Витя Мирошин не любил самостоятельную работу. Он сознавал, конечно, что запись «фельдшер» в дипломе косвенно ее подразумевает – но не любил. Раз есть на «Скорой» врачи, значит им, более образованным – если судить о качестве и глубине образования, и быть главными в бригаде, принимать на себя ответственность за все, ставить диагнозы, морщить лоб над ЭКГ, назначать дозы и пути введения препаратов, а самое основное – им же и сидеть над картами вызова в приемном, пытаясь выжать из уставших мозгов остатки вдохновения для их написания.



Последний пункт вызывал у него глухое раздражение, пограничное с ненавистью, особенно когда приходилось описывать очередную глупость, вроде ранки, образовавшейся при извлечении из пупочной ямки неизвестным образом влетевшего туда камешка, подбитого ногой дворового футболиста. Над тем амбулаторным вызовом он сидел аж сорок минут (помощь оказал намного быстрее, смочив вату в бриллиантовой зелени, ткнув ей в царапину и указав экзальтированному таким неучастием к своему недугу подростку на дверь), пытаясь внятно и кратко изложить анамнез, локальный статус и оказание медпомощи, да так, чтобы вся диспетчерская потом не лежала на полу, читая это. Не получилось. Содержимое его карты старший врач вынесла на всеобщее обозрение на пятиминутке, заставив загоготать всю отработавшую смену.

- «При игре в футбол нападающим был произведен удар по мячу», - сдерживаясь, оглашала Нина Алиевна, - «после чего мяч пришел в соприкосновение с покрытием из гравия, и камень из этого покрытия, путем получения опосредованного удара, попал в район омфалического кольца, где и застрял вследствие несоответствия своих границ и границ кольца».
Фельдшера и врачи буквально лежали на столах, некоторые почти рыдали, закатываясь в приступах судорожного хохота. Даже главный врач, обычно хмурый и неразговорчивый с утра, сдержанно смеялся в кулак.

- Витька, иди футбольным комментатором! – выкрикнул «реанимальчик» Лешка. – У тебя талант!
- «Будучи извлеченным, он нанес острой поверхностью рану длиной 1 см и шириной…»
- Нина Алиевна! – страдальчески выкрикнул Витя. – Да откуда я знаю, как эту чушь описывать?
- Вас не учили работать с медицинской документацией, Мирошин? – поинтересовался главный, мгновенно теряя чувство юмора.
- Учили, но…
- Карта вызова – это официальный документ, который, в случае чего, фигурирует в ходе судебного расследования. Если в ответ на запрос из компетентных органов мы им представим такую вот клоунскую писульку, кем мы будем выглядеть, а?
Витя молчал, чувствуя несправедливость обвинений, но не в силах найти слова оправдания.
- Если у вас проблемы с написанием карт, есть старший врач. Вы обязаны были обратиться к нему за помощью.

Да, так оно и есть, да только Витя побаивался Нину Алиевну – слишком уж часто она, в силу своей нездоровой пунктуальности и гипертрофированной ответственности, придиралась к его картам. И в этом случае, чего уж греха таить, понадеялся на «авось». Разумеется, сказать вслух этого он не мог, поэтому угрюмо молчал, получая выволочку.
«Сучонок», - зло подумал он, садясь обратно на стул в конференц-комнате и безуспешно пытаясь согнать красноту с пламенеющих щек, вонзив ногти в ладони. - «Футболист долбанный, чтоб тебе этим мячом в следующий раз в лоб получить. Марадонна…».

После того случая, словно издеваясь, его перевели на восьмую бригаду, поставив «по производственной необходимости» работать в гордом одиночестве ориентировочно на месячный срок. И каждую смену Нина Алиевна с пугающей регулярностью вызывала его в свой кабинет, заставляя переписывать выстраданные им карты. Один раз даже отправила обратно на адрес для повторного получения росписи отказа от госпитализации и согласия на медицинское вмешательство – это было последней каплей, и по возвращению Виктор, уже плохо владея собой, высказал все, что думает о старшем враче.

- Я сюда пришел людей лечить! – орал он на весь коридор. – Умирающих спасать – а не ваши траханные бумажки сочинять! Нравится вам – вот и пишите сами!! Что вы ко мне постоянно цепляетесь? Я что, кого-то угрохал? Кому-то помощь оказал криво?
- Вы напрасно кричите, Мирошин, - хладнокровно ответила Нина Алиевна, кутаясь в шаль, наброшенную поверх безупречно-белого халата. – И тем более напрасно так недооцениваете оформление медицинской документации. В идеале, правильно оформленная карта вызова – это правильное ведение больного уже на госпитальном или амбулаторно-поликлиническом этапе.
- Причем здесь…
- А в реальности, - голос старшего врача похолодел, - это ваша собственная прикрытая задница, по той причине, что любая ваша описка или недописка может обрушиться вам на голову в виде судебного иска от самого больного или его родственников. И на мою, кстати – тоже. Подумайте над этим.
- Давно уже подумал, - зло сказал Витя.
- Не бросается в глаза.
- А вы очки оденьте!
- Перестаньте хамить, Мирошин! – повысила голос Нина Алиевна, стукнув сухим кулаком по своей ладони. – Вы не на рынке находитесь, а в медицинском учреждении, перед старшим врачом смены! Что еще за тон?!

Витя замолчал, со свистом дыша сквозь туго сжатые зубы. В горле клокотала невыпущенная наружу злость, которую было некуда и нельзя выплеснуть. Повернуться и уйти – это все равно, что капитулировать перед этой буквоедкой, нахамить – тут же напишет рапорт главному, который и так уже имеет определенное мнение на его счет.
- НА ВЫЗОВ БРИГАДЕ ВОСЬМОЙ, ВЫЗОВ СРОЧНЫЙ! – раздалось над его головой.
- У меня вызов, извините, - ледяным тоном сказал Виктор, оттесняя старшего врача и направляясь к окошку.
Диспетчер протянула ему карту, уголок которой украшали две красные черты – знак особой срочности.
- Центральный рынок, возле цветов, где заправка зажигалок, - пояснила она. - Вызывают люди рядом, там мужчина без сознания…
Вызов врачебный – потому что уличный и неопределенный. За свой немноголетний опыт Витя, однако, успел убедиться, что просто так сознания на улице не теряют и иногда четырех рук не хватает для того, чтобы пунктировать пустые вены, ставить инфузионную систему, дышать «рот в рот», давить на грудную клетку и одновременно смотреть на зубцы ЭКГ. Чего уж говорить о переноске, когда большинство добровольных советчиков из толпы тотчас же испаряются, стоит фельдшеру только намекнуть, что этого залитого кровью, с мокрыми от мочи и тяжелыми от непроизвольно выпущенного кала штанами, человека придется тащить на себе, рискуя неминуемо испачкаться.

- Почему мне? – обреченно поинтересовался он. – Если там…
- Вызов дали – езжай! – оборвала Зоя Савельевна. – Если там – на себя вызовешь. А реанимацию гонять на каждый уличный я не собираюсь!
- Действительно, зачем, когда козлы отпущения имеются? – буркнул себе под нос Витя, но так, чтобы Зоя не слышала. Спорить с ней – себе дороже, тем более, что, вероятнее всего, на это есть соответствующее распоряжение начальства. Реанимационная бригада одна на город, а пробки еще никто не отменял. Послать ее не по профилю – это загубить чью-то жизнь, и дай то Бог, чтобы только одну. Но, с другой стороны, вызов на себя тоже не панацея – очень часто пациенты просто не доживали до приезда «шоков».

Фельдшер торопливо выволок сумку из ячейки и побежал к машине, стоящей в дальнем конце двора. Машина была закрыта, а водитель, сидя в компании других водителей за столиком под навесом, словно не замечая Виктора, как раз раздавал карты.
- Сергей! – заорал Мирошин через весь двор. – Ты что, оглох? Срочный вызов!
С недовольным лицом тот бросил карты, неторопливо закурил сигарету и побрел к машине, пуская клубы дыма.
- Чё шумишь? Сейчас поедем, не сбежит твой больной…
Не отвечая наглецу, Витя втиснулся в кабину, поставив сумку себе под ноги. Машина завелась со скрежетом и шумом давно не ремонтированного двигателя, поработала несколько секунд и благополучно заглохла.
- Зараза, - равнодушно сказал водитель. – Стартер дохлый.
Он еще несколько раз дернул ключом, вызывая из недр машины судорожные чихи, после чего вылез и без намека на спешку поднял капот.
Фельдшер почувствовал, как краска залила его лицо.
- Мы ехать будем или как?
- Не видишь – машина не едет, - донеслось из-за приподнятой крышки.
- Так какого дьявола ты вышел на смену на неисправной машине?
- Была исправной.

Мирошин несколько раз вдохнул и выдохнул, окинув взглядом плывущие над зданием подстанции облака, кипарисы, выстроившиеся стеной вдоль бетонного забора, станционного рыже-белого кота Подлизу, сидящего на багажнике чьей-то машины, припаркованной у бордюра…
- Сергей. Там срочный вызов. Из-за задержки он превратится в вызов на констатацию трупа.
- А я чё? – лениво ответил водитель, что-то ощупывая в нутре «ГАЗельного» капота. – На себе тебя потащу, что ли?
- С родственниками того, кто умрет, разговаривать будешь не ты – поэтому ты сейчас такой весь из себя спокойный, - свирепея, произнес Витя. – Пока на меня будут орать и размахивать кулаками, ты будешь отсиживаться в машине и делать вид, что меня не знаешь. Твое дело. Но я тебя, сука, сдам с потрохами твоему начальству, что ты вышел на смену на неисправной машине, и своему тоже, что ты необоснованно задержал выезд бригады на срочный вызов, и тем самым угрохал больного. А Кулак тебе за это яйца закрутит так, что ты с этой работы быстрее Карлсона вылетишь!
Громко хлопнул капот.
- Щас поедем, чё бухтишь? – недовольно пробормотал Сергей, однако быстрее, чем в прошлый раз, залез в кабину и провернул ключ. Машина несколько раз чихнула и завелась, выбросив выхлопной трубой струю сизого дыма на растущую вдоль станционного бордюра гортензию. – Карбюратор там… и стартер уже менять надо…. я что? Там уже…
- Сирену с мигалкой включи, - зло оборвал его фельдшер. – И по встречной пошел.


* * *


Площадь перед Центральным рынком всегда была многолюдна днем, а сейчас, когда произошел эксцесс, там негде было яблоку упасть. Любопытствующего народу собралось человек сто, и прибывали все новые, подпрыгивавшие в желании углядеть виновника торжества.
Возле ларька, сбоку которого была прикреплена фанерка с надписью синей краской «Заправка и ремонт зажигалок», мелькали головы и неслись крики. Витя сглотнул. Фельдшерский вызов, зараза.
Услышав сирену, к машине устремились стоящие на обочине люди.

- Наконец-то! Живее давай, там человек умирает!
Витя выпрыгнул из кабины, больно зацепившись бедром обо что-то твердое, торчащее из-под сидения, рывком распахнул дверь в салон, сгреб сумку и, прихрамывая, стал пробиваться вперед.
- Пропустите!
Прилавок по обслуживанию зажигалок представлял собой простой деревянный ящик, на который сверху были уложены доски, покрытые свернутой вдвое клеенчатой скатертью. За этим ящиком, фельдшер помнил точно, сидел пожилой дедушка-цыган, улыбавшийся каждому прохожему щербатой искренней улыбкой, сверкающей единственным золотым зубом. Витя и сам не раз заправлял у него свою зажигалку, подаренную другом на день рождения... Теперь же ящик был опрокинут на бок, и заполнявшие его изнутри баллончики с газом, насадки и запчасти от зажигалок были рассыпаны по затертой многочисленными подошвами тротуарной плитке. Старик сидел рядом на асфальте, уперевшись спиной в стену ларька, запрокинув голову и выставив на всеобщее обозрение узкий подбородок, украшенный колючей седой щетиной. Клетчатая рубашка была мокрой от пота, крупные капли которого скатывались по смуглой, пористой коже.

- Давай, спасай деда - видишь, загибается! - послышалось из толпы.
Говорил крупный мужчина, одетый, несмотря на свежесть уличного воздуха, в открытый комбинезон и майку, позволявшую любому поражаться размерам бицепсов хозяина. В руках он держал полное воды эмалированное ведро, видимо, собираясь окатить лежащего.
- Давай плесну, может – очухается? – предложил он.
Фельдшер, покачав головой, торопливо присел возле, бегло осматривая пациента.
- Что с тобой, отец?
- Жжёт... доктор... в груди...  – едва слышно прохрипел он.

Витя схватил безвольно лежащую на тротуарном покрытии кисть, пытаясь нащупать пульс. Где-то на магистральных сосудах он был, несомненно, но нащупать его на запястье Витя не мог. Периферия молчала. Жёлтые, обкусанные ногти на руке цыгана медленно приобретали синеватый оттенок. Инфаркт с кардиогенным, суммировал свои наблюдения Витя. Как всегда, по закону подлости...

- Ну что там с ним? - рявкнул сзади фельдшера мужчина с ведром, звонко ставя его у стены ларька.
- Беги в мою машину, скажи водителю, пусть сумку с флаконами даст! Живее! А вы разойдитесь!
Толпа, однако, не внимая его голосу, только сомкнула ряды, напирая на лежащего. Виктор отчаянно посмотрел по сторонам, мысленно сплюнул, и торопливо распахнул терапевтическую укладку. Больной в это время, лишившись опоры, медленно сполз на землю, закатив глаза.
- Чем помочь, земляк? - раздалось у него над ухом. Говорил высокий длинноволосый парень, с небольшой, пижонской, на Витин взгляд, бородкой и серьгой в ухе. Кожаная куртка, которая ему была велика на размер, украшалась бесчисленным количеством различных цепочек, значков и заклепок, делая парня желанным гостем на любом рок-концерте или пункте приема цветного металла. Впрочем, какая сейчас была разница?

- Возьми этот ящик, подними ему ноги, - бросил Витя, рывком разматывая резиновый жгут и задирая рукав рубашки больного.
- Да живее ты, врач, твою мать! - донесся из толпы женский голос. - Не видишь, он не дышит уже!!
Дыхание у больного и впрямь приобрело скверный характер, став реже и поверхностней. Фельдшер затянул жгут на плече цыгана и принялся искать хоть одну вену, в которую можно было бы ввести иглу. Черта с два, угрюмо констатировал он. Вен, разумеется, не было, потому что давление, судя по состоянию больного, уже рухнуло ниже предельно допустимой нормы.  В таких случаях проводилась пункция подключичной вены - но эта манипуляция врачебная, сложная и чревата осложнениями, если за нее возьмется непрофессионал. Фельдшеров ей не учили...

Длинноволосый парень, кряхтя от натуги, поднял ставшие враз тяжелыми ноги больного, обутые в кажущиеся нелепыми в этой обстановке домашние тапочки, и взгромоздил их на ящик.
- Все? Что еще сделать? Может…
- Да погоди ты, - Виктор судорожно гладил кожу на руке лежащего пациента, нагоняя остатки крови в спавшиеся вены. - Ну, хоть одна... Слушай, дружище - делай, как я сейчас, понял?
- Ага, - парень присел на корточки возле тела, принялся, явно брезгая, неловкими движениями водить ладонью по предплечью цыгана.  
- Кошку так свою гладить будешь! - зло бросил фельдшер, ломая «носики» ампул морфина и атропина. - Делай по-человечески, как я показал! Капельницу собрать сумеешь?
- Не знаю... Никогда не делал.
- Черт с тобой! Сам справлюсь.
Стравив воздух из цилиндра шприца, обмакнув ватный тампон в спирт, он принялся осматривать локтевой сгиб. Глухо. Кожа, усеянная редкими седеющими волосками и пигментными пятнами, даже не собиралась оттопыриваться в местах залегания вен. Ладно, как всегда в таких случаях, придется наобум. Повернув иглу срезом вверх, Витя проколол кожу. Мимо. Несколько раз поводил иглой вперед-назад, разыскивая ставший невидимым сосуд. Все равно, при контрольном оттягивании поршня тот шел до безобразия туго, без намека на окрашивание раствора кровью.

- Вен нет, - тоскливо прошептал Витя. - Врача нет, помощи толковой нет... ну почему мне, з-зараза?
Он сорвал жгут с плеча и затянул его на предплечье, повернув к себе холодеющую кисть тыльной стороной. Господи, сколько всего еще надо сделать - поставить систему, ввести во флаконы и шприцы лекарственные растворы, подключить кислород! Одному ему этого никак не осилить.
- Позвоните кто-нибудь на «03»! - крикнул он, вонзая иглу в дряблую кожу. - Попросите для восьмой бригады реанимацию в помощь!
- А ты нахрена здесь тогда? - язвительно крикнул тот же скандальный женский голос. Впрочем, двое стоящих - мужчина и женщина - в толпе тут же достали телефоны. И то ладно.

После трех попыток вена все же нашлась. Осторожно, не дыша, Витя продвинул иглу в ее полость, чтобы не потерять, и осторожно, стараясь не торопиться, плавным движением поршня ввел препарат.
- А ну, свали в сторону! - раздался грубый голос, и, растолкав двух стоящих, из толпы вынырнул мужчина в комбинезоне, который ходил к санитарной «ГАЗели», нагруженный хирургической укладкой и сумкой с кислородным ингалятором. - Тупые, что ли? Вам врач сказал - разойтись, какого лешего вы тут столпились?!
- Чего раскомандовался? - визгливо возразил женский голос - он принадлежал краснолицей бабище, торговавшей неподалеку зеленью. - Кто тебя вообще спрашивал, куда нам идти?
- Чего? - проревел мужчина, угрожающе поворачиваясь могучим корпусом в сторону бунтующей торговки. - Я тебе, шушера, сейчас скажу, куда тебе идти! Сейчас, если пасть не захлопнешь, я доктору работы добавлю!
"Ай, спасибо", - подумал Витя, закончив введение гепарина и собирая систему для капельного введения жидкостей. "А я все думал, чего мне еще не хватает!".
- Держи, - он пихнул флакон с реополиглюкином в руки "кожано-заклепочному" парню. - Повыше подними.
Жидкость нехотя поползла по пластиковой трубке. Витя отвернул вентили у КИ-3, дождавшись ожидаемого шипения, и приложил резиновую маску на лицо лежащего.
- Трубку не берут, - раздраженно сказал мужчина в белой рубашке и строгом черном жилете сверху, с бабочкой у воротника – судя по всему, официант из кафе напротив. - Гудки длинные, и тишина!
Вторая - женщина в сером пальто, с ярко-рыжими волосами, внезапно махнула рукой:
- Да... девушка! Это... это мы вызываем... тут мужчине на Центральном рынке плохо, ваша «Скорая» здесь, говорит, что надо реанимацию сюда. Э... да! Ну не знаю, говорит - надо. Господи, да откуда я знаю, что! Капельницу он ему делает...
- Трубку  сюда! - гаркнул Витя. Женщина протянула сотовый к его уху. - Слушай меня ты, идиотина! Если ты сейчас мне «шоков» не пришлешь, тебе самой реанимация понадобится! Ты меня поняла?!
- Прекрати истерику, Мирошин, - донесся из телефона далекий, но очень злой голос Зои Савельевны. - Пока внятно не скажешь, что там у тебя, никого тебе не пришлю. У меня распоряжение главного вра...
- У меня инфаркт тут, с кардиогенным шоком! Тебе что, мало? Не знаешь, что это такое?
- Ты кардиограмму снимал?
- Да какая, к долбанной мамаше, кардиограмма?! - заорал фельдшер. - Ты слово «инфаркт» понимаешь вообще, дура?!

В трубке раздались гудки отбоя. Виктор дернул головой, показывая, что разговор окончен. Рыжая женщина быстро убрала телефон в сумку и посторонилась - оно и понятно, вид у Вити был, наверняка, не из приятных.
- Сы... сынок... - внезапно глухо, из-под резины маски, донеслось до него. Витя повернулся - больной открыл глаза. Первый раз Мирошин обратил внимание, что радужки у цыгана ярко-зеленые, как у кошки. А зрачки - расширены.
- Ты как, Яша? Очухался немного? - присел рядом здоровяк.
- Помираю... сынок... - тихим, свистящим голосом выдавил старик. - От... отму... чался уже...
- Перестань! - тревожно сказал Витя, придерживая маску и косясь на флакон с реополиглюкином, который держал парень в кожаной куртке. - Не говори ерунды только, ладно? Сейчас спецы приедут, мигом тебя на ноги поставят...
- ... сердце... болело давно... мне вот Давид говорил - не... не ку...ри...
- Ладно, хорош болтать! Экономь силы!
Что-то легонько толкнуло Витино бедро - повернув голову, он увидел, как старик протягивает ему зажигалку, ярко-оранжевую, с потертым колесиком.
- Возьми, с... сынок.... только... - голос становился все тише. - Толь... ко не часто... не на...
Цыган обмяк в руках фельдшера Вити и здоровяка Давида. Зажигалка со стуком упала на украшенную трещиной тротуарную плитку.

Приехавшая через десять минут бригада реанимации застала его в том же самом положении. Виктор, сопя сквозь сжатые зубы, раз за разом давил на грудину мертвого, пытаясь оживить остановившееся сердце. Длинноволосый парень, бледный от только что увиденного, машинально сдавливал бока мешка Амбу, расширенными глазами глядя в сторону, не желая смотреть на покойника. Все было тщетно. Аккуратно отстранив Мирошина, «шоки» обступили лежащего старика. Реаниматолог, приподняв веко, надавил на глазное яблоко и покачал головой.

- Все равно, - зло и упрямо произнес Витя, чувствуя пощипывание в уголках глаз и предательскую дрожь в горле. - Александр Григорьевич, хоть один раз!
Тот пожал плечами, кивнул фельдшеру. Лешка быстро включил дефибриллятор, разодрал на груди лежащего рубашку, мазнул гелем и приложил электроды. Прибор выплюнул разряд, заставивший обмякшее тело вздрогнуть. Врач, присев рядом, внимательно смотрел на экранчик кардиомонитора, встроенного в дефибриллятор.
- Еще раз.
Тело снова вздрогнуло и опало. На экране издевательски долго зеленой змеей тянулась изолиния.
- Да почему? - тяжело дыша, прошептал Виктор. - Я же все... все, зараза, сделал!
- Фибрилляция, скорее всего, - сочувственно сказал реаниматолог. - Извини, Витька. Тут ты уже ничем бы не помог. Вероятно, слишком большой очаг некроза был. Затянул дедушка с вызовом… Андрей, звони в милицию.  
Толпа людей, обступивших медиков и лежащего умершего старика, молчала. Кто-то из женщин всхлипнул. Кто-то из мужчин выругался вполголоса.
- Иди, отзванивайся, мы здесь побудем, - сказал Александр Григорьевич.
Виктор судорожно кивнул, опустился на корточки, собирая содержимое укладок.
Рядом с пустым шприцем сиротливо лежала ярко-оранжевая зажигалка. Машинально, словно в ступоре, фельдшер подобрал ее и сунул в карман.


* * *


Входя в вестибюль подстанции, Витя от души хватил входной дверью, заставив зазвенеть оконные стекла в диспетчерской и кабинете старшего врача.
- Где она, эта сука?! – проревел он. – Где она?!
- Витя, Витя, - навстречу ему синхронно устремились двое, сидевших в приемном, «психов» – Антон Вертинский и Серега, фамилию которого он так и не запомнил. – Тихо, тихо, тихо, не шуми!
- Да я ей башку…
Теплый блин Серегиной ладони закрыл ему рот. Три руки крепко обхватили его под локти и подтолкнули вперед, мимо двери диспетчерской, по коридору.  
- Извините, Нина Алиевна, у нас все нормально, - донесся, словно через толстый слой ваты, голос Вертинского. – Он карточку чуть позже сдаст.
Мирошин и понять не успел, как очутился на втором этаже в комнате седьмой бригады, практически насильно усаженный на диван. Перед ним очутилась белая кружка с надписью «Большому перцу», наполненная прозрачным содержимым, источавшим сильный запах корвалола.

- Пей.
Не став спорить, Витя опрокинул отдающую спиртом жидкость в горло и сильно грохнул кружкой о стол.
- Бля-ди, - раздельно произнес он, с ненавистью глядя на кружку, словно она являлась ответственной за происшедшее.
Врач Анна Викторовна, сидевшая за столиком у окна, слегка дернула щекой, услышав ругательство, и с нарочитой внимательностью уперлась глазами в книгу, которую держала в руке.
- Еще? – спросил Антон у Сереги. Тот покачал головой – хватит, мол.
Внутри у Мирошина все клокотало, как в кипящем чайнике. Руки до сих пор ощущали мертвую тяжесть беспомощного тела деда, который еще десять минут назад был жив.
- Оперативный отдел, мать твою за ногу, - не обращаясь ни к кому конкретно, процедил он. – Диспетчера высшей категории! Овцы толстозадые! Суки драные! «Я реанимасию на касьдый улисьный гонять не собилаюся!» - ядовито просюсюкал он, имитирую нечеткую вследствие отсутствия нескольких зубов дикцию Зои Савельевны. – Курва ваша мамаша! За каким чертом вы меня сюда притащили? Я бы ей сейчас оставшиеся зубы…
- Вот поэтому и притащили, - перебил Антон.
- Чтобы ты дров не наломал, - следом буркнул Серега. – Остынешь – тогда чеши, куда хочешь. А сейчас, на эмоциях, ты только себе во вред там наработаешь.
- Да плевать мне!
- А ты не плюйся, - внезапно раздался голос врача. Она все еще не отрывала глаз от книги. – Ребята тебе правильно говорят. Ну, наорешь ты сейчас на диспетчеров, поскандалишь со старшим врачом, что дальше? Сам понимаешь, что в диспетчерской не простые люди сидят, у них с Кулагиным особенные отношения. Им, может, и будет выговор какой-нибудь на месяц сроком. В лучшем случае. Все равно в деньгах ничего не потеряют – дадут им премию за высокие показатели в работе, и все компенсируют. А тебя за труп в присутствии и нарушение правил трудовой дисциплины с должности под зад коленом определят. Оно тебе очень надо?

Витя угрюмо уставился на слово «…перцу» и изображение красного стручка с глазами, горделиво сгибавшего невесть откуда взявшиеся у овоща руки, украшенные бугристыми мускулами. Да, все это он, конечно, знал. Дамы в возрасте, прочно обретавшиеся в диспетчерской, оказались там не просто так, и все, без исключения, водили с давних времен тесную дружбу с главным врачом. Настолько тесную, что он, за все три года Витиной работы, хоть и разносил их порой на пятиминутках, обещая перевести из теплой диспетчерской на выездную работу, дальше обещаний никогда не заходил.
Не было управы на диспетчерскую. И он это помнил. От этого в душе становилось еще грязнее.

- Что же делать, Анна Викторовна? – тихо спросил он. – Промолчать? Спустить на тормозах?
Психиатр положила книгу на стол, предварительно загнув уголок страницы. Долго смотрела на фельдшера.
- Промолчи, Витя. Но спускать такое нельзя. Выжди. В жизни этой все частенько поворачивается на сто восемьдесят градусов.
- А дед? – горько спросил Мирошин.
- А деда уже, как ни печально, не вернешь. Ты сделал все, что мог, - Анна Викторовна выделила голосом «ты». – Все, что от тебя зависело. Твоей вины в его смерти нет. И кровь его – не на твоих руках, а на руках тех, кто послал фельдшерскую бригаду на уличный вызов, не расспросив вызывающего. Поэтому не грызи себя попусту, не бери на душу чужой грех. Бог, если он есть и все видит, сам разберет, кому и за что воздать. Не лезь в его работу.

Витя натужно кивнул. Ответить было нечего. В принципе, он и сам все это понимал прекрасно, но от этих, правильных, по сути, слов, почему-то не становилось легче. И камень в душе не уменьшался в размерах.
- Просто… - он сглотнул. – Ребят, накапайте еще, а?
Антон кивнул и потянулся за пластиковой бутылкой с водой.
- Просто обидно… Понимаете? Ну, черт с ними, со спецами, не надо их на каждый уличный отправлять, ладно, согласен! Они и так нарасхват! Да и без них я все знаю и могу! Только как все это можно сделать одному? Даже вас на бригаде трое, притом, что с психом и в одиночку справиться можно! А я – в свободном полете на таких вот вызовах, один, как дырка в ж…
Серега громко прочистил горло.
- Да я не на личности перехожу, - отмахнулся Витя. – Я…
- Ты фигню сейчас несешь, дружок, - веско сказал Серега. – В отношении психа и «в одиночку». Хотя и не об этом речь. Думаешь, меня сильно радует, что фельдшера по одному работают? Ни минуты меня это не радует. Сам знаю, что иногда и десяти человек мало бывает. Да только чего ты от жизни хочешь? Ты где-то видел, чтобы у крыльца толпы стояли, на работу ломящихся – даже не врачей, фельдшеров хотя бы? Последний выпуск училища – он тебя как, сильно вдохновил?

Мирошин угрюмо мотнул головой. Тоже не поспоришь. Этим летом родное медучилище одарило подстанцию выводком свежеподготовленных фельдшеров, пришедших на летнюю практику. Трое парней и две девушки сначала довольно бойко и энтузиастично взялись за дело, после вручения дипломов тут же устроились на работу. Персонал радовался – молодая кровь, мол, свежие силы, помощники пришли.
Однако «кровь» очень быстро коагулировала, и первоначальный энтузиазм вновь прибывших оказался огорчительно недолговременным. Девицы быстренько юркнули на детские бригады – туда, где их работа заключалась лишь в переноске сумок, написании карточек, ведении расходных листов и редких внутримышечных инъекциях анальгина с димедролом в юные мягкие места. И никуда, кроме педиатрии, они явно не собирались – об этом красноречиво говорил недавний скандал, который закатила одна, будучи переставленной старшим фельдшером на одну только смену с детской на фельдшерскую бригаду – перспектива самостоятельно подбирать бомжей с улиц, вытаскивать травмированных с пятых этажей и снимать кардиограммы хронически больным и дурно пахнущим пенсионерам ее жутко испугала.
Парни, наоборот, как один, заявили о своем желании немедленно работать самостоятельно – вероятно, летняя езда по «давлениям» и «температурам», за лечение на дому которых в карман медика частенько пихались мелкие банкноты, вселила в них ложную уверенность, что именно в этом и заключается работа фельдшерской бригады. Причем они даже не скрывали, что желают «заработать бабок». Намеки на то, что основой работы «Скорой помощи» являются не «бабки», а спасение жизни, юнцы выслушивали с откровенной насмешкой, сплевывая сквозь зубы с видом людей, давно все узнавших и повидавших в этой жизни. Витя жутко бесился, наблюдая эту наглую самоуверенность и псевдо-профессиональные разглагольствования «чайников», не умеющих даже толком колоть в вены (не говоря уж об ИВЛ, интубации, коникотомии, основах ЭКГ-диагностики, родовспоможении и прочих манипуляциях, которые отличают фельдшера от дворника).

- О том и говорю. Откуда их взять, кадры?
- Да понимаю я все, - буркнул Мирошин, принимая от Антона кружку, и залпом выпивая ее содержимое. – Я понимаю, ты понимаешь… А люди – не понимают. И мрут… твою мать, прямо на руках!
- Вить, становись Богом, а? – хмыкнул Антон. – И разом все проблемы решишь. Диспетчерскую от хамства отучишь, на каждую бригаду по пять врачей-реаниматологов посадишь. Умерших воскрешать будешь, ex tempore[1]. И все будут довольны.
- И стал бы, да своей работы навалом, - скривился Витя. – Ладно, мужики… Анн-Викторовна, спасибо за корвалол и утешения. Пойду карту писать, пока на очередной уличный не послали.
- Творческих успехов, - слабо улыбнулась врач, открывая книгу на заложенной странице. – Заходи, если что.

Витя вышел в коридор подстанции, безлюдный по причине дня и обилия вызовов. В пустую бригадную комнату идти не хотелось – не хотелось вообще оставаться один на один с тишиной. Только что в мире стало одним человеком меньше – а миру, по большему счету, на это было нагадить с высокой колокольни. И даже тот факт, что завтра возле ларька будет сиротливо лежать под плакатиком «Ремонт и заправка зажигалок» деревянный ящик, напрасно дожидаясь своего хозяина, никого не волновал. Не вызывало дрожи и то, что завтра никто уже не будет сидеть на углу, возле рынка, наивно, по-старчески, улыбаясь всем прохожим, так, как он это делал всегда, так, как он это делал сегодня утром, прежде чем костлявая рука сжала его уставшее сердце холодными липкими пальцами ангинозной боли. Даже те, кто еще недавно экзальтированно орал на Витю час назад, выказывая таким образом свою гуманность и сострадание умирающему человеку, сегодня спокойно лягут спать, а завтра проснуться, как ни в чем не бывало, займутся своими маленькими, никчемными делами – будут перекладывать бумажки в офисе, пялиться в цифры на мониторе, гоняя виртуальные миллиарды из России в Татарстан и Великобританию, пить мерзкий кофе из пакета, обсасывать «грязнобельевые» слухи о чьем-то пьяном загуле, супружеской неверности и том, кто и сколько раз забывает спускать воду, посетив рабочий туалет по большой нужде… В их жизни не возникнет пустоты, образовавшейся после ухода из этой жизни человека, особенно если учесть, что этот человек надеялся на тебя, как на Бога, доверчиво отдавая свою жизнь тебе, чтобы в итоге ты, не удержав, упустил ее своими же руками…
А-а, зараза!

Дыша сквозь стиснутые зубы, фельдшер посмотрел на кровоточащие костяшки пальцев. Дверь, по которой он хватил кулаком, не пострадала – разве что подпрыгнула на гвоздях табличка «Комната диспетчеров». Она сейчас пустовала, будучи занятой лишь ночью, когда диспетчера по одному ходили спать, оставляя три поста на кого-то одного.
Мирошин грязно выругался и спустился на первый этаж, демонстративно не глядя в окошко диспетчерской, открыл дверь кабинета старшего врача.
- Нина Алиевна, можно?
- Да?
- У меня труп в присутствии, помогите карту написать.
- Садитесь, Мирошин, - или показалось, или жесткий голос Нины Алиевны стал немного мягче. Она указала на диван, где лежала стопка медицинских атласов и энциклопедий, вытащила из-под стекла лист, украшенный бисером отпечатанных принтером букв. – Вот образец, пишите. Если будут вопросы, задавайте.
- «Скорая», говорите! – донесся через большое окно, соединявшее кабинет старшего врача с диспетчерской, ненавистный голос Зои Савельевны, пересевшей с пульта направления на телефон – вероятно, чтобы не встречаться взглядом, зло отметил Витя.
- У меня есть один, Нина Алиевна.
- Слушаю?
- Может, мне стоит докладную написать, что фельдшерская бригада была необоснованно отправлена на уличный врачебный вызов?
Женщина вздохнула, закатив глаза.
- Что вам это даст?
- Мне – ничего. А вот кое-кому, имеющему диплом «Лечебное дело» и отращивающему жопу на приеме вызовов, это еще как даст, - сказал Витя повышенным голосом, чтобы это было слышно в соседней комнате. Информация нашла реципиента – раздался удар трубки о телефон и скандальный голос:
- Совсем соплячье распоясалось! Ты сколько работаешь, чтобы меня учить, малолетка?!
Витя приоткрыл рот, чтобы дать достойную отповедь, с наслаждением собираясь выпустить злость непосредственно на источник ее возникновения, но был остановлен выражением лица старшего врача.
- Зоя Савельевна, субординацию соблюдайте, - холодно отчеканила Нина Алиевна. – Вы не на рынке находитесь. Мирошин, пойдемте со мной.
- А карта?
- Подождет ваша карта.

Она не останавливалась до самого крыльца. Витя, бросив на диван взятую из стопки «Пропедевтику внутренних болезней» и ручку, зашагал следом, поймав полный ненависти взгляд диспетчера и подарив в ответ такой же. Старший врач стояла, опершись о перила и строго смотря на него. Нина Алиевна внушала подспудный страх, неподконтрольное сознанию чувство вины и собственной ущербности – внушала одним своим видом, особым изгибом поджатых губ, тонких бровей и пронзительных карих глаз, сравнимых по степени проницательности только с рентгеновскими лучами. Витя мгновенно ощутил себя нашкодившим хулиганистым раздолбаем-школьником, которого наконец-то прихватили на расписывании парт ругательствами и за ухо привели к директору. Даже знакомо вспыхнули щеки, предательски выдавая состояние души хозяина. Молчание затягивалось, делаясь тягучим и давящим.

- Вы… - начал было фельдшер, намереваясь перейти в наступление, но подвел голос, спрыгнув в ответственный момент на фальцет. Он откашлялся, кляня собственные голосовые связки и атрофированную силу воли. - Вы что-то…
- Я просто хотела вам сказать, Мирошин, - резанул холодным металлом в ответ голос старшего врача – негромкий, внятный и деморализующий, - что своим языком вы себе очень скоро отроете могилу, если не научите себя держать его в состоянии покоя в те моменты, когда это...
- Так я что, не имею права…
- Не смейте меня перебивать! - повысила голос Нина Алиевна, вызывав у Вити невольное  желание вытянуться по швам и гаркнуть: «Виноват, больше не повторится!». – Я говорю мало, но если я это делаю, то привыкла к полному вниманию того, кому мои слова предназначаются. А теперь послушайте, повторять два раза я не буду.
Она помолчала, сверля его взглядом. Витя, прислонившись к некогда розовой стене подстанции, тоскливо смотрел на покачивающийся под одному ему ведомым ветерком куст юкки, растущий возле канавы.

- Дайте сигарету, Мирошин, - неожиданно произнесла старший врач, поворачивая голову в сторону.
- Вы курите, Нина Алиевна? – изумился Витя, покорно выуживая из кармана пачку «Винстона» и открывая ее.
- Что за вздор – нет, конечно. Просто терпеть не могу разговаривать с пустыми руками. И, кстати, терпеть не могу табачного дыма, - она гневно сверкнула глазами, когда фельдшер потянул было вторую сигарету. – Так что воздержитесь зловония в моем присутствии. И послушайте, что я вам хочу сказать. Разумеется, вы имеете все права написать докладную, и я лично прослежу, чтобы вашей бумаге был дан законный ход. Хотя, косвенно, эта кляуза будет затрагивать и меня – как старший врач смены, я отвечаю за все. В том числе, и за огрехи в работе подчиненных.

Краснота, было покинувшая Витины щеки, вновь полыхнула, окутав голову жаром прилившей от стыда крови. Об этом он, естественно, не подумал, в стремлении дать пинка Зое - подставлять Алиевну, даже при своей антипатии к ней, не пожелал бы даже в страшном сне.
- Да, и меня, - холодно повторила старший врач, отрывая от сигареты небольшой кусок, растирая его сухими тонкими пальцами, осыпав маленькой метелью из измельченного табачного листа бетонный пол крыльца. – Но, поверьте, меня это мало волнует. Гораздо больше я душой переживаю за то, что наша подстанция может лишиться хорошего фельдшера, имеющего, при недостатке опыта, весьма большой потенциал, который не реализовать было бы преступно. Что вас смутило? Да, я говорю о вас. Мои претензии к вам носят сугубо деловой, но никак не личный характер. Более того, меня, за сорок лет работы на «Скорой помощи», еще никто не посмел обвинить в том, что я интересы личные ставлю выше рабочих и осложняю кому-то жизнь, исходя из собственных желаний.

Еще один кусок сигареты повторил судьбу предшественника, рассыпавшись коричневой пылью по полу.
- Если вы и грешите безответственным подходом к оформлению документации, то со временем это пройдет. До первой жалобы. Тогда вы поймете, что правильно написанная карта вызова – это ваш друг и союзник, единственное в мире доказательство того, что вы адекватно и грамотно оказали необходимый объем помощи, а не цинично щелкали семечки, наблюдая агонию умирающего – как, поверьте, будет написано в упомянутой жалобе. И подпись старшего врача на этой карте будет тому свидетельством – поэтому старший врач вам тоже не является врагом. Он также несет ответственность за ваши действия и никогда не даст вас в обиду, если в том возникнет нужда. Поэтому не стоит точить на него зубы за мелкие рабочие придирки, не лишенные, кстати, оснований.

Витя что-то пробурчал, наблюдая на очередную гибель элемента сигареты. Возразить было нечего. Все сегодня давят неоспоримой логикой, зараза. И все белые и пушистые, один он, в своем стремлении восстановить справедливость, выглядит дураком.
- Так что, Нина Алиевна… может, мне еще и извиниться перед этой… мадам за то, что меня в одиночку послали на тот вызов? В ноги упасть?
- Если желаете, - температура в голосе старшего врача не собиралась повышаться. – В данном случае, если имеете намерения идти официальным путем, вы окажитесь в меньшинстве. Диспетчер, согласно правилам внутреннего распорядка, которые вы, естественно, прочитав, тут же забыли, имеет право послать любую бригаду на любой вызов. Любую – на любой. Поверьте, я во много не согласна со многими пунктами нашей правовой документации – но не я решаю. И не вы. И даже не Зоя Савельевна.
- А расспросить вызывающего подробнее – слабо? – зло поднял голову Виктор. – Задать пару вопросов, чтобы выяснить, почему действительно вызывают – она это сделала? И… какого дьявола вы делаете с сигаретой?
- Показываю вам зыбкость вашей позиции, Мирошин, - спокойно сказала Нина Алиевна, превращая в пыль еще один кусочек растерзанной наполовину сигареты. – Возьмите сейчас третьего человека, любого, кто сейчас приедет с вызова, и попробуйте доказать ему, что дали мне целую сигарету. А я буду утверждать, что вы мне дали обгрызанный окурок, а вот этот мусор на полу к нему не имеет никакого отношения. Думаете, кто-то будет проверять правдивость ваших слов и лживость моих, подбирая все кусочки табака и бумаги, кропотливо сопоставляя их обратно, пытаясь вернуть этому источнику онкологии первоначальную форму? – она брезгливо выбросила останки страдалицы в канаву. – Никому это не надо. Более того – принимая во внимание мой возраст и авторитет, а также ваше неимение всего перечисленного, угадайте, с кем согласятся вернее?
Фельдшер молчал, угрюмо наблюдая, как ветерок, оставивший юкку в покое, сгоняет с крыльца табачные крошки.
- Подумайте хорошо, прежде чем заниматься жалобами, - тихо сказала Нина Алиевна. – Палка эта всегда оказывается о двух концах, и тот, который ударит вас, всегда, как правило, оказывается толще и бьет больнее. Вы никому ничего не докажите. Вся диспетчерская в голос подтвердит, что вызывающий хамил и отказывался предоставлять необходимую информацию, на вопросы, о которых вы упомянули, не отвечал – поэтому и была послана фельдшерская бригада, поскольку реанимационная у нас одна и, согласно распоряжению Кулагина, посылается только на профильные, доказанно реанимационные, вызовы. Вы взрослый человек, неглупый и достаточно сообразительный – неужели я должна вам объяснять азбучные истины? Понимаю ваше душевное состояние - сама отпахала на линии пятнадцать лет, прежде чем перебраться на бумажную работу. Не думайте, что я не видела смерти и меня не подставляли в работе. Я, простите за выражение, дерьма в свое время хлебнула полной ложкой, вы бы навзрыд плакали, если бы мне вздумалось пооткровенничать. Поверьте моему опыту – не зовите себе на голову громы небесные. Это очень плохо кончится для вас. Посидите здесь и подумайте хорошенько над сказанным – а когда надумаете, приходите и пишите свою карту. На все вопросы я отвечу. Кроме провокационных, конечно. Я не враг себе, а у диспетчерской, знаете ли, очень хорошие уши.

Она прошла мимо, слегка зацепив руку неподвижно сидящего Вити полой белоснежно-белого халата и обдав легким фиалковым запахом духов, которыми пользовалась всегда. Мирошин остался один на крыльце, притихший, молчащий, глядящий на то, как расшалившийся ветер выметает с бетонного пола последние остатки погибшей сигареты.


* * *


- Ви-итя! – разнеслось по станционному коридору. – Витька! Мирошин!
Он вздрогнул, едва не уронив чехол с тонометром, повертел головой. «Реанимальчик» Леша махал ему рукой, стоя у стенда с месячным графиком.
- Ты куда собрался?
- Домой, куда, - буркнул фельдшер. – Спать хочу, сил нет…
- Да перестать – домой он собрался! Чего ты там не видел - стен, телевизора? Пойдем с нами, по кружке пива опрокинем.
- С нами – это с кем?
- Тебе не все равно? – фыркнул Леша. – Ну, ты, я… и Маришка. А что?
- Ничего, - невольно улыбнулся Витя.

Лешкина страсть к стройной рыжеволосой медсестре с девятой бригады была, несмотря на ее, страсти, сравнительную молодость, уже общеизвестна. Мариша, работая уже полгода на линии, имела, с точки зрения мужского населения подстанции, при всех своих внешних достоинствах, один существенный недостаток – страдала полной «непокобелимостью», низводя любые поползновения на построение отношений в ранг дружеской шутки. Низводя, между прочим, профессионально, тактично и грамотно, так, что за все это время, дав отворот десятку ухажеров, не обзавелась ни одним врагом. Леша же был уязвлен в самую свою мужскую гордость – имея лавры станционного Казановы, сей светловолосый и большеглазый херувим пользовался женской популярностью как чем-то, самим собой разумеющимся – он был отшит первым, и ныне, чувствуя, что его репутация неотразимого гормонального самца дала трещину, всеми силами пытался эту трещину залатать, периодически напрашиваясь на кофе, обед и провождение до остановки строптивой Мариши. Она же охотно принимала его ухаживания, но, принимая, не давала ни малейшего повода надеяться на продолжение банкета.

Витя, воспрянувший было духом, мгновенно сник и с тоской подумал, что обещанные пивные посиделки превратятся в банальный кобеляж, и ему придется работать вторым номером, когда Алексей будет умолкать в поисках вдохновения или топить язык в пиве. Идея, мягко говоря, прельщала не больше, чем летний отпуск в тундре.
- А кто еще? Скучно втроем будет.
- Думал уже – некого звать, - затараторил Лешка, загибая пальцы. – «Психи» не пойдут, Серега сейчас на рыбалку чешет, Антон… короче, чего-то у него там с Кристинкой, как я понял, не ладится, в общем, не пойдет. «Лилипут» убежала куда-то уже, Сашка с «пятерки» пропащий – не пьет, не курит, матом не ругается, звать его – так обзеваемся, будет опять про свои кардиограммы долбить. Больше некого.
- М-да… - протянул Витя. – Положение… Ну, а… ладно, не пойдет.
- Что, приглядел кого-то? – оживился «реанимальчик», падкий на любые слухи, касающиеся служебных романов. – Из новеньких, да? С шестой?
- Да перестань, Бога ради, - раздраженно сказал Мирошин. – Я вообще не о том. Ладно, а куда пойдем-то? У меня с финансами, как бы тебе сказать…
- А, это уже чисто технический вопрос, - подмигнул Леша и загадочно зашептал: - Я тут перед сменой нашабашил немного, на пиво с креветками как раз хватит. Давай, после пятиминутки не пропадай, встречаемся у ворот.
- У ворот так у ворот, - вздохнул Витя.
Пятиминутка прошла быстро – день был пятница, впереди был последний рывок перед выходными для администрации, поэтому особенно долго не рассусоливали. Впрочем, в очередной раз выхватила выговор от старшего врача Милявина, на которую поступила устная жалоба с вызова – Офелия Михайловна, будучи в своем репертуаре, снова оказалась несдержанной на язык, от души выразив свои чувства не в меру ретивой соседке, увидевшей в приезде бригады долгожданный повод излить многолетнюю ненависть ко всем, носящим белый халат. Но, по большему счету, ничего интересного после не произошло – Нина Алиевна, умело скрывая усталость, быстро зачитала суточную статистику подстанции и распустила персонал. Про Витин вызов, разумеется, не было сказано ни слова – ни слова в отношении смерти старика и фельдшерской бригады. Все ограничилось беглым «труп в присутствии бригады восемь, вызвана на себя реанимационная бригада, констатировавшая биологическую смерть…». Медики, шумя, повалили из конференц-комнаты.

Леша уже стоял у ворот подстанции, приплясывая от нетерпения.
- Маришку встретил?
Виктор пожал плечами. Встретил, конечно. Она прошла мимо в комнату своей бригады, окатив волной тонкого аромата шампуня и духов, бегло улыбнувшись ему.
- Ну что она там возится? – нервно пробормотал «реанимальчик», доставая сотовый. – Все места позанимают…
- Там с девяти, - резонно возразил Витя. – Сейчас – десять минут девятого, идти пятнадцать минут, времени, соответственно, вагон.
Лешка отмахнулся, поднося телефон к уху, однако тут же убрал его – из-за двух стоящих рядом санитарных «ГАЗелей», покачивая бедрами, выскользнула Мариша. Что и говорить, она была чудо как хороша в лучах свежего утреннего солнца – улыбающаяся, грациозная, с искрящимися глазами. Глядя на нее, никак уж не подумаешь, что девушка уходит с тяжелейшего дежурства, после практически бессонной ночи и неизбежного утреннего «контрольного изнасилования» в начале шестого – поступающего вызова к неделю болеющему больному именно в тот самый момент, когда ты валишься на кушетку только с одним желанием – умереть в покое.
- Заждались? – сверкнула зубками Мариша, поправляя роскошную гриву пламенно-рыжих волос, кое-где продернутых белыми прядями мелирования.
- Ну, о чем разговор? – галантно ввернулся Леша, принимая у нее пакет с формой. – Мне лично торопиться некуда, это вот Витька места не находил.
Гад, только и успел подумать Витя, привычно багровея щеками. Вот уж подставил, так подставил.
- Спасибо, Витя, я тронута, - девушка лукаво прищурила глаза. – И не думала, что ты так тоскуешь по моему обществу.
- Ладно, пойдемте уже, мест не будет, - ревниво вмешался «реанимальчик».

Он произвел решительную попытку взять Маришу за локоток, которую та ловко проигнорировала, перебросив на то плечо сумочку – и они направились в находящееся в трех сотнях метров от подстанции кафе с диковинным ныне названием «Красный горн», Леша с Мариной впереди, а так и не преодолевший внезапную немоту Виктор следом, усердно ломая голову, не сглупил ли он, присоединившись к этой компании.
Цветочный бульвар расцветал навстречу поднимавшемуся над кронами елей солнышку, начиная оправдывать свое название. Он располагался в «спальном» районе, многоэтажек здесь не было отродясь, поэтому извитые улочки Цветочного, щедро украшенные клумбами, лавочками, газонами и непременными детскими площадками, притаившимися в самых загадочных местах, скрывали в себе странную, теплую ностальгическую грусть по безвозвратно ушедшим детским годам, «казакам-разбойникам», пряткам, кавалерийским налетам на чужие огороды и прочим милым памяти событиям той далекой поры. Стряхивали с иголок утреннюю росу елки и пихты, в воздухе, не оскверненном еще выхлопными газами, плыл аромат цветков алычи, осыпающихся белыми снежинками при малейшем дуновении ветерка. Белые чашечки цветов магнолий манили к себе падких до живых сувениров, просто умоляя сорвать – и обрести страшную головную боль впоследствии, если провести с одним таким цветком в помещении хотя бы час.  Людей почти не попадалось навстречу -  день был выходной, и все обитатели Цветочного и окрестностей благополучно вкушали заслуженный отдых в компании Морфея. Шаги троих медиков звонко отдавались эхом в сонные окна домов.
Леша, несомненно, был сегодня в ударе. Рот у него не закрывался ни на секунду, извергая все новые и новые подробности о нелегком, опасном, захватывающем и адски тяжелом труде реанимационной бригады, кой, если верить изложению, по силам лишь людям физически сильным, психически крепким, морально устойчивым и атлетически сложенным – таким, как сам Алексей, что явно вытекало из подтекста. Витя, стараясь не фыркать, шел, покачивая сумкой, слушал уже четвертую историю о вчерашнем леденящем кровь подробностями ночном вызове «шоков», слегка кривя губы – он-то прекрасно знал, в эту смену двенадцатая благополучно продрыхла от часа ночи и до утренней пересменки. Знала ли Мариша - неизвестно, она заливисто смеялась в ключевых моментах, охала в наиболее острых местах, спрашивала там, где подразумевался вопрос – в общем, добросовестно играла роль активного слушателя, что у нее получалось на редкость удачно. Сам Мирошин в разговор не влезал, идя чуть поодаль парочки и наслаждаясь утром, покоем и теплом солнечных пятен, скользящих по лицу сквозь листья. Дежурство осталось позади и желания вспоминать подробности, а тем паче – смаковать их, как это делал Леша, у него не было ни малейшего. Слишком уж хорошим было утро для того, чтобы портить себе настроение.

Кафе, притаившееся во влажной утренней тени деревьев, действительно, было еще закрыто, однако внутри уже расхаживала официантка, она же посудомойка, Лена, с неизменным беловолосым художественным беспорядком на голове, сине-белым передничком и густо накрашенными ресницами, которыми она, несомненно, гордилась, изводя на них не менее килограмма туши в день. Увидев прильнувших к стеклу фельдшеров, она мотнула головой – заходите, мол - и снова принялась орудовать шваброй, оставляя мокрые полосы на текстурированной под мрамор плитке пола.
- Вы снова ни свет, ни заря? – дежурно поинтересовалась она. – Валерик еще не пришел, а вы уже нарисовались.
- Хэлен, вот за что тебя люблю, так это за твою неизменную приветливость, - засмеялся Леша. – Хватит тут сырость разводить, плесни-ка нам сначала три темных для разминки, да грамм триста креветок.
- Два темных, - поправила Мариша. – Мне светлого. Витя, куда сядем?
- Да все равно, - пожал плечами Мирошин, злясь на свою непонятную робость, которая откуда-то выползала, стоило девушке задержать на нем взгляд. – Вон, у окна вроде неплохо.
Загрохотали отодвигаемые стулья, медики, переговариваясь, уселись за стол. Витя, избегая новых встреч взглядами, принялся глазеть по сторонам.

Кафешка оправдывала свое название – ее интерьер щеголял всевозможной советской атрибутикой прошлых лет, неизвестно где и какой ценой добытой владельцем. Стену напротив, например, украшало здоровенное красное знамя, с вышитыми у левого верхнего уголка знакомыми с детства золотой звездой, а также серпом и молотом; чуть ниже его в ряд, словно почетный караул у Мавзолея, выстроились три бордовых вымпела, отороченные снизу золотой бахромой, слегка растрепавшейся от времени – все они были увешаны различными значками до такой степени, что невозможно было прочитать надписи на них. Один из значков Вите был точно знаком - октябрятская звездочка с кудрявой юной головой будущего вождя мировой революции, который кафе пожертвовал сам Витя. Над барной стойкой висел настоящий пионерский горн, начищенный до блеска с повязанным на нем красным галстуком. Валерик, помнится, как-то долго сокрушался, что так и не смог достать барабан… Зато на стойке, рядом с пивными кранами, пристроилась бронзовая скульптура Ленина, что-то пишущего на колене – несомненно, проделывал он это возле легендарного своего шалаша в Разливе. Собственно, на разлив – пива, конечно - скульптура и намекала, будучи помещена на стойку и капитально прикручена шурупами – бывали уже попытки ее унести подвыпившими фанатами диалектического материализма. Стенку бара украшали полки, заставленные самыми различными пивными кружками, стеклянными, деревянными и глиняными, практически все имевшими надписи на разных языках, но ни одна не имевшая пары – опять же, личная коллекция владельца, выставленная на всеобщее обозрение, но, разумеется, не на пользование. Само пиво здесь разливали в толстостенные стеклянные кружки, живо напоминавшие длинные очереди к желтой бочке, дразнящий запах завернутой в газету пересушенной таранки, неудобные высокие столики, за которыми полагалось стоять и грозные надписи «Приносить и распивать спиртные напитки запрещено». Слева от стойки была прикреплена доска с вырезанными из дерева буквами и цифрами, складывающимися в непонятное слово «Zeunerts 1857»; ниже, на зеленом фоне, каллиграфическим Валериным почерком были выведены мелом сорта пива и цена на них. Напротив некоторых стояли аккуратные прочерки.

- Темное свое заберите, молодежь, - крикнула Лена, возившаяся за стойкой. – Креветки сейчас будут.
Леша мгновенно сорвался с места, ухитрился зацапать и две запотевшие кружки и один бокал для девушки, а также стопку чистых тарелок, на которых лежала стопка бумажных салфеток.
- Прошу, - картинно раскланялся он, проворно расставляя тарелки перед сидящими.
- Ты, случайно, не официантом подрабатываешь? – поинтересовался Витя, пододвигая к себе тяжелую кружку, полную темной жидкости, украшенной сверху белым кружевом пены.
- Раньше работал. Летом, когда сезон.
- И не тяжело, после бригады? – поинтересовалась Мариша.
- Да, ерунда… - Леша полным достоинства жестом небрежно отмахнулся. – Жить-то надо. Ладно, уважаемые товарищи фельдшера, предлагаю более не трындеть попусту и сдвинуть бокалы в честь очередного дежурства, благополучно миновавшего и не принесшего нам ни головной боли, ни выговора, ни…
Он запнулся, поймав Витин взгляд.
- Ни прочих огорчений, - закончила Мариша. – Давайте, мальчики.
Кружки стукнулись друг о друга, и все трое с удовольствием окунули носы в пену.
- Хорошо, - крякнул Леша, со стуком ставя полупустую тару на стол. – Нет ничего лучше первого глотка пива.
Витя кивнул, мелкими глотками цедя кусачее пиво, наслаждаясь вкусом. Голодный желудок на миг сжался, принимая нетипичный для завтрака продукт.
- Креветки, - раздался голос Лены.
Леша повторил маневр, проворно смел со стойки дымящуюся суповую тарелку, заполненную розовыми рачками, украшенными метелками укропа и двумя кружками лимона.
- Уничтожайте, пока горячие. Я проставляюсь.
- Даже не хочу спрашивать, по какому поводу, - усмехнулся Мирошин. – Не иначе – банк ломанул на выходных.
- Секрет фирмы, - важно сказал Леша.  
- Очень надо, - Витя потянулся за очередной креветкой и ухватил ее за хвост, в то время как пальцы Мариши взяли ее за голову.
- Ой…
Оба слегка покраснели.
- Бери, Витя, я другую.
- Перестань, - щеки у Мирошина привычно полыхнули теплом, да так, что заслезились глаза. – Лучше я другую.
- А-а, хорош друг перед другом расшаркиваться, - влез настырный Леша. – Давайте лучше продолжим наш алкогольный марафон.
- Давайте, - легко согласилась девушка, одаряя Витю улыбкой, от которой у него заныло в груди. Чертыхаясь про себя, он взял креветку, кляня судьбу за то, что именно этот морепродукт приглянулся ему и в очередной раз поставил в дурацкое положение.

Кружки, уже опустошенные наполовину, снова стукнулись над столом. Витя глотком забросил пиво в желудок и помахал Лене:
- Повтори, а?
- Как смена прошла? – поинтересовалась Мариша. – А то все молчишь-молчишь…
- Да как – как всегда, - соврал Мирошин. – Бабушки, давления, температуры, перевозки, надуманные инфаркты и «у вас что, бахил нет?».
Леша, приканчивая рачка, благоразумно промолчал про вчерашнее отступление от перечисленного.
- А нам под утро диспетчерская тоже температурку подсунула. Двадцатитрехдневной свежести, - девушка смешно фыркнула. – Адрес минут сорок искали, по всем закоулкам поистыкались. Все ямы и канавы пересчитали…
- Что за адрес?
- Комсомольская, только с дробью какой-то.
- У-у, - понимающе протянул Леша.
Улица Комсомольская, невзирая на то, что располагалась в сердце города, была скопищем бараков и сараюг барачного типа, невесть как выживших с послевоенных времен и партизанским отрядом занимавших обширную площадь в Центральном районе, в противовес натиску урбанизации и многократным призывам городской администрации расселить жильцов в нормальные квартиры из этих клоповников. Панельных домов там не было ни одного, все, что там было построено, являлось самостроем – поэтому логика и упорядоченность адресов на Комсомольской отсутствовала напрочь. Не говоря уже об уличном освещении и вывешенных не видное место номерах домов.

- Нашли?
- Нашли, конечно. С восемьдесят восьмой попытки. Лежит там здоровенный лось, двадцать четыре года, с трахеитным кашлем и субфебрильной температурой. При нем мамаша – руки в боки, на голове балаган полный и разит от нее какими-то помоями, которые она духами называет. Когда заболел, спрашиваю? А мамаша мне с таким вызовом, как одолжение делает – уже двадцать три дня как. Меня так и передернуло. Пять утра! Да еще вид у нее такой, как будто мы виноваты, что почти месяц парень кашляет. Знаешь, с издевкой такой поглядывает… Ну и что послужило, спрашиваю, поводом к вызову после такого длительного ожидания? Знаете, что ответила?
- Ну? – заинтересовался Витя.
Мариша сверкнула зубками:
- А она еще больше в позу и выдала: «Да потому что я ребенка теряю – у него тридцать семь и три!».
Фельдшера дружно захохотали, Лешка даже застучал кулаком по столу. Виктор вытер выступившие на глазах слезы тыльной стороной кисти.
- Страна непуганых идиотов, ей-Богу…
Перед ним вновь очутилась запотевшая кружка.
- Ладно, товарищи медики, ополовиним тару за то, чтобы профильных вызовов было поменьше, а непрофильных не было вообще!
- Замечательно сказал, - улыбнулась Мариша.
- Угу, - кивнул Витя, поднимая кружку на уровень глаз. – Я бы не смог лучше.
- Куда тебе…

Напиток хлынул в желудок, уже сладко дурманя голову. События прошлой смены, приглушенные алкоголем, поплыли, стали чуть менее значимыми и давящими. Голову окутала легкая, но очень приятная, нега, какая бывает, когда ты развалишься вечером на диване перед телевизором в ожидании любимого фильма, а завтра не надо на работу.
- Витя, а что это ты вчера так кричал? – спросила Мариша. – На втором этаже даже слышно было.
Все, каникулы закончились. Мирошин мгновенно насупился, чувствуя, как испаряется наступившее было хорошее настроение. Что ей стоило промолчать, черт побери?
- Голос прорезался – вот и кричал.
- Распевался Витька, - хихикнул Лешка. – Ария одинокого фельдшера.
- Да, одинокого, - угрюмо ответил Витя, чувствуя, что где-то внутри зашевелилась нерастраченная вчера злость. – Тебе-то что, с врачом работаешь, в шесть рук да на реанимации! А посадить бы тебя на «восьмерку», да еще с такой сучьей диспетчерской сменой…
- Тихо, мальчики, только без крови, - промурлыкала девушка.
- Чудной ты, Виктор. Думаешь, на «шоках» сахар?
- Ничего я не думаю. Я знаю. Сахар там у вас или что еще – но сказать, что вы прошлую смену переработали, я не скажу. И не надо брехать, что всю ночь, мол, горбатились – храпели так, что стены тряслись. Вас же диспетчерская как зеницу ока бережет, лишний раз на вызов послать боится.
Леша слегка побледнел щеками.
- А ты думаешь, только ты один работаешь?
- Один – не один, но работаю. А не дежурю. И к тем, кто откидывает тапочки на улице, почему-то первый еду.
За столом воцарилась неловкая тишина, прерываемая лишь тихой музыкой, звучащей из прикрученного над столом динамика. Витя тяжело дышал, сверля глазами Лешу.
- Ребята, я сейчас уйду на минутку, - прервал затянувшуюся паузу голос девушки. – Вам как раз хватит времени, чтобы перестать петушиться. Если не перестанете – уйду вообще.
Она легко поднялась и выскользнула из-за стола. Парни проводили ее взглядами, стараясь не встречаться ими друг с другом.
- Еще креветок делать? – поинтересовалась из-за стойки Лена, протиравшая лысину вождю мирового пролетариата. Тот, занятый письмом, ее упорно не замечал. Не замечали и фельдшера.
- Лешка… - с трудом произнес Витя, глядя на мокрые полукружия, оставленные кружкой на полированном дереве стола. – Не бери в голову, ладно? Фигню я несу, знаю… еще вчера люди говорили. Просто не успокоился до конца, наверное. Хочется сделать что-то большее, чем можешь, прыгнуть выше головы… а-а, один хрен, не получится. Вот и срываюсь.
- Шел бы ты в задницу, Мирошин, - повернув голову в сторону, сухо произнес Леша.
Витя рывком поднялся, сгребая стоявшую рядом на стуле сумку – и получил болезненный удар кулаком в живот.
- Да куда ты вскочил, дурак? – захохотал «реанимальчик», снова толкая его. – Ты что, всерьез, что ли? Вот дубина ты! Сядь, успокойся, я ж шучу! Шучу я!
Боль в животе мгновенно исчезла, сменившись огромным облегчением.
- Какая же ты скотина, Вересаев, - произнес Витя, невольно улыбаясь. – И шутки у тебя тупые, как поводы к вызову у диспетчерской!
- Это у тебя чувство юмора не выросло с детства, балда. Давай, допьем да по новой опрокинем. Ну!
- Давай.
Кружки снова вошли в контакт над тарелкой с остатками креветок, плеснув на них пеной. Фельдшера несколькими глотками допили пиво и призывно застучали кружками по столу.
- Наливаю уже, чего барабаните? – донеслось из-за стойки.
- Леночка, и креветок…
- Делаю уже – пока вас дождешься, вечер наступит.
- Обожаю тебя, ангел храма Красного Горна, - громогласно провозгласил Леша. – Без тебя я ногой бы не ступил в этот гадюшник, честное слово.
- Болтун… - отмахнулась Лена, поправляя, однако, прическу. – Валерик тебя не слышал.
- Помирились, мальчики? – раздалось у Вити над ухом, и он едва не уронил кружку.
- Да мы и не ссорились. Это шутки у нас такие, не обращай внимания.
- Правда? – серые глаза снова заставили Витино сердце екнуть.
- Правда, - торопливо кивнул он, отодвигая ее стул. – Не обращай внимания.
- Ну, раз просите…
Мариша села, слегка задев ногой колено Вити. Это легкое прикосновение было приятным… да, черт побери, что это с ним? Влюбился, никак?
- А скажи мне, Витька, - «реанимальчик» помахал перед его носом креветкой, привлекая внимание. – Вот ты все причитаешь – рук мало, не успеваешь, не спасаешь… А твои какие предложения конкретные, чтобы всего этого не было? Только без фантастики, реальные предложения?
Вопрос, что и говорить, не в бровь, а чуть пониже. Мирошин даже моргнул от неожиданности.
- Ты вот только не дуйся и не пыхай злобой. Я без подколки спрашиваю. Ну?
Взгляд Мариши, полный интереса, просто жег кожу на лице.
- Ну… - Витя помялся, собираясь с мыслями – те уже вяло разбегались, окаченные пивной пеной. – Сразу так я тебе и не отвечу…
- А ты пошевели мозгами, не торопись. А мы пока… - хитрый Лешка изогнул руку с кружкой, намекая на брудершафт, однако Мариша лишь улыбнулась, коснувшись губами своего едва тронутого бокала. «Реанимальчик» досадливо дернул щекой и сделал два довольно смелых глотка, уменьшив содержимое тары на две трети.
- Ну, реформатор?
- Взять, первым делом, за глотку диспетчерскую, - агрессивно начал Витя. – И взять так, чтобы кровью брызнуло.
- Диспетчерскую?
- А кого же? Каким дьяволом у нас такой бардак в оперативном отделе? Почему эти клуши там сидят безвылазно по десятку – второму лет? Я понимаю, все они завязаны с Кулаком, это никто и не скрывает. Только что такое выездная работа, они уже давно забыли. Как вызовы принимают – застрелиться можно!
Девушка слегка приподняла брови.
- Ну, ты человек сравнительно новый, - мотнул головой Мирошин. – А мы этого уже нахлебались полной ложкой. Каждый третий вызов – нам претензии. «Что у вас там за тварь сидит на телефоне?», «Какого хрена у вас там трубку не берут?», «Я вам бошки сейчас поотрываю за такие ответы!». Хамят наши тетушки, которые греют задницы в диспетчерской – а спрос идет с нас, с выездных. Они заводят людей, а люди потом на нас собак спускают. Причем, не всегда в переносном смысле!
- Ну, люди, насколько я знаю, тоже не языком светского раута общаются.
- Есть такое дело. Но одно дело послать того, кто, едва ты взял трубку, обматерил твою маму, и уж совсем другое, когда ты хамишь абсолютно нормальному человеку. А эти такое часто практикуют, проверял. Им-то чего? Не они же с этим человеком вживую общаться будут. Да и ладно, оставим хамство! Но сами вызовы, сами вызовы! Вы посмотрите, на что сутками мотаются бригады? Это что, профиль работы «Скорой»? Температуры, поносы, рвоты, плохо после вчерашнего, сыпь на попе? Давление у хроников? Перевозки, переноски, соревнования караулить, бомжей из канав вылавливать?
- Витя, ты занимаешься риторикой, - вставил слово Лешка, с явным сожалением приканчивая пиво. – Это все и так известно…
- Кому? – скривился Мирошин. – Нам с тобой? Или социуму? Ни хрена ему не известно. Люди уверены, что «Скорая» - это точно такая же поликлиника, только никуда ходить не надо. А то, что она еще и жизни должна спасать – уже забылось. Нет, оно, конечно, вспоминается, в известный момент, когда самого прижмет – но тогда уже поздно.
- А диспетчера тут причем? – вежливо поинтересовалась Мариша.
- Каждый должен делать свою работу, - металлическим голосом отчеканил Виктор. – Свою! А не соседа по лестничной клетке. И задача этих… куриц, в частности, в том, чтобы отсеивать поликлинические вызовы от скоропомощных. Только, думаешь, они это делают?
- Ну… нет, наверное.
- Наверное, - горько усмехнулся фельдшер. – Да не наверное, моя хорошая, а наверняка. Они так трясутся за свои места и свои задние части тела, что примут любую муть, лишь бы чего не вышло. Пусть бригада прется куда-нибудь в Верхнюю Волковку на температуру трехдневной давности, зато никто жалобу не напишет. И плевать, что инфарктник в этот момент врежет дуба, не дождавшись.
Мариша хмыкнула. Витя почувствовал, что злость снова поднимается из глубины.
- Не веришь? Сейчас покажу, - он достал сотовый телефон, набрал «03», щелкнул кнопкой громкой связи. Над столом зазвучали мерные гудки.
- Тихо сидите только…
- Скорая помощь, - резанул голос из динамика телефона.
- Девввшшка, - нарочито пьяным голосом промычал Виктор. – Мне нужно это… «Скорую»…
- Что случилось?
- Это… я, короче… бухаю неделю, мне щас хреново… Короче, плохо мне…
- Адрес говорите.
Мирошин вдавил большим пальцем кнопку сброса, обвел взглядом победителя сидящих за столом медиков.
- Вот так, братья и сестры. «Адрес говорите». А-адрес, твою мать! Это что, вызов для «Скорой» - вонючий алкаш, который неделю не просыхает? Это повод гнать бригаду к черту на кулички?
- М-да… - протянула Мариша. – Запущено все, однако.
- А все потому, что без-на-ка-зан-но, - с удовольствием протянул слово «реанимальчик». – Потому что им-то точно ничего не будет.
- Не будет, - кивнул Витя. – Об том и говорю. Профильный вызов, непрофильный - плевать им. Отдуваться будет бригада.
- Вить, ну ты глобализируешь, ей-Богу...
- Правда?
- Диспетчера тоже несут ответственность, - Лешка икнул, прикрыв рот рукой, - какую-то…
- Какую-то, - с презрением повторил Виктор. – Вот именно, что какую-то там и перед кем-то там. А не перед нами, которых сутки напролет гоняют по всякой дури, которую понапринимали. То-то и оно.
- Лена! – крикнул Леша. – Лена, свет очей моих, повтори пивка и креветок!
- Да не лезет уже, Леш, - Мариша погладила себя по животу. – Лопну скоро.
- Ты, кстати, вообще не пила, так что не смеши публику. А непьющий в общ…щчестве пьющих – это этот… шпион.
Девушка сдержанно засмеялась, сделав вежливый глоток из бокала.
- Революционер ты, Мирошин. Точно как этот, лысый, - Лешка мотнул головой в сторону барной стойки, где главный инициатор октябрьского переворота усердно писал, приютившись в сверкающем соседстве трех пивных кранов. - Только… без обид, ладно? Только зря ты сейчас флагом машешь, понимаешь? Зря…
- Это почему?
- В тебе злость говорит просто. Злость на вчерашний вызов, где ты деда не спас. И оттого, что не спас, ты ищешь сейчас крайнего. Вот диспетчера тебе и крайние.
- Может…
- Погоди! – «реанимальчик» поднял руку. – Дай договорить. Никто не говорит, что вина на тебе. Нет тут ничьей вины. Даже если бы Зоя нас послала вместо тебя, больного бы уже не спасли. Тебе Григорьич уже сказал – если при инфаркте большой очаг некроза, там хоть четыре реанимации пригони, толку никакого не будет. Мы не боги, воскрешать не умеем тех, кто действительно свое отжил. А тот дед отжил…
- А ты бог, чтобы об этом судить? – ядовито спросил Витя.
- Нет, - смиренно склонил голову Лешка. – Я лишь смотрю в лицо фактам. А ты, дружок, сейчас их отметаешь, потому как злостью бурлишь в адрес Зои. Бурли, кто тебе мешает. Только не прикрывай это высокими идеалами, ладно?
- Мне кажется, что вы опять ссоритесь, - подозрительно произнесла Мариша.
Витя помедлил, стойко снося ее и Лешкин взгляд, после чего залпом, в четыре глотка, выдул кружку пива и от души грохнул ей по столу.
- К черту все! Правы вы все, я не прав, признаю и каюсь. Давайте лучше пить, а не разговоры разговаривать.
- Давайте, - облегченно произнесла девушка, протягивая свой бокал вперед.

Хмель мутной волной заплескался перед глазами, делая все тягучим, расплывающимся и незнакомым. Витя сглотнул остатки горькой слюны и упрямо мотнул головой. Действительно, хватит! Смена позади, деда не вернешь, в круговерти могучих шестерней жизни ничего не изменишь – силы не те. Плевать, в таком случае, в самом-то деле. И вообще, рядом девушка симпатичная сидит, а он все о футболе да о футболе.
Криво усмехнувшись сумбуру в голове, фельдшер вытянул из кармана пачку сигарет.
– Я закурю, вы не против?
- Кури, какие вопросы?
Витя выудил из кармана пачку сигарет, ударом по ее донышку выбил одну до середины длины, протянул остальным, дождался отрицательного мотания головами, после чего, охлопав себя по карманам, нащупал зажигалку, достал ее и, не глядя, чиркнул колесиком.

Звуки исчезли сразу. Ощущение было такое, словно в уши кто-то вставил тугие ватные турунды – пропал шум машин за окном, звон посуды и плеск бьющей воды из-под крана, щебет птиц, шелест листвы. Исчезло все, что создавало неуловимый фон живущего дня. Витя остекленевшим взглядом, не отпуская клапана зажигалки, смотрел на замерших Лешку и Маришу, сидящих безмолвно и недвижимо, словно две восковые фигуры. Девушка держала пивную кружку в положении, исключавшем всякую непринужденность.
- Какого хре…
Замерло все, словно на фотографии – люди, машины, звуки, даже движение воздуха. Витя вытаращенными глазами посмотрел на муху, неподвижно застывшую над соседним столом. Голос его прозвучал глухо, словно из-за стены.
Единственным живым существом казался пляшущий огонек зажигалки…
- Леха… - неуверенно позвал Мирошин.
Нагревшееся колесико обожгло палец, заставив отпустить клапан.
- Ай, блин…
- Обжегся? – участливо спросила Мариша.
- А? – Витя ошалело смотрел на девушку. Бокал стоял на столе, муха благополучно опустилась на занавеску, машины мирно двигались за окном, а Лешка мерно двигал челюстями, приканчивая очередную креветку.
- Может, тебе больше не наливать? – ехидно поинтересовался он.
- Витя, с тобой все нормально?
Мирошин не ответил, расширенными глазами рассматривая зажигалку, судорожно стиснутую в руке. Это же та, та самая, которую перед смертью протягивал ему цыган… Он что-то и говорил еще, кажется. Обычный кусок пластмассы, порядком стертое колесико, газа, кстати, не так уж много осталось.
- Витька!
Он поднял голову – Лешка в этот момент щелкал перед его носом пальцами.
- Ты не придремал, случайно?
- Нет… не придремал. Знаете, ребята… вы уж извините, я пойду.
- Ку-уда? – искренне удивился «реанимальчик». – Куда ты пойдешь? А мы?
Однако Виктор уже встал, нашаривая ремень сумки, висящей на спинке стула.
- До встречи.
Скрипнула дверь, выпуская его на улицу.
- Странный он какой-то стал, - пожал плечами Лешка. – Видимо, самостоятельная работа сказывается.
- Наверное, - задумчиво сказала Мариша, глядя на еще покачивающуюся дверь, за которой исчез Мирошин.

[1] Ex tempore (лат.) – по необходимости.

Олег Врайтов, 2009