине зазвучали шумные аплодисменты. Водитель с фельдшером расхохотались. Весьма вероятно, Зоя бушевала в тесной комнатке диспетчерской, как песчаный самум над кочевьем бедуинов.
- Дай закурить, пока она там бесится.
- Вам вызов, восьмая, - раздался вибрирующий от злости голос диспетчера.
Витя развернул на коленях карту, одновременно не глядя, протягивая зажигалку замершему в ожидании водителю. Тот наклонился вперед – и огонек, изогнувшись, лизнул его палец.
- А, блин! Витька, спалишь, черт тебя задери!
В наступившей тишине это прозвучало непривычно громко. Только сейчас Витя сообразил, что протянул не ту зажигалку. Но водитель замирать не собирался. Почему-то.
- Василий Артемович…
- Да ладно, не помру, - отмахнулся тот, сгибаясь под рулевое колесо и начиная что-то там теребить. – Черт, а чего радио-то заткнулось? Опять коротит, что ли?
Он принялся, не поднимая головы, колотить по панели приемника.
- Это Васька, сволочь, опять туда лазил! Предупреждал же паразита! Все, руки оторву! – такие мелочи, как остановившееся время, не могли отвлечь водителя от приемника, который был куплен за его личные деньги и его же руками монтирован в «ГАЗельное» нутро.
Витя отпустил клапан.
- О, ну точно, коротит, говорил же! – удовлетворенно заключил Василий Артемович, выныривая из-под панели и вытирая руку о тряпочку. – Проводка, что ли?
- Восьмая, «Ромашку» слышите? – резануло фальцетом из динамика рации.
- Слышим, - пробормотал Витя. Водитель не остановился вместе со временем. После чего? После того, как обжегся. Значит, с собой в «паузу» можно забрать кого-то? Надо лишь обжечь его… слегка, не сильно. Что это дает? Да многое, черт побери.
- … девятый этаж, код на двери 38, двадцать три года, «температура».
- Витька, - пихнул водитель. – Ты чего ворон ловишь? Писать кто будет?
- Зараза… «Ромашка», повторите адрес.
- Вы там чем занимаетесь, Мирошин?! – с удовольствием повысила октаву диспетчер. – Сколько раз вам надо повторять?!
Василий Артемович сплюнул в окно.
- Не цапайся с ней, дороже будет. Вообще до ночи на станцию не пустит.
Да, возможно. Мирошин терпеливо снес поток ругани в свой адрес, после чего принялся торопливо вносить подробности очередного срочного вызова в карту. Двадцать три года, температура. Без «Скорой» ну просто никак – анальгин не продается без рецепта, про водочные обтирания не слышали, слова «участковый врач» такие же новые и непонятные, как «адронный коллайдер» и «синхрофазотрон». Адрес, разумеется, в другом конце города, путь лежит через пробки и заставленные машинами дворы. Все верно, война с диспетчерской в одиночку всегда чревата большими потерями.
- Поехали, Артемович.
За окном мелькали деревья, машины, люди, дома. Витя задумчиво поглядывал на пейзаж, не фиксируясь ни на чем, размышляя о новом свойстве зажигалки, открытом случайно и недавно. Новое свойство – и новые мысли на тему, что, собственно, с этим делать.
В кармане задрожал сотовый, давая двумя длинными вибрациями понять, что пришло сообщение. Витя нехотя потянулся, доставая телефон. Сообщение от Лешки.
«Арсентьева заболела, угадай, к кому меня поставили вторым номером, лопух».
Вот ведь паразит! Нина Игоревна работает смена в смену с Маришей. Еще с утра она жаловалась на давление, сейчас, вероятно, все стало плохо настолько, что ее все-таки сняли с линии, а к девушке поставили кого-то, кто может работать самостоятельно. В данном случае – кобеля Вересаева. Против своей воли Витя почувствовал спазм в груди.
«Радуешься, зараза?»
«Нет, блин, рыдаю в голос», - не замедлил ответить Лешка.
«Тронешь девушку – зарыдаешь в два голоса».
Ответное сообщение расцвело символами аплодисментов.
«Так наш бастион дал трещину? Ну, тихоня…»
Витя недовольно закашлялся. Так подставиться, да еще перед Лешкой. Даже украдкой взглянул на водителя – Василий Артемович мурлыкал какую-то французскую песенку, в такт той, что играла в приемнике, безбожно перевирая текст.
«Едете куда?» - решил сменить тему он. В конце концов, не его это дело. Чужая девушка, чего трепыхаться…
«Кровь везем в «тройку». Да нас особо не катают. Как некоторых, особо драчливых».
Пальцы сами стали набирать оскорбительный ответ, когда остановились. Да прав «реанимальчик», чего уж там. Не поскандалил бы с Зоей – не мотался бы уже по городу седьмой час без перерыва, мечтая о еде и все сильнее начиная мечтать о туалете. Но почему-то особого сожаления у Вити этот факт не вызвал. Плевать, зато высказал ей все, что давно собирался, все одно душе полегчало. Ради такого тело может и потерпеть…
«На завтра какие планы у тебя?» - упорхнуло в окно смс. Дожидаясь ответа, Витя рассеяно крутил в руках зажигалку. Машина неспешно ползла в длинной веренице таких же узников пробки, усиленно коптящих почти осязаемый воздух выхлопными газами. Поворот налево – и ты в третьей больнице, куда хитрый Лешка повез кровь. Десять минут формальностей – и кати на станцию. А до искомого адреса еще, как до Юпитера на карачках – миновать два «кольца», одну вечно забитую стоящим транспортом и посему вечно непроходимую улицу Московскую, и после долго лавировать в узких, кривых улочках Лысой Горы, добираясь до искомого дома на самом ее верху. Интересно, есть ли совесть у тех людей, которые позволяют себе гнать бригаду в такую даль, на такую ерунду, как температура, головная боль и плохое настроение? Вероятно, нет. Насколько он помнил, подобный контингент всегда успокаивал себя тем, что платит налоги и имеет на это право. Но никто из упомянутых не интересовался тем фактом, во сколько обходится государству обслуживание такого вот вызова, с учетом времени работы персонала, стоимости медикаментов и потраченного бензина – не говоря уже о том, что другие, серьезно заболевшие или пострадавшие налогоплательщики, точно также вносящие свою лепту в здравоохранение, в этот самый момент остаются без помощи, так как количество подобных вызовов уже сегодня втрое превосходит количество выездных бригад. Впрочем, давно уж озвучена была истина о мужике, осеняющем себя крестным знамением только в момент громового удара. Все верно, только забыли добавить создатели пословицы, что удар может быть единственным и последним.
Лешка, однако, почему-то запаздывал с ответом. То ли сдавал уже пресловутую кровь, то ли активно соображал, какую пользу можно извлечь из совместного дежурства с Маришей и как бы грамотнее спровадить конкурента. Господи, да что за мысли такие в голову лезут? Витя даже потряс указанной частью тела, прогоняя их. Алексей, конечно, слаб в отношении женского пола, но четко знает, что можно, и чего нельзя. Хотя, почему нельзя-то? Сам же, вчера, ему категорично заявил, что не имеет никаких планов в адрес Мариши. Идиот…
Серую тягучую мысль оборвала внезапно захрипевшая рация, выдавшая страшный треск.
- Того душу! – выругался водитель, протягивая руку к регулятору громкости. – Чуть не оглох…
- Подожди! – словно по наитию Виктор перехватил его кисть.
- … всем… - оборвался мужской голос. - … всем, кто рядом… али в авар… гада девять… острадала фельдшер Ивлева…
- Наши, что ли? – ахнул Василий Артемович.
- Какая бригада отзванивается? – прозвучал голос Зои Савельевны.
Рация снова затрещала, завыла, оглушая помехами.
- Какая бригада?
- …вять…. зле третьей …цы.
- Повторите, вас не слышно.
- Девять, возле третьей больницы! – заорал в микрофон Витя. – В аварию они попали!
Наступила тишина, прерываемая треском.
- Да хера она там копается? – прорычал водитель. – Ближайшую бригаду – туда, чего тянет?
Тишина затягивалась, заглушала даже рычание стоящего рядом с «ГАЗелью» КАМАЗа.
Мирошин сорвал рацию со шпенька:
- «Ромашка», ответьте восьмой!
- В чем дело, восьмая?
- Мы рядом с третьей больницей, передайте наш вызов другим, мы поедем к нашим!
- Мирошин, прекрати! – взвизгнула Зоя. – Тебе вызов дали, вот и езжай! Еще раз влезешь в эфир – в рапорт внесу!!
Глаза застлал красный туман. Где-то, в сотне метров буквально отсюда, в покореженной машине лежали фельдшера, в неизвестно каком состоянии - и ему сейчас предстоит ехать мимо, на какую-то проклятую температуру, оставить в беспомощном состоянии своих же друзей.
Водитель вопросительно посмотрел на фельдшера, потер мозолистыми пальцами руль. Тот упрямо кивнул головой и снова нажал тангенту:
- «Ромашка», бригада девять поехала на эту аварию. Передайте наш вызов другой бригаде.
Он отжал кнопку:
- Давай, Артемович!
Тот с удовольствием ткнул пальцем в панель, оживляя сирену и маяки. Гневных криков Зои по рации они уже не слышали.

* * *

«ГАЗель» жалко лежала на боку, прикорнув к высокому парапету, окруженная щедрой россыпью осколков расколоченной фары и стекол. Удар выбросил ее с дороги, развернул вокруг оси и повалил на бок - прямиком на бетонный параллелепипед, отграничивающий дорогу от пешеходной тропки. Вокруг уже собралась небольшая толпа, которая все увеличивалась в размерах. Виновник торжества – симпатичный джип «Чероки», немного подурневший после приобретения солидной вмятины на правом крыле, окривевший на одну фару и охромевший на одно колесо, неловко повернутое внутрь, стоял чуть поодаль. Вокруг рослого, коротко стриженого гражданина, несомненно – водителя джипа, уже суетились люди. Оно и понятно, человек большой, потрафить такому не только незазорно, но еще и почетно – авось вспомнит когда-нибудь. Возле пострадавшей «ГАЗели» народу было гораздо меньше – двое мужчин, пытавшихся в четыре руки выломать искореженную водительскую дверь и двое же подростков, которые, восторженно матерясь и поминутно сплевывая, снимали все происходящее на камеры сотовых телефонов.
- О, еще одна! – заорал один, поворачивая телефон в сторону бегущего к месту аварии Вити. Мирошин, не останавливаясь, коротким ударом выбил его из руки юнца, вызвав у того негодующий вопль.
- Я тебе поснимаю, гаденыш!
- Доктор, сюда давай! – крикнул один из мужчин, возившихся с дверью. – Водилу там вашего защемило, помогай!
Поставив сумку на тротуар, Витя запрыгнул на «ГАЗельный» бок, заглядывая в кабину. Внутри все было усыпано крошевом из разлетевшегося лобового стекла, содержимым бардачка и лежащими обычно на панели документами. Водитель неловко свисал вниз головой, сдавленный подавшимся вперед рулем.
- Аршак, как ты?
- Да хрен его знает, жив вроде, - водитель попытался плюнуть, но кровавый сгусток лишь неловко обвис на его подбородке. – Ногу задавило, мать его душу…
- Земляк, потерпи, у меня труба в машине есть, сейчас подденем и вытащим, - пообещал второй мужчина. – Потерпишь?
- Куда я, на хрен, денусь? – криво улыбнулся армянин. – Витька, ты в салон глянь, ребят что-то не слышно….
Словно ошпаренный, фельдшер перебрался по борту к разбитому окну. В салоне, разумеется, был ожидаемый беспорядок, мешанина из шин, сумок, чехлов и осколков разлетевшейся аппаратуры. Носилки слетели с лафета и лежали на левой стенке машины, выполнявшей сейчас роль пола. Витя с ужасом увидел обильные кровавые пятна, усеивающие обивку и остатки дверного стекла.
- Лешка!
Вересаев, скорчившись и неловко оттопырив правое колено, которым он удерживал носилки в приподнятом состоянии, вздрогнул.
- Витька? – немного шепеляво спросил он. – Сюда ползи, живее!
- Сумку дайте! – крикнул Мирошин, обернувшись назад.
Первый мужчина из помогавших, спрыгнул с машины, опасно качнув ее.
- Да осторожнее там, мать вашу! – заорал Лешка.
Витя, стараясь не разодрать себя об осколки, ящерицей сполз внутрь, поднял руки, принимая терапевтическую укладку.
- На носилки лапы не ставь. Там Маришка…
- Что с ней? – голос, против воли, предательски вибрировал, пока фельдшер, стараясь не упасть, перебирался в переднюю часть салона. – Кровь откуда?
- Да не знаю я, - голос Вересаева был близок к истерике. – Едем, разговариваем, потом бац – и я рожей на двери, два зуба в свободном полете. Носилки поднимаю – оттуда струя крови в меня. Она без сознания, пока подобрался… задавил…
- Сонная? – свистящим шепотом спросил Витя.
- Ага. Там рана на шее – размеры не видел, подлезть не смог, но не маленькая, точно скажу. Вот задавил «сонку», держу пока… Дальше-то что?
А дальше получалось очень нерадостно. Ранение сонной артерии практически равносильно смертному приговору, если учесть тот факт, что пострадавшего еще нужно куда-то транспортировать. При небольшой ране еще был мизерный шанс – быстро прибывающая кровь, накапливающаяся под кожей, выполняла порой роль «биологического тампона», сдавливающего кровоточащий сосуд. Но не в этом случае. Самое обидное, что до больницы вон – полторы сотни метров, пешком дойти за пять минут. Но не успеть. Сонная артерия слишком упругая, слишком мощный напор крови выбрасывается в нее с каждым сердечным толчком, чтобы скользкий от крови, уставший палец мог держать ее долго даже в состоянии покоя. А о том, чтобы еще и тащить человека куда-то и речи быть не могло…
- В больницу надо кого-то послать?
- Нет, Витька, - хриплый голос Леши делал его непохожим на самого себя. – Пока добегут, пока раскочегарятся, пока придут – не додержу. И так уже пропускает, рукой чувствую. Давлю сильно, но только долго не удержу. А перехватить уже не успею, сам понимаешь…
Разумеется, Витя понимал. Если отпустить артерию, да еще в такой тесноте, где и до пострадавшей не добраться, она истечет кровью в считанные секунды. В голове теснились обрывки знаний, когда-то усвоенных на хирургии в училище – пальцевое прижатие, вскрытие фасциального футляра мышцы, лигирование… Все это сейчас не имело никакого практического смысла, потому что перед всем этим черным траурным крестом вставала фраза «Не успеем». До больницы недалеко, но не донести.
Сумасшедшим взглядом Витя обвел салон, словно силился отыскать ответ на грязно-белых, изъеденных дезрастворами, стенах. Покосившиеся стационарные кислородные баллоны, дефибриллятор, вылетевший из крепежных пазов, распахнутые дверцы шкафов, растерявших свое содержимое – постельное белье, пакеты с запасными перчатками, бинтами и жгутами, идиотская наклейка на одной из дверок с изображением перечеркнутой сигареты в красном круге. Разгром… Нет тут ничего, что бы могло помочь девушке сейчас – ни расколотый ударом о поручень носилок кардиограф, ни дебильный набор поликлинических препаратов в скоропомощной сумке, нужных сейчас, как свинье - балетная пачка, ни эта наклейка, которую за каким-то… Мысль подпрыгнула, а Витю окатило холодным душем. Вот оно!
- Лешка, у меня есть идея?
- Говори, - тоскливо откликнулся друг, глядя на него снизу. – Только про «Отче наш» не надо, ладно?
- У тебя хватит сил ее на руках дотащить до больницы?
- Ты башкой повредился, Мирошины? – вспылил Лешка, сплевывая кровавую слюну и машинально касаясь языком осколков выбитых зубов. – Я тебе русским языком объяснил, что там сонная…
- Не перебивай, - тихо, спокойно спросил Витя. – Просто ответь – сможешь или нет?
- Ну, смогу! И что с того?
- Эээй, мужики!! – заорал фельдшер, поворачивая голову к прямоугольнику окна над головой. – Слышите меня?!
- Слышим, - донеслось снаружи. – Помочь чем?
- Вы машину на колеса поставить сможете?
- Зачем? Мы уже ГАИ вызвали, трогать ничего нельзя!
- Да плевал я! – рассвирепел Мирошин, нашаривая в кармане зажигалку. – Ставьте, только быстро!
- Ладно, - донеслось снаружи. – Держитесь только, чтоб не пришибло еще чем.
- Ты с дуба точно не падал? – поинтересовался Лешка. – Я же сказал, что…
- Слушай меня, - лихорадочно зашептал Витя. – У меня с собой зажигалка – та самая. Как только нас переворачивают – открываем дверь, я держу ее горящей, а ты несешься в больницу, с Маришкой в руках, в ритме ошпаренной кошки. «Сонку» держать не надо – время остановится, кровь не потечет. Все понял?
- Так я же замру вместе с тобой!
- Не замрешь. Донесешь?
- Донесу, - шмыгнув носом, ответил Лешка, бегая глазами по салону. – Блин, идея дебильная, конечно, но, при отсутствии других.… Придержи носилки, чтобы, когда перевернут, я «сонку» не выпустил. Да и то – все равно выпущу, чувствую, палец уже онемел. Витька, ты это, как только поворачивать начнут, сразу чиркай, понял?
- Не боись…
- Э, доктора, держитесь там, - раздалось на улице. Машина зашаталась, накренилась и, под скрежет железа, звон посыпавшихся осколков и грохот перекатившихся носилок стала на колеса.
- Давай!! – заорал Лешка.
Витя торопливо крутанул колесико, сунув язычок пламени под голый локоть «реанимальчика».
- Ай, придурок! Ты чего творишь? – взревел тот, отдергивая руку.
- Все, Леш, теперь ты в нашей дружной компании.
Вокруг было очень тихо. Мариша лежала в проходе между носилками и лавкой, неловко подогнув руки, как сломанная кукла. Ее роскошные волосы слиплись и повисли сосульками, отяжелев от пропитавшей их крови, на шее была длинная рана, и из нее в воздух рвалась застывшая теперь гроздь карминовых шариков, брызнувшая в тот момент, когда Лешкин палец соскользнул с порванной артерии.
- Как? – прохрипел Вересаев.
- Все разговоры потом! Там газа – кот наплакал! Хватай ее – и потащили!
Ругаясь, Лешка полез к носилкам. Витя несколько раз дернул дверную ручку, убедился, что замок заклинило, после чего, отставив в сторону руку с горящей зажигалкой, изо всех сил двинул ногой по двери. Та с лязгом отскочила, повиснув наискосок в проеме.
- Витька, не могу вытащить… - донесся голос друга. – Тут не подобраться.
- Да тащи, не церемонясь! – яростно рявкнул Виктор. – Джентльмен, твою мать! Потом извиняться будешь, если что! Она же все равно ничего не чувствует!
Вересаев, последовав окрику, напружинившись, грубо выволок бесчувственную Маришу из прохода, взвалил на плечо.
- Все, готов! Погнали!
Обогнув неподвижную, замершую толпу, фельдшера побежали к высящемуся за деревьями пятиэтажному зданию больницы. До нее было два поворота и небольшая горка – мелочь, по сути, если ты только не несешь на себе девушку, балансирующую на шаткой грани между жизнью и смертью.
- А она… у тебя… не потухнет на… ходу? – пропыхтел Лешка.
- Нет. Ветра-то нет.
- Ясно…
Тихо шипел уходящий газ, которого было мало, очень мало в этом оранжевом сосудике, таком невзрачном на вид, но таком важном сейчас. Грелось колесико и металлический ободок, беспокоя прижимающий клапан палец нарастающим теплом. Витя сдвинул его на самый край клапана, хотя понимал – меры эти временные. Зажигалка выдержит так пять, может – семь минут, а после начнет плавиться. И тогда Марише сам Бог не поможет.
Парни миновали первый поворот, со сквериком, где на многочисленных лавочках сидели больные и пришедшие их навещать. Шаги бегущих непривычно громко звучали в полной тишине поставленного на «паузу» мира.
- Леш, а побыстрее? – взмолился он.
- Охренел? – взвыл Вересаев, тяжело дыша. – Я… тебе что, лошадь?
- Зажигалки надолго не хватит.
- Уууу, блин, - «реанимальчик» снова сплюнул, и перешел на тяжелый, шатающий бег. – Давай… догоняй…
Огонек, до того ровный, стал предательски подрагивать. Витя отчаянно потряс зажигалку, словно от тряски могло прибавиться газа. Давай же, зараза, гори! Горела же ты, когда я, дурак, с сигаретами шутки шутил! Ох, права Алиевна, мальчишка, пацан, мозги куриные… на такую дурость изводил то, чему сейчас цены нет. Не тому человеку цыган эту вещь отдал, честное слово, не тому.
Вот и второй поворот. Почти прибыли. Внезапно Лешка, громко сопящий, вспотевший, как-то жалобно вскрикнул, перекосился набок и рухнул на бетонную дорогу, придавив собой бесчувственную девушку.
- Леха!
- Ааааа, б…дь!! – заорал Вересаев, хватаясь за левую ногу. – Ааааа, падла!
- Сломал?
- Черт его знает… Яма, сволочь! Нет, вроде не сломал… Но болит, уууу! Витька… не стой столбом, тащи ее сам!
- Как? – в отчаянии закричал Мирошин. – Одной рукой, что ли?
- Тихо, не визжи… - сипло, сквозь зубы, дыша, произнес Лешка. – Зажигалку только не отпускай… теперь на колено становись и двигай… ко мне.
Горячий металл колесика уже жег кончик большого пальца. В мерцании язычка пламени то и дело проскакивало зловещее «ффурк» и паузы, когда он, извиваясь, вдруг спадал вниз. Виктор, отставив руку, наклонился вперед, Леша, кряхтя, встал на колени, приподнял тяжелое тело Мариши и взвалил ему на плечо.
- Все, Мирошка, беги…. Не донесешь девчонку… не знаю, что с… тобой сделаю…
Не отвечая, Витя развернулся и побежал. Мгновенно почти в глаза потек соленый пот, который не пересыхал еще с момента, когда по рации раздался зов о помощи, бешено колотилось сердце в груди, в глотке свистел воздух, раздирая яростно работающие легкие. Мариша беспомощно свисала с плеча – фельдшер чувствовал, как ее ладошки бьют его по спине в такт прыгающим шагам, которыми он несся к далеким дверям приемного.
- Еще немного, милая, потерпи… - прохрипел он. – Наша «Скорая» - самая скорая помощь в мире…
Он бросил взгляд на зажигалку и похолодел. Огонек был синим, дрожащим и еле-еле заметным. Это горели уже остатки газа. Все. Добежать до дверей, подняться на второй этаже, где отделение сосудистой хирургии, он уже не успеет. Идея была хорошей, но недостаточной для того, чтобы спасти жизнь девушки, чье тепло он сейчас ощущает плечом и стиснутой на ее боку правой рукой.
Нет, черт побери! Время остановлено, пока горит огонь. А в зажигалке гореть может не только газ. Не останавливаясь, Виктор наклонил зажигалку вниз, позволяя язычку пламени лизать черную кнопку пластмассового клапана  - и свой большой палец, прижимающий ее. Боль, страшная боль пронзила его острой иглой. Огонь, распробовав новую пищу, принялся за нее. Край клапана начал плавиться.
Дико крича, Вита влетел в двери приемного отделения. Зажигалка горела, вместе с ней горел он сам – но остановиться не мог. Не имел права. Словно в багровом тумане, перед ним мелькнули ступеньки, крашеная белой краской дверь с красной надписью «Отделение ангиологии», узкий коридор, медсестра, склонившаяся над бланками историй болезни, каталка, застланная коричневой, еще мокрой от дезраствора, клеенкой. Держа в руке полыхающую факелом зажигалку, Витя, покачиваясь, влетел в коридорчик перед операционной и рухнул на пол, снося тележку с простынями, но, успев повернуться на левый бок, чтобы не уронить девушку на кафель. Оплавленный кусок пластмассы, бывший зажигалкой, скрылся под посыпавшимся бельем и погас. Витя торопливо, застонав, здоровой рукой вцепился в лежащую девушку, нащупывая пульсирующую, бьющуюся в судорогах кровотечения, артерию.
- Что там за… - из ординаторской выглянул анестезиолог. – Вы как сюда… Юрий Михайлович!
- В чем дело? – голос принадлежал заведующему отделением, которого Витя хорошо знал – тот работал на «Скорой» в свое время. – Виктор? Что тут творится?
- Повреждена сонная артерия, Юрий Михайлович, - слабым голосом ответил фельдшер. – Еле успел… дотащить.
- Вижу, что еле успел, - заведующий опустился на колени, подвел свою ладонь под шею Мариши. – Все, держу, можешь отпускать. Дмитрий Сергеевич, операционную готовь, живенько.
Мирошин, сидя и прислонившись к белому кафелю стены, мутными глазами смотрел, как двое мужчин быстро переложили безжизненное тело девушки на каталку и торопливо завезли ее в освещенное светом бестеневых ламп помещение оперблока. Дико болел обожженный палец. Витя перевел на него взгляд – кожа на фаланге была неприятного коричневого цвета, словно у копченой курицы, оплавленный ноготь окаймляли пузыри нежно-розового цвета.
«Третья А», - успел подумать Виктор, прежде чем сполз по стене, теряя сознание.

* * *

Отделение пустовало по-утреннему – больные еще спали, а персонал только приступил к работе. Сестринский пост был завален историями болезней, журналами, кардиограммами, выписками и рассыпанными ручками, а звон стекла и сдержанная ругань, доносящийся из процедурного кабинета, говорил о том, что медсестре сейчас не до нарушителя режима. Очень удачно. Витя крадучись пробрался мимо стола, бросив опасливый взгляд в распахнутую дверь «процедурки» - Ирина Иннокентьевна, бессменно работавшая тут всегда, памятная еще со времен практики в училище, чертыхаясь, сгребала тряпкой с пола осколки разбившихся ампул.
Дверь триста восьмой палаты была плотно закрыта и заскрипела, стоило только потянуть ее за ручку. Мирошин облился ледяным потом. Сейчас он уже почти ненавидел себя за эту затею, чувствуя себя так же уверенно, как кролик в серпентарии, а букет, казавшийся таким привлекательным на прилавке, теперь мешался, шелестел и выглядел столь непрезентабельно, что к нему так и тянуло приклеить ярлык «веник». Как его дарить, что при этом сказать, и вообще, стоит ли это делать – вопросы роились в голове, заставляя кровь гулкими ударами колотиться в виски. Зараза… Сглотнув, Витя решился, сжал зубы и проскользнул в образовавшуюся щель.
Палата была трехместной, но занята сейчас была только одна кровать.
Мариша спала, беззвучно дыша, о чем свидетельствовало едва колыхающееся у груди одеяло. На тумбочке рядом с кроватью деловито сидел, растопырив лапы, плюшевый мишка с огромным - попугайским, как мгновенно оценил насупившийся Витя – бантом на шее, насмешливо глядящий на вошедшего взъерошенного парня черными бусинами глаз. Чей подарок, интересно? Впрочем, понятно чей, наверное… Слегка потеснив косолапого, к тумбочке прислонилась стойка для капельниц, в которой болтался пустой флакон с системой, игла которой была приклеена лейкопластырем к флакону. С ночи не убрали, судя по всему. Ну, Иннокентьевна…
Лицо Мариши казалось еще тоньше и изящнее после нескольких дней, проведенных в реанимации, и двух с половиной недель, проведенных в больнице вообще, нос и губы заострились, вызывая невольную жалость. Фельдшер сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони – все, кроме одного, сгоревшего. Бедная девочка! Слишком хрупкая, слишком нежная, слишком… слишком красивая, чтобы работать на «Скорой». Бомжи, аварии, кровь, ругань и хамы – не для нее это. Не должен цветок розы расти в помойке, черт побери!
Кстати, о розах – Мирошин покосился на пять цветов, которые покорно свисали вниз, едва не метя лепестками по полу. Он осторожно приподнял их, стараясь не шелестеть листьями. Решено. Тихо положит их на тумбочку, в лапы вот этому плюшевому болвану, подаренному, без сомнения, удачливым ухажером, и также тихо уйдет. Она проснется и увидит цветы, а кто подарил – какая, по сути, разница?
Аккуратно, задержав дыхание, Витя медленно, беззвучно уложил букет на медведя, так, чтобы бутоны прикорнули к подушке. Постоял, глядя на лежащую девушку, чувствуя, что в душе полыхает ревущее пламя смешанных… а, какое там, не смешанных, а уже вполне определенных чувств – и направился к двери, ступая с пятки на носок, кляня молча себя самыми обидными словами.
- Ты даже не хочешь спросить, как у меня дела? – вопрос, заданный слабым, но насмешливым голосом, подействовал как удар хлыста. Витя сбился с шага, едва не врезавшись в дверной косяк.
Мариша, приоткрыв глаза, наблюдала за ним, едва заметно улыбаясь.
- Я… ну… думал, ты… ну… спишь…
- Так и поняла. Теперь не сплю.
- Э… да, - язык во рту казался чужим и пересохшим, так и норовил прилипнуть к нёбу, мешая говорить. – Вижу. Ну и как… как ты?
- Неплохо. Конечно, вставать пока рано, но, как сказали, жить буду долго и счастливо.
- Здорово… - парез языкоглоточного нерва настойчиво обещал превратиться в паралич. – Швы еще не снимали?
Нашел о чем спрашивать, дубина! Еще бы про суточный диурез поинтересовался…
- Нет, - девушка осторожно приподняла голову с подушки, скривилась, прислушиваясь к ощущениям в теле. – Рано, говорят. Красивые цветы, спасибо.
- Да ерунда, - Витя ухватился за спасительную ниточку в щекотливой теме. – Куда им до тебя…
- О-о? Комплемент? От тебя? Чем я заслужила такое?
Щеки Мирошина яростно заполыхали, да так, что заслезились глаза. М-да, ухватился…
- Это не комплемент, это правда, - пересилив себя, произнес он. – Ее нетрудно говорить.
- Тогда я тронута дважды, - губы Мариши изогнулись снова. – Вить, ну не стой ты столбом в дверях. Сядь рядом.
Рядом? Боже! Ноги мгновенно утратили кости и превратились в две ватные палочки. Витя послушно пересек палату, опустился на стоящий рядом с тумбочкой стул, молясь, чтобы у того не подломились ножки в ответственный момент. Серые глаза девушки внимательно изучали его, так, что становилось неловко.
- Как твоя рука? – спросила она внезапно.
- Рука? – Витя торопливо убрал предмет разговора с колена. – Ничего, нормально. Заживает…
Откуда она узнала про руку?
- Зачем ты это сделал, Витя?
- Что сделал?
- Сделал то, что ты сделал. Я про ожог.
Фельдшер с усилием скривил губы в улыбке.
- Мариш, ты о чем? Я обжегся дома, лампочку менял и она…
- Леша мне вчера все рассказал, - прервала девушка. – Все-все. То, что я услышала от него, не укладывается в мое понимание реальности, но, знаешь, почему-то я ему поверила.
Гад Лешка! Болтун языкастый, сволочь реанимационная, зараза кобелистая…
Тонкая ладошка Мариши легла на запястье больной Витиной руки, оборвав поток мыслей. Даже через бинт чувствовалось тепло ее ладони, такой маленькой, беззащитной, такой родной…
- Ты меня спас. А сам страшно обжегся, хотя я тебе, по сути, никто и ничего не значу в твоей жизни. Почему, Витя?
Тишина в палате, казалось, звенела от напряжения. Было слышно, как до сих пор ругается Ирина в процедурном кабинете.
- Я не… - голос снова подвел. Виктор усилием сжал зубы, давя спазм. – Я не могу сказать, что ты мне никто. И что ты ничего не значишь для меня…
Улыбка снова вернулась к Марише – но не насмешливая, а ласковая, добрая и понимающая.
- Ты такой загадочный, Витя. Молчал все время…
- А что мне оставалось? – тоскливо ответил Мирошин. – У тебя же есть кто-то, правильно? Если уж ты всем так уверенно отказывала на станции…
- Возможно.
- Да и… собственно, что я тебе могу предложить? Я фельдшер, а не арабский шейх.
- Знаешь, если бы мне сильно нужен был собственный дворец с павлинами, я начала поиск не со «Скорой помощи».
- Все равно, - упрямо мотнул головой Витя. – Я работаю ночами, дома не бываю.
- Я тоже работаю и тоже ночами, если ты не заметил.
- У меня не так язык подвешен, как у Лешки, например.
- Молчание часто ценят на вес золота.
- И вообще – кто я такой рядом с тобой?
- Ах, вот оно что, - искренне засмеялась Мариша. – Вы, юноша, всего-то терзаетесь комплексом неполноценности.
- Мариш, пойми меня правильно. Для алмаза нужна достойная оправа. Из благородного металла, а не из пластмассы.
- Господи, ты меня, кажется, заставляешь тебя уговаривать! Витя, ну как тебе не стыдно?
Фельдшер осекся. А, правда, какого черта?
- Кто этот твой друг? – резко спросил он.
Девушка приподнялась на локте, сократив расстояние от вежливого до пугающе близкого.
- Иногда я и сама спрашиваю себя – кто он. Он загадочный человек. Часто молчит, когда надо говорить. Порой говорит, когда неплохо было бы помолчать. Импульсивный. Умный. Уверенный в себе и неуверенный одновременно. Все понимающий во мне и не желающий немножко разобраться в себе.
- Интересное сочетание, - после долгой паузы произнес Витя, чувствуя, как сердце сумасшедше колотится о грудную клетку, словно старается выскочить наружу. – И… тебе он сильно нравится, этот, - он кивнул на глупую морду медведя, державшего на лапах розы, - твой любитель плюшевых пупсов?
Рука Мариши легла на тумбочку.
- Думаю, тебе стоит взглянуть на него. Тогда тебе перехочется задавать вопросы.
- Не надо. Я как-нибудь проживу без любования его… физиономией. Даже если она у него как у телезвезды.
- Витя, ну, пожалуйста! Твое мнение для меня очень важно.
Мирошин с ненавистью схватил пластмассовую коробочку сотового телефона, с трудом давя желание зашвырнуть ее в открытое окно – и в недоумении уставился на собственное, мирошинское, изображение на фоне родной, 316-й «ГАЗели». Снимал Лешка, с полгода назад. Против воли его брови поползли вверх, собирая кожу лбу в морщинку…
- Его физиономия, может, и не как у телезвезды, - словно сквозь толстое одеяло донесся до него лукавый голос девушки, - но что-то в ней определенно есть.
- Мариша…
- Ш-ш-ш… - тонкий пальчик коснулся его губ. – Есть моменты, когда слова только помешают. Обойдись без них сейчас, ладно?

* * *

Витя шел по улице, не в силах согнать с лица то и дело выползающую счастливую улыбку. Голова была словно в хмельной дымке, ноги так и норовили свернуть с дорожки в сторону, а все прохожие, словно сговорившись, старались непременно попасться на пути. Впрочем, он и не замечал этого, пытаясь сладить с ураганом, бушующим в душе. Ярко светило солнце, слепя бликами, то и дело прорывающимися сквозь мельтешащую листву. Шумела дорога, находящаяся чуть выше здания больницы, звонко цокали каблуки по выщербленной плитке двора, где-то в одном из окон отделения гинекологии громко перекрикивались две женщины – обе, судя по смелости употребляемых выражений и специфичности тембра голосов, были из персонала. Но все эти привычные и, по сути, надоевшие звуки, теперь обрели какую-то новизну, и радовали слух. Возможно, так радуется приговоренный к расстрелу, когда с его глаз снимают повязку, распутывают руки и, хлопнув по плечу, отпускают на все четыре стороны.
- Вот балда ты, Мирошин, - смущенно бормотал Витя. – Как мальчишка, ей-Богу…
Проходящая мимо медсестра, прижимавшая к боку деревянный ящичек с пробирками, прыснула, услышав его. Витя смущенно улыбнулся ей, поддернул лямку сумки здоровой рукой и зашагал к остановке.
Вот так вот все интересно получается. Как и любой русский человек, воспитанный суровой эпохой фатализма, Витя на дух не переносил привнесенные с Дикого Запада «хэппи-энды», справедливо полагая, что в повседневной жизни все должно быть гораздо банальнее и приземленнее, чем на экране, где все шоколадно, стерильно и абсолютно нереально. Однако именно сегодня и сейчас все происходило именно так, словно где-то притаился оператор с камерой, снимающий очередной эпизод мыльной оперы. Может, все просто снится? Витя даже потряс головой, прогоняя эту мысль. Нет, не снится.
Остановка маршруток находилась выше здания больницы, которое в свое время принадлежало санаторию, ответственно подходившему к организации строений на своей территории – в том числе, и к зданию остановки. В отличие от новомодных пластково-стеклянных конструкций, с неудобными железными лавками, не защищающими ни от палящего солнца, ни от ветра, ни от дождя, это зданьице было построении на совесть. Кое-где даже сохранилась облицовка диким речным камнем, а внутренняя поверхность стен, щедро расписываемая ругательствами, заклеиваемая объявлениями и испещренная черными пятнами ожогов от спичек и зажигалок, периодически очищалась и перекрашивалась. Более того, с левого бока было оборудовано помещение для продажи билетов – ныне, разумеется, оно было переработано под многопрофильный ларек, продающий все, от жвачек до паленой водки.
У ларька же Витя и остановился, опершись о его узкий прилавочек, слегка задыхаясь после подъема в гору. Все, с курением надо завязывать – легкие уже намекают… да и Марише дым, вероятно, не сильно нравится.
На поясе зазвонил сотовый.
- Да?
- Мирошин? – голос старшего фельдшера, Анны Валерьевны, был, как всегда, строг и официален.
- Э-э… да, Анна Валерьевна, - отозвался Витя, уже судорожно начиная соображать, что бы такое соврать, чтобы отбрехаться от дополнительной смены, ради которой старший фельдшер, несомненно, и звонила.
- Вы заняты?
- Ну-у… как вам сказать? Немного, - ему удалось выдавить из себя громкий кашель.
- Что с вами?
- Да не обращайте внимания, Анн-Валерьевна, - старательно прогундосил фельдшер. – Простыл немного на смене, все нормально.
- Очень жаль, что вы простыли, Мирошин. Если учесть, что вы и так только что вышли с больничного.
- Почему?
- Потому что у меня для вас печальные новости.
Против воли Витя скривился. Ну, разумеется, разве может быть счастья много и сразу? Да еще и чтобы никто обиженным не ушел? Нет, непременно нужно ложку дегтя бухнуть…
- Я разговаривала с Ниной Алиевной сегодня утром. Боюсь, мне придется прислушаться к ее предложению и снять вас с самостоятельной работы на фельдшерской бригаде. Вы пойдете на другую.
- А… куда?
- Нина Алиевна порекомендовала поставить вас на реанимационную бригаду, в смену с Вересаевым. Он опытный фельдшер, вы у него многому научитесь – в том числе, и оформлению карт вызова. Вам все понятно?
- Анна Валерьевна! – не сдержавшись, закричал Витя. Люди, сидящие на остановке, хором удивленно уставились на него. – Анна Валерьевна, я вас обожаю! Да… я… Лешка…
- Знаю, знаю, все знаю, - голос старшего фельдшера слегка потеплел. – Давно хотели. Вот и работайте на здоровье.
- Обязательно, обещаю и клянусь! Так мне уже в следующую смену на двенадцатую выходить?
- Выходите. Если, конечно, простуда ваша вам не помешает.
Витя невольно засмеялся. Хитра Валерьевна, ой хитра. Недаром столько лет старшинством занимается.
- Не помешает, вы способны исцелять словом.
- Хорошо, Мирошин, я на вас рассчитываю.
Опустив затихший телефон, Виктор некоторое время смотрел на него, не веря. Такого просто не может быть! Слишком хорошо… слишком. Обычному человеку не может столько везти. Мариша, Лешка, реанимация, опытный врач под боком, который будет писать проклятые карточки, сплошь профильная работа, без «давлений» и «плохо выпил», прощание с ненавистным самостоятельным ярмом…
Рука сама вытащила из пачки сигарету и вставила в рот. Так, стоп!
«А, ладно», - мысленно махнул рукой Витя. «Один раз – последний – и бросаю».
Он пошлепал себя по карманам в поисках зажигалки. Ну, разумеется, откуда ей взяться-то? Та, волшебная, сгорела, другую он так и не купил, не до того было.
Вдали показалась маршрутка – впрочем, не та, что нужна была ему. Люди на лавочке закопошились, поднимаясь и занимая тактически удобные места для предстоящей битвы за место в салоне.
- Дать прикурить, молодой человек? – спросил остановившийся рядом с Витей высокий, на голову выше его, зеленоглазый смуглый мужчина, с копной черных, слегка кучерявых волос.
- Угу, - просительно посмотрел на него фельдшер. Тот, переложив пакет из одной руки в другую, вынул из внутреннего кармана куртки зажигалку и щелкнул колесиком. Огонек лизнул кончик сигареты.
- Спасибо.
Мужчина, как-то загадочно усмехнулся, протянул руку и засунул зажигалку в нагрудный карман рубашки Мирошина.
- Ну, вы что…
- Держите, мне не жалко – лишь бы человек хороший был, - улыбка смуглого крепыша показалась странно знакомой. А может, не улыбка? – Пользуйтесь на здоровье. Только часто не надо.
Хлопнула дверь маршрутки. Витя с полуоткрытым ртом остался на остановке, расширенными глазами провожая ее отъезд. Эти слова… цвет глаз… Хватившись, он рванул подарок из кармана. Зажигалка как зажигалка – не из дорогих, дешевая зеленая пластмасса, порядком потертое колесико, полна газа, кстати. Витя присмотрелся.
Жидкость, колыхавшаяся внутри, едва заметно поблескивала маленькими, почти невидимыми глазу, искорками.


Олег Врайтов 25.08.09 г. Сочи.


Полную версию можно скачать здесь: http://test.feldsher.ru/download/ogon.doc