За окном медленно уходило на покой солнце, заставляя макушки трех пихт, растущих во дворе дома, тлеть алым пламенем. Перистые облака, выстроившись в один им ведомый порядок, тянулись к умирающему закату, словно почетный караул, провожающий своего хозяина в последний путь. Где-то, разминая голоса перед ночным концертом, начинали поквакивать лягушки – за домом, скрытый гаражами, в зарослях травы прятался пруд, вокальные упражнения обитателей которого давно уже принесли райончику неофициальное прозвище «Квакенберг». Во дворе, нарушая великолепие гибели дня, не умолкал детский крик и периодически хрипло взревывал автомобильный мотор – сосед с пятой квартиры, хронический алкоголик и автомеханик в прошлом, будучи в очередном подпитии, дежурно пытался реанимировать свой, откатавший уже четыре срока «Москвич», ржавеющий во дворе не менее десяти лет.
Витя сидел у окна, задумчиво глядя на носящуюся по двору стайку детей, увлеченно поливающих друг друга из водяных пистолетов, на ноги соседа, торчащие из-под некогда бежевой, а теперь ржаво-бледной, машины, и вертел в пальцах зажигалку. Утренний хмель давно прошел, но вот события, ему сопутствующие, к сожалению, не забылись и заставляли сейчас пребывать в раздумьях. Зажигалкой он щелкал еще два раза – оба раза мир вокруг послушно замирал, словно фильм, поставленный на паузу, и таковым оставался, пока горело пламя. Никак это объяснить, кроме как чудом, Витя не мог. И теперь он судорожно размышлял, какая польза ему от этого чуда, и есть ли она вообще.
Что сказал тогда тот старик? «Только часто не надо». Оно и понятно, газа в зажигалке оставалось всего ничего. Но даже если и не часто – то что с ней делать? При использовании ее время останавливается полностью – уже проверено – и все остальное вместе с ним. И первоначальная идея (ах, черт побери, какой шикарной она казалась!) мгновенно приезжать на вызов, обидно провалилась. Тайком крутанув колесико в маршрутке, на которой ехал домой, Виктор убедился, что машина не является исключением, и также застывает в неподвижности. Была после мысль, уже по прибытии домой, и о том, что теперь реанимационные мероприятия могут быть не ограничены несколькими минутами – увы, пришлось отринуть и ее. Проблематично интубировать, ставить катетер, дышать рот в рот, а, что там, даже давление мерить одной рукой, в то время как во второй зажата горящая зажигалка. А с собой никого во «временную паузу» не возьмешь, все замирают. Для проверки Виктор даже потолкал сидящую рядом в маршрутке даму в бок – та не реагировала. Тогда какой от нее толк вообще? В магазине кассу обчищать, пока никто не видит? Фельдшер презрительно скривился.
Зачем старик дал эту зажигалку ему? Что хотел сказать? Какой может быть от нее толк в работе на «Скорой помощи»?


Вздохнув, он пригляделся к зажигалке, лежащей рядом, на подоконнике. Обычная такая, имя им легион, штамповкам халтурным – вот только, если приглядеться, остатки сжиженного газа, растекшиеся сейчас по одной из стенок, вспыхивают маленькими, едва видимыми взгляду, искрами. Витя потряс зажигалку, приподнял, глядя сквозь прозрачную пластмассу на свет. Ага, не померещилось. Непонятный газ, останавливающий Бог знает каким образом время, действительно мерцал и пульсировал вспышечками, словно далекие звезды, которые осыпают небосклон августовской ночью.
Зазвонил сотовый телефон, лежащий на диване.
- Да?
- Витька, ты жив там? – поинтересовался Лешка.
- Вроде того…
- Может, сейчас объяснишь мне, куда ты так экстренно свалил утром?
Витя замялся.
- Что, некрасиво вышло?
- Да нет, слез и истерик у нас не наблюдалось, - «реанимальчик» хихикнул, - просто с твоей стороны было свинством бросить меня одного…
- … на растерзание красивой девушке, да-да. Только не говори, что не мечтал меня сплавить в ближайший час.
- Может, и мечтал, - уклончиво ответил Лешка. – Я, собственно, не по этому поводу звоню. Сейчас что делаешь?
- Что, опять пиво? – подозрительно спросил Мирошин.
- Нет, все хорошо в меру. Пойдем по морю побродим.
- Ну-у, даже не знаю, - откровенно говоря, выбираться из дома жутко не хотелось.
- Витька, ерундой только не страдай, а? Погода в кои-то веки нормальная, дома отсиживаться сейчас – это преступление.


Мирошин задумался. Лешка говорил святую истину – весна в их курортном городе всегда была капризной, радуя жителей редкими солнечными днями, щедро сдобренными ливнями и грозами, не дававшими температуре, устоявшейся еще с зимы, взобраться за десятую положительную отметку термометра. Заканчивалось все, как правило, неожиданным летом – мгновенным прекращением холодных дождей, туманов и сырости и столь же мгновенной удушливой жарой, когда становилось жарко даже внутри собственной кожи. Сегодня был на редкость весенний денек – и столь же приятный весенний вечерок.
- Пошли, говорю, - бубнил в ухо надоедливый Лешка. – Все равно тебе делать дома нечего, я-то знаю. По набережной пошастаем, на девчонок поглядим, а там – может, и не только поглядим.
- А Маришка как же? – ядовито спросил Витя.
- Маришка? – «реанимальчик» не дал себя сбить с толку. – Мы вроде не женаты еще, так что с ее стороны сцен ревности не будет.
- Наглец, - презрительно прокомментировал Виктор. – Когда ты уже остепенишься, хотел бы я знать?
- Никогда! Ладно, хватит трепаться. Жду тебя возле «Эдика» через двадцать минут.
- Уболтал, языкастый, - вздохнул фельдшер. – Жди, скоро буду.


Он неспешно оделся, окунул лицо в струю холодной воды из-под крана, кое-как пригладил непослушную прядь, торчащую после длительного контакта головы с подушкой, украсил щеки двумя короткими «пшиками» одеколона, выдернул зарядное устройство сотового из розетки и направился к двери. На полпути остановился, соображая, не забыл ли чего. Комната молчала, телевизор и компьютер чернели спящими экранами, громко тикали на полке часы-кошка, но они работали от батареек, пожара можно было не опасаться. Витя заглянул на кухню. Газ был выключен, окно закрыто, посуда вымыта, и со стола вытерты попытки приготовить себе обед в алкогольном опьянении. Посреди стола одиноко лежала зажигалка. Витя немного поколебался, затем сгреб ее со стола и сунул в карман.
Во дворе стало потише – детишки исчезли, загнанные обеспокоенными наступлением темноты родителями. Впрочем, до темноты было еще далеко, солнце даже не село, но небо, разлившееся розово-синим покрывалом над головой, уже хвасталось первой робкой звездочкой, выглядывающей из-за облака. Сосед Валентин, проваливший, судя по гневному выражению лица и угрюмо повисшим сивым усам, очередную попытку взять штурмом неприступный двигатель прочно занявшей позицию памятника гордой машины, сидел на бордюре, безуспешно пытался вытереть пальцы, измазанные черным маслом, тряпкой, по цвету не отличавшейся от пальцев. Впрочем, возможно он вытирал именно тряпку о пальцы.


- Как успехи отечественного автопрома, дядь Валь? – дежурно поинтересовался Витя.
- Какие, в зад кобыле, успехи, - раздраженно буркнул сосед, не переставая яростно орудовать ветошью. – Кольца там коту под хвост, коленвал не крутит ни пса, в карбюраторе вообще мышь живет!
- Мелочь, казалось бы, но машина почему-то не едет, - участливо кивнул Мирошин.
Сосед искоса глянул снизу вверх на него.
- Ты позубоскаль еще, коновал. Эта ласточка тебя втрое переживет. Вот получка будет, я ее мигом на ноги поставлю.
- На колеса, дядь Валь, - уже не сдерживаясь, фыркнул Витя.
Они посмеялись, пока сосед, отчаявшись очиститься, не поднялся с бордюра.
- Ты чего так поздно из дома?
- Да прогуляться вот друг зовет.
- Ну-ну, гуляй, пока молодой.
- Пока, дядь Валь.
Попрощавшись, Мирошин уже отошел было на два шага, но вернулся:
- Дядь Валь.
- А?
- Скажи мне такую вещь, как человек постарше и поумнее.
- А ну? – заинтересовался сосед, прислоняясь к многократно мятому крылу «Москвича» и вставляя в рот сигарету, заботливо запасенную за ухом.
- Вот… - фельдшер запнулся, пытаясь сообразить, как бы выразить мысль так, чтобы дядя Валя не побежал после звонить и вызывать психбригаду, с просьбой забрать своего поехавшего с катушек коллегу. – Вот что бы ты, например, сделал бы, если бы умел время останавливать?
- Хе, - усмехнулся сосед. – А чего его останавливать? Пусть идет помаленьку. А то и поторопить его иногда не грех, и так до зарплаты неделя тянется, как вонища за козьим стадом.
- Ты не понял. Допустим, можешь ты время полностью остановить – вообще, чтобы ничего не двигалось, только ты. Чего бы ты сделал?
- Я-то? Да много чего бы.
- Ну, пример мне приведи.
- Книгу, что ли, пишешь? – засмеялся дядя Валентин, охлопывая карманы.
- Книгу, книгу. Ну?
- Баранки гну. Совсем, говоришь, остановить? А что, было бы очень даже неплохо. Шпанюков бы вот этих тогда бы пачками ловил, - сосед кивнул на притихшую по причине отсутствия детей детскую площадку, - когда они мне машину расписывают да колеса спускают. Сашке бы Воропаеву, гадюке этой, зампотеху, рыло бы расквасил бы от души, пока не видит, Нинке бы…
- Не пойдет, - сморщился Витя. – Ты про что-нибудь общественно-полезное посоветуй.
- Полезное, хватил тоже! Ни пса ты полезного такими остановками не сделаешь, уж поверь. А если кто прознает, что ты тут останавливать что-то вздумал да в карманах у них пошарить при случае можешь – сжуют тебя и не подавятся за такое.
- Значит, ничего нельзя придумать? – разочарованно спросил Мирошин.
- Ничего, ничего, - дядя Валя третий раз вынул руки из карманов неопределенного цвета джинсов. – Черт, зажигалку забыл… и ты еще, общественно-полезный, не куришь ни шиша. Да ладно, Витька, ты только нос не вешай. Фантазии фантазиями, а жизнь идет своим чередом. Не дрейфь. А курить-то охота, однако…
- Ага, - кивнул Витя, украдкой доставая волшебную зажигалку из заднего кармана брюк и крутя колесико. Знакомо толкнулась в уши внезапная тишина, сосед застыл, утонув правой рукой в своем, дырявом, судя по глубине погружения руки, кармане. Витя поднеся пляшущий огонек к кончику торчащей изо рта автолюбителя сигареты, подержал некоторое время, потом убрал руку за спину, отпуская клапан.
- Усы не обожги, дядь Валь. Ладно, до скорого.
- А… - ошалело пробормотал сосед, расширенными глазами наблюдая за дымящейся сигаретой, торчащей из-под собственного носа.


Благополучно миновав извилистую тропинку, пролегавшую через небольшой сосновый лесок, Витя выбрался к остановке маршруток, миновал продуктовый ларек, в котором, в виду сгущавшихся сумерек, уже горела красным вывеска «У МАШИ», и направился к стоящему на приколе уже долгие годы прицепу, на борту которого крупными буквами было выведено «EDY». Надпись броская, заметная – она служила ориентиром для назначения места рандеву, так как данный «Эдик» стоял, лишенный колес и множества мелких и не очень элементов ходовой части, уже несколько лет и, судя по всему, имел такие же перспективы вновь сдвинуться с места, как и «Москвич» дяди Валентина.
Лешка сидел на толстом бревне, укрепленном между двумя изогнутыми чугунными ножками – кустарная реконструкция покалеченной некогда лавочки – и крутил на пальце кольцо с ключами, задумчиво посвистывая. Парни обменялись рукопожатием.
- Пошли, что ли?
- Ну, пошли.
- Как спалось с перепою?
- Отстань…


Миновав санаторный парк, пустой и тихий по причине отсутствия курортного сезона, они вышли на морскую набережную – длинную, безлюдную, усыпанную неубранными сухими листьями, сосновыми иголками и шишками.
Море было тихим… Непривычно тихим, даже можно сказать. Обычно все время, пока весна борется с холодом огрызающейся зимы, море, как чуткий барометр, тревожно реагирует на это столкновение – одна за другой волны, украшенные рваным кружевом пены, кидаются на отполированные прибрежные камни и с яростью бьют их наотмашь, разбиваются, и с недовольным шипением уходят в песок, оставляя растворяющееся белое пятно; а на смену им уже спешат следующие, за ними еще и еще, словно солдаты, бьются о камни берега и угрюмые бастионы бун и волнорезов, которые мрачно возвышаются над беснующейся зеленью, покачивая в такт ударам вяло обвисшими водорослями, которыми обросли их стены и скалясь контрфорсами черных раковин мидий. Море страшно в этот момент. Злясь, на его неспокойной спине один за другим вспухают зловещие мутно-коричневые горбы, окруженные мелкой соленой пылью, поднимаются, растут и с бешеным ревом, свернувшись, как атакующая змея, обрушиваются на берег, накрывая его кипящей белой водой, мгновенно обрастающей множеством водоворотов. Прибой гремит, бьется, выбрасывая в звенящий от грохота воздух белоснежные султаны брызг, швыряется камнями и безжалостно теребит мелкий мусор, прибитый к берегу.
Но сегодня море не такое. Оно заключило перемирие с непокорной сушей и теперь нарочито беспечно плещется, словно и не нападало никогда. Витя облокотился о парапет, задумчиво глядя на подернутую мелкой рябью темно-синюю гладь, кое-где пронизанную светлыми линиями течений. Над головами парней едва-едва шевелили иголками высокие сосны, впитывавшие в себя последние лучи гаснущего солнца и легкий бриз, несущийся из невообразимой дали, оттуда, где вода сверкала, словно была усыпана рубинами.


- Погодка, а? – восхищенно сказал Лешка, запрыгивая рядом на парапет. – А ты, дурак, еще дома сидеть собрался!
- Да ладно тебе.
- К воде пойдем?
- Не хочу. Искушение появится нырнуть.
- Ага, только не жди от меня спасения при утоплении, специалист по скорой помощи, - съехидничал Лешка. – Ты у нас шибко грамотный, сам себя и заинтубируешь, при случае.
- А ты что, семечки рядом щелкать будешь? – Витя насмешливо посмотрел на болтающего ногами «реанимальчика».
- Конечно, буду. От конкурентов надо избавляться, зачем их спасать?
- Не понял?
Лешка спрыгнул.
- Чего ты не понял?
- Ничего я не понял. Ты о чем вообще сейчас?
- Вот только не делай удивленных глаз, - фыркнул Лешка. – И не говори банальностей из серии «Я не такая, так, маршрутки дожидаюсь».
Витя равнодушно пожал плечами и снова повернулся к морю, оперев локти на холодный бетон парапета.
- Да и не собирался даже. Сам расскажешь – вижу же, что распирает тебя что-то. И вряд ли речь идет о метеоризме.
Солнце медленно, но верно тонуло в безграничной глади воды, растекаясь алым кровавым пламенем по тревожно заплясавшим вдруг волнам. Угрюмые мокрые камни, утонувшие наполовину в мелком песке, обзавелись розовыми бликами на обращенных к морю боках.
- Ну, так ты все сам понял? – разумеется, Лешку надолго не хватило.
- Ни черта я не понял.
- Я про Маришу говорю.
Вопреки просьбе, глаза Мирошина округлились и уставились на «реанимальчика».
- А что с ней?
Лешка некоторое время испытывающе смотрел на него, после чего захохотал и толкнул рукой в плечо.
- Все понятно, наивная твоя душа.
Ощущения Виктора в данный момент были сродни ощущениям пьяницы-дебошира, имеющего после очередного загула тотальную антероградную амнезию и теперь внимающему рассказам очевидцев о своих вчерашних бесчинствах. Он ожидаемо разозлился.
- Вересаев, я тебе сейчас в ухо заеду, скотина. Хватит издеваться, поясняй, чего ты ржешь, как лошадь.
- Мирошка, - голос Лешки посерьезнел. Обычно он так шутливо коверкал Витину фамилию именно тогда, когда говорил уже без обычных издевок. – Я просто считаю своим гражданским долгом приоткрыть твои глаза, которые черт знает куда смотрят, на тот печальный факт, что очаровательная девушка практически неприкрыто тобой интересуется.
Дебоширу только что поведали, что вчера он разгромил магазин вино-водочных изделий, побил всю посуду и заставил милую продавщицу, с которой всегда вежливо раскланивался и периодически пользовался легким кредитом, танцевать стриптиз на прилавке, угрожая отбитым горлышком бутылки… Витя закашлялся – слюна, которую он забыл сглотнуть, ошарашенный услышанным, с удовольствием отправилась в гости к бронхам.
- Ну-ну-ну, - «реанимальчик» заботливо похлопал его по спине. – Не надо только с инсультом падать, ладно?
- Лешка… - голос был хриплым после кашля. – Ты чего несешь такое?
- А что, разве это звучит обидно? – поднял брови друг. – Ладно, ладно, не благодари. Да, я в этом отношении, ты уж не обессудь, немного опытнее тебя. Она с тебя глаз не сводила, пока ты утром по столу стучал да реформы свои двигал. На меня, между прочим – ноль внимания, а как посмотрит на тебя – расцветает вся. И в это самое время ты, дубина линейная, подскакиваешь, как укушенный в энное место, и смываешься. Понимаешь, что к чему?
- Ты уверен?
- Уверен? – «реанимальчик» засмеялся. – Витька, я профессионал. Что у женщины на уме, вижу сразу, без томографа.
- Ну, так… - мысли отчаянно пустились в пляс. – Вроде… вроде бы есть у нее кто-то?
Презрения, с которым фыркнул Лешка, хватило бы на полк старых дев, которым хором сделали непристойное предложение.
- И что с этого?
- Как – что? Девушка занята, понимаешь?
- Сегодня занята, завтра не занята. Тут, брат, главное тактику правильную выбрать.
- Так, - Мирошин начал злиться. – Леш, ты меня, наверное, с кем-то другим спутал. У меня других дел по горло, чтобы еще чужих девчонок отбивать…
- Ой, ну не разбивай мне сердце, а? Витька, если ты упорно стараешься быть образцово-показательным, то ты не теми делами занимаешься, поверь мне на слово. Мировая общественность этого не оценит, чем хочешь поручусь.
- Иди к черту, - фельдшер отвернулся, давая понять, что разговор закончен. – У тебя, Вересаев, одно на уме – с кем бы бахнуть и кого бы тр…
Лешка прервал его гневную тираду громовым смехом.
- Хорошо сказал! Непременно запишу!
- Запиши, запиши. И автора указать не забудь, спермандерталец.
Море мирно плескалось, обнажая песчаное дно, по которому так и хотелось пройтись босыми ногами.
- Витька.
- Ну, чего тебе?
- Слушай, - «реанимальчик» доверительно положил ему руку на плечо, - а чего ты такой колючий? И это с утра – я же вижу. Может, случилась беда какая, а я тут тебе в душу с мелочами да бабами лезу? А?
Рука сама нашарила в кармане зажигалку. Рассказать? Ведь на смех же поднимет, гадина реанимационная. Или не поднимет?
- Лешка.
- Ну? – нетерпеливо откликнулся Вересаев, притопнув ногой.
- Ты смеяться не будешь?
- Буду, конечно. Ты же меня знаешь.
- Знаю, - Витя тоскливо вздохнул. – Знаю. Ладно, сажай свой зад обратно и слушай…
Рассказ затянулся. Закат догорел и благополучно погас, ясное небо вовсю рассыпалось звездной крошкой, бриз усилился и посвежел настолько, что согнал замерзшего Лешку с парапета и заставил прыгать вокруг Мирошина в дикарском танце. Витя рассказал все – и про слова цыгана, и про замершее в кафе время, про свои сумбурные мысли, даже про сигарету дяди Валентина. Когда он закончил, Лешка отреагировал молчанием – нетипичная реакция для вечного говоруна.
- Ладно… Вопрос первый – все, что ты мне сейчас рассказал, это все всерьез?
- Нет, блин, фантазия разыгралась!
- Подожди, не психуй! – видно было, что у Алексея происходит бешеная работа мысли. – Допустим, что всерьез. Зажигалка эта с тобой сейчас?
Витя молча протянул предмет обсуждения.
- На вид – ничего особенного, - констатировал Лешка, внимательно осмотрел, обнюхав и даже куснув пластмассу. – В любом ларьке таких навалом. А, ну-ка…
Он крутанул колесико. Некоторое время парни любовались на пляшущий огонек, после чего Лешка отпустил клапан.
- Я вопрос повторю – ты точно не шутишь?
Действительно, на Лешку зажигалка не действовала. Почему-то. Черт ее знает, как и почему она действовала вообще. Подарочек, зараза, головная боль… Витя отобрал зажигалку и яростно чиркнул кремнем. Ветер моментально стих. Между парнями застыл сорванный им с дерева последний, наверное, оставшийся с зимы сухой лист, желавший присоединиться к своим собратьям под ногами стоящих. Красиво оцепенела плеснувшая в этот момент волна – изогнутая скульптура из жидкого стекла, неповторимо прекрасная, нависшая над черным мокрым камнем, в россыпи одиноких бриллиантов брызг. Витя вытащил сигаретную пачку, ударом пальца выбил одну и вставил ее Лешке в рот – фокус, безотказно подействовавший на дядю Валю – поджег ее и погасил зажигалку.
- Не шучу. Кстати, Вересаев, ты не куришь, кажется.
Алексей машинально вдохнул, яростно закашлялся и выплюнул сигарету.
- Ну вот, изделие испортил.
- Сволочь ты, Мирошин, - тяжело дыша, произнес Лешка, восхищенно глядя на зажигалку. – Вот ведь зараза-то, а? Ты как это… блин, ведь не соврал же!
- Не соврал, - уныло сказал Витя. – Только толку с того что? Я все мозги себе уже натер, да так и не придумал, что с ней делать.
Вспыхнул первый фонарь на аллейке, находящейся чуть выше набережной. За ним, по очереди, второй, третий, четвертый. Словно ожидая этого, мимо прошли две девушки – увидев парней, обе нарочито увлеченно принялись беседовать повышенными голосками, слегка сбавив шаг, давая шанс этим невежественным самцам оценить точеность фигур и плавное покачивание бедер, стянутых не по сезону короткими юбками.
- Витька! – выдохнул Алексей. – Придумал! Дай ее сюда!
- Ага, сейчас, - насмешливо ответил Мирошин. – Закатай, брат, свое нижнее кожно-мышечное образование ротовой полости, да поживее – потрескаться может от натуги.
- Ты видел, какой шанс применить это чудо только что прошел мимо нас?
- Изнасиловать, что ли, пока не видят?
- Дурак! Рассмотреть поближе, номер сотового себе скинуть, имя в документе глянуть – это же такие возможности знакомство завязать! Ну, дай, как человека прошу!
Витя решительно спрятал зажигалку в карман.
- Леш, - он помолчал. – Я тебя понимаю, конечно – девочки, хиханьки-хаханьки, поцелуйчики да панталончики… В этом ты весь, тебя не переделать. Но и ты меня пойми. Эту вещь мне дал умирающий на моих руках человек – возможно, потратив остаток сил своей жизни именно на то, чтобы я ее не отфутболил куда-нибудь в угол, после того, как глаза ему закрою. И вряд ли он отдал ее для того, чтобы ты мог под юбки девицам заглядывать да в их сотовых ковыряться. Не обессудь, друг, но баловаться этим я не дам. Слишком дорогой ценой обошелся этот подарок.
Девушки исчезли, разочарованно цокая каблучками – самцы, как они и предполагали, оказались с заторможенной реакцией, а значит, дела иметь с пусть и симпатичными млекопитающими, но не осыпающими их уже волной неуклюжих комплиментов, совершенно не стоит. Вот и пусть стоят, мерзнут.
- Да… - протянул Леша, глядя в сторону уходящих девиц. – Возможно, ты прав, Витька. Береги ее тогда. Глядишь, когда-нибудь мир спасешь – как раз газа хватит. Только смотри, брат, не расходуй его попусту часто. Не надо.
Витя расширенными глазами посмотрел на друга. Он, бездумно глядя в сторону, повторил слова умершего цыгана.

Продолжение следует...

Олег Врайтов, г. Сочи 2009