- Господи, да когда же это кончится? – простонал врач Степан Александров, когда селектор, выдав серию статических помех, грозно позвал его в кабинет старшего врача смены. – Теперь-то что?
- Набедокурили снова, Степан Андреевич, - подмигнула медсестра Ира, стряхивая пепел с сигареты в самодельную пепельницу из банки «Пепси». – И когда успеваете только?
- «Постовой Степан Степанов был грозой для хулиганов», - весомо процитировал врач, нехотя поднимаясь с кушетки – двенадцать вызовов уже отмотали, устал слегка, чего уж там. Да и зовут, как сам понимал, не на чай с плюшками.

Так уж вышло, что у Александрова с начальством сложилась взаимная нелюбовь, которая, хоть и вела позиционную войну, периодически прорывалась то тут, то там атаками на вражеские укрепления. Началось все, как водится, невинно и нежданно – с визита на подстанцию нового главного врача. Старый, что греха таить, был сильно нелюбим персоналом, ибо в последний раз лечил больного лет так надцать назад – зато имел титул «заслуженный врач РФ» и присовокуплял его везде, где только можно. Даже заявления на отпуск или отработку требовал писать именно с торжественного вступления «Главному врачу Станции скорой медицинской помощи города М., заслуженному врачу Российской Федерации…», а там уже далее, согласно стандарту заявления. Степан был первый, кто выразил неудовольствие по этому поводу вслух, за что был моментально взят на заметку заведующим подстанцией Лисовским. После третьего такого высказывания Лис пригласил Александрова в кабинет и разразился невнятными угрозами из серии: «Тебе что, место жмет?». Степа пожал плечами, сослался на неотмененную в стране гласность, а также затребовал от заведующего официальный документ, где указывалось бы, что обращение к главврачу должно вестись именно в такой подхалимской форме, а также документ, где определялись бы меры и срок наказания за устное выражение неудовольствия по сему поводу. Беседа закончилась безобразным скандалом, после чего Александров занял главенствующее место в черном списке Лисовского.

Однако старый главврач ушел, а место его занял некто Пловцов, неизвестно откуда свалившийся на многострадальную «Скорую помощь» города М. С его приходом персонал было вздохнул с облегчением – новый, помоложе, доступен к вербальному контакту, глядишь, и перемены последуют, чего очень и очень хотелось после «ига» прежнего начальника. Однако новый «барин», как оказалось в течение первого же месяца, против ига и его производных ничего не имел, менять ничего не собирался, аргументируя это тем, что «ломать – не строить», а построено прежним глубокоуважаемым «заслуженным» было много и построено добротно, на века, так сказать. В частности, как любил зло разъяснить Степан, разветвленная и многочисленная подхалимо-стукаческая сеть, охватывающая все подстанции «Скорой» и доносящая до чуткого слуха главврача любое волеизъявление сотрудников. Перемены последовали, разумеется, но не те, которых ждали медики.
Новый начальник, стремясь оправдать свое назначение, развил кипучую деятельность, которая, в идеале, должна была поднять службу «Скорой помощи» города М. до невиданных высот. Увы, как снова любил говаривать Александров, сидя в кругу друзей за кружкой пива, хуже дурака только дурак с инициативой, а нездоровая инициатива гораздо страшнее ее отсутствия вообще.

Первым приказом Пловцова по учреждению был приказ о совершенствовании методов оказания первой медицинской помощи населению при ДТП. Персонал подстанции к первому визиту важной персоны с таким масштабным нововведением согнали в актовый зал целиком, как смену уходящую, так и нынешнюю, некоторые бригады выдернули из машин. В зале, который и до этого не отличался обширностью, разместить такую толпу было очень проблематично – многие сидели на коленях друг у друга, на корточках, спинках стульев, большинство просто подпирало стены, потирая опухшие от бессонной ночи глаза и зевая в кулак. Ночь выдалась тяжелой, все, чего хотел уставший организм – это рухнуть и закрыть глаза…

Новый главный поднялся на сцену молча, не ворочая головой по сторонам, чему, вероятно, мешал туго затянутый галстук, а может – уже сформировавшийся второй подбородок с зачатками третьего. Коротко кивнув на суетливое приветствие Лисовского и старшего фельдшера Костенко, главврач грузно сел в стул и зашелестел бумагами, все также избегая смотреть на персонал. Степан, сдернутый с вызова (1 год, кричит, задержка уже сорок минут), недовольно скривился.
- Мурло какое-то… - пробормотал он. – Ни «здрасьте», ни «извините»…
- Уважаемые сотрудники, - донесся до него подчеркнуто радостный голос Лиса. – Мы все рады поприветствовать сегодня на нашей подстанции нашего главного врача, Пловцова Филиппа Николаевича!

Он же первый и зааплодировал, приглашая к сему темно-зеленую массу сидящих и стоящих людей. Подхалимы подхватили его жест, сочно ударяя ладонью о ладонь, но подхалимов было мало, поэтому овации не вышло. Главный, не отрываясь от бумаг, слегка нахмурил брови.
- Наш главный врач чего-то недоволен нашей реакцией, - делая акцент на словах, ядовито прошептал Александров на ухо стоящему рядом коллеге-педиатру.
Лисовский широким, артистическим жестом оборвал пародию на аплодисменты:
- Теперь Филипп Николаевич желает ознакомить вас с некоторыми приказами по учреждению, разработанными лично им…
Пловцов громко прочистил горло, затыкая Лису рот.
- Чего еще он желает? – насмешливо спросил Александров. – Может, поздороваться для начала?
На него зашикали со всех сторон.
- Приказ номер сто сорок шесть от десятого марта две тысячи восьмого года, - тяжелым, гулким голосом начал Пловцов, сверля глазами бумаги.
Суть приказа сводилась к тому, что, ввиду высоких показателей травматизма и смертности при ДТП и долгого же времени доезда бригад к месту происшествия (опять же, отталкиваясь от статистических данных), решено создать специальную, «дорожно-транспортную» бригаду, которая будет сутки разъезжать по городу, дабы оперативно среагировать на вызов и прибыть на место аварии за считанные секунды. Эта бригада, помимо своей оперативно-лечебной деятельности, также должна будет вести санитарно-разъяснительную работу среди населения касательно принципов оказания первой доврачебной помощи при ДТП.
Когда главврач закончил чтение, Александров, уже не сдерживаясь, громко фыркнул. От него моментально шарахнулись, как от зачумленного. Лисовский, стоящий одесную главного, побелел лицом и, выкатив глаза до их частичного выпадения из орбит, послал врачу жуткую гримасу. Пловцов, наконец-то, поднял глаза, выискивая источник возмущения в толпе.
- Кому-то здесь что-то кажется смешным? – тяжело спросил он.
- Кажется, - согласился Степан, поднимая руку. – Мне кажется.
- Ваша фамилия?
- Врач Александров.
- Идиот… - прошипел стоящий рядом фельдшер. – Совсем ума лишился?
- И что вас, врач Александров, насмешило в официальном документе?
- Меня насмешила его фантастичность и абсолютная нежизнеспособность указанных в этом документе идей.
- Когда разговариваете с начальником, полагается вставать! – громыхнул со сцены Пловцов. Все испуганно затихли.
- А когда входите в помещение, полагается здороваться, - парировал Степан. – И если не с каждым за руку, то со всеми разом хотя бы.
Тишина, повисшая в актовом зале, была такой тяжелой, что ее можно было взвешивать. Лисовский, стоя все также чуть поодаль главного, нервно тер ладони, сверля ненавидящим взглядом так и не вставшего Александрова.
- Вас заинтересовало мое мнение? – хладнокровно, словно не замечая грозовых туч, спросил врач. – Я с удовольствием его вам выскажу.
- Александров, выйдите с пятиминутки! – тонко крикнул Лис. – Выйдите сейчас же!
Главврач остановил его коротким жестом руки.
- Выйдет он, когда я скажу. А сейчас пусть объяснится. При всех.
- С удовольствием, - фыркнул Степан. – Простите за любопытство – где вы работали раньше?
- Переходите на личности?
- Не покидая профессионального уровня. Знать нюансы работы «Скорой» может только скоропомощник. Все остальные люди в данном случае больше навредят, чем помогут. Как вы, в данном случае.
- Господи, какой придурок… - продолжал шептать рядом стоящий фельдшер, без устали пиная его ногой.
- Может, перейдете к фактам?
- Да какие факты? Вы фантазер, уважаемый начальник. Ну… ну даже если вы найдете персонал с железными задницами и стальными желудками, нечувствительный к вибрации и укачиванию, не нуждающийся в сне, обеде и туалете, который согласится за ту же оплату труда двадцать четыре часа трястись по дорогам, даже если вы согласуете с автобазой расход бензина постоянно ездящей бригадой – все равно это ерунда получается. Город наш растянутый, сами знаете, если вы местный. Бригада вполне может быть на южном конце, когда ДТП произойдет на северном. И ехать она будет на порядок дольше, нежели с подстанции. Кстати, катаясь безостановочно сутки, проблемно проводить санпросветработу среди населения – разве что орать в окно машины. Какие вам еще факты нужны?
- Этот врач давно работает? – громко спросил Пловцов, слегка повернув голову в сторону угодливо склонившегося Лисовского.
- Давно, Филипп Николаевич, - торопливо ответил тот. - Пятнадцать лет уже.
- И как – претензии, жалобы, замечания по работе были?
- Доигрался ты, Степка… - прошелестел кто-то сзади. – Сожрут теперь…
- Ну… - замялся Лис – не хотел показывать холуйскую суть на полную катушку перед всем персоналом. – Если посмотреть… наверное… у всех есть огрехи в работе…
- Извините меня, - Александров встал, вызвав волну удивленно-испуганных возгласов. - Я бы с удовольствием послушал ваши фантазии дальше, но меня сдернули с вызова – а там ждет ребенок. Если я вам не нужен в обсуждении моего морального и профессионального облика, то я пойду, с вашего позволения.
- Я вас еще не отпускал! – застиг его у дверей начальственный рык.
- Я так и передам родителям пациента, которые меня уже без малого час ждут – что вы меня не отпускали.

И он покинул актовый зал.
Разумеется, такой демарш против начальства не прошел незамеченным. Александрова дергали за рукав, затаскивали в бригадные комнаты, в салоны машин, просто за угол – расспросить, узнать подробности, восхищенными глазами посмотреть на добровольного смертника; обещали массу проблем со стороны главного, строили догадки о дальнейшем развитии событий, делились слухами о начальственных планах… Тот лишь пожимал плечами.
- Я, друзья, врач, они – начальство. Мое дело – детей лечить, их дело – лечить мне мозги. Каждый из нас просто выполняет свою функцию.
На самом деле же он просто кипел изнутри от злости, видя и слыша то, что происходило на подстанции, но сдерживался, понимая, что отсутствие выдержки будет прямой дорожкой к поражению. А выдержка ой как стала надобна, потому что «санкции» не заставили себя ждать. Первым же делом Александрова сняли с 6-й педиатрической бригады, на которой он стабильно работал уже три года, и перевели на 16-ю, смена которой заступала не в восемь утра, а на полчаса раньше – и вставать ему, соответственно, приходилось раньше. Приход его на работу четко контролировался – в приемном каждый раз, постукивая ручкой по листу бумаги, сидел один из «лисовских» приближенных, «стукач-в-идее», как презрительно называл его Александров, сидел, демонстративно поглядывая на большие электронные часы, висящие над диспетчерской. На каждой пятиминутке теперь Лис уделял лично ему по десять минут, дабы прицепиться кусачей блохой к очередному жутком огреху в работе – отсутствии в карте вызова времени последней термометрии, молчанию про почасовой диурез при перевозке из корпуса в корпус, неуказанию расхода спирта в миллилитрах для обработки фонендоскопа и расхода ватных шариков в десятых частях при обработке инъекционного поля. Периодически устраивались «летучие» проверки машин и оборудования, в которые непременно включалась шестая бригада – Лисовский с Костенко, словно две борзые, взявшие след, метались по салону «ГАЗели», разыскивая пыль на полках и грязь под лафетом носилок. Степан терпел все. Последней каплей был устный выговор на пятиминутке, когда заведующий, захлебываясь от наслаждения, попенял ему на то, что врач рабочую форму уносит домой – согласно же инструкции по эпидбезопасности в условиях ЛПУ, стирка формы на дому строго запрещена. Александров, усмехнувшись, поднялся, подошел к столу заведующего, шлепнул на него пакет со злосчастной формой и произнес:
- В таком случае, Валерий Васильевич, стирайте вы. Моя смена через двое суток, я бы хотел, чтобы форма была чистой и выглаженной.
Вся комната мгновенно грянула гоготом уставших и злых после смены людей, на глазах которых унизили сытое и выспавшееся начальство.
Лисовский после такого позора сменил тактику, войдя в альянс с начмедом, и теперь, потерпев фиаско на административном поприще, принялся вести разведку боем в отношении лечебной работы. Все карты вызова Александрова теперь отсортировывались старшим врачом и тщательно проверялись в соответствии с общеутвержденными «Стандартами оказания скорой медицинской помощи в Российской Федерации», которые новым главным – и его придатками соответственно – были возведены в ранг Священного Писания и догматически канонизированы. И теперь, когда селектор произнес его фамилию, Степан уже прекрасно знал, по поводу чего он сейчас направляется в кабинет малого станционного начальства.

Беридзе встретил Александрова холодно, сдвинув очки на самый кончик своего массивного носа. Его крупная мощная фигура великолепно вписывалась в очертания не менее могучего стола из мореного дуба на тумбах, на котором в образцовом порядке были разложены бумаги. Под стеклом ровненько покоились телефоны подстанций и экстренных служб, отпечатанные на принтере, а в соседстве с ними, словно по линейке выверенные, строем вытянулись последние распоряжения заведующего и главного врача. Нукзар Беридзе был аккуратист. Это чувствовалось буквально во всем – в идеально лежащих выглаженных полах халата, в блестящем кончике ручки, торчащем из нагрудного кармана строго в левом углу (всегда), в выбритых до синевы щеках и в ледяном взгляде колких серых глаз. Степан уважал его – в какой-то мере, как специалиста и теоретика, как хотя в свою очередь считал, что любому даже архиграмотному книжному специалисту не грех хоть раз в месяц выбираться «в поле», дабы не увязнуть в теории, не привязанной к практике. В данном случае, в своих убеждениях врач утвердился, увидев виновато лежащие три собственные карты вызова и соседствующую с ними книжицу «Стандартов», с торчащими тремя листочками закладок. Листочки свежие, только что оторванные, раз не обтрепались с углов – следовательно, закладки ориентированы на разгромную критику именно его карт. А вот это Александров уже не любил. Он слишком хорошо помнил свое первое столкновение такого рода – в медучилище, на госэкзамене по педиатрии, который принимал какой-то маститый кандидат, который, однако, в отличие от студента Александрова, санитарившего уже четвертый год на выездной бригаде, ни дня не работал на «Скорой». И ответ на экзаменационный билет должен был четко вписываться в рамки алгоритма, лежавшего на листочке перед ним – иначе оценка снижалась на балл. Дело едва не кончилось плохо, когда Степа, будучи трижды уличенным в несоблюдении тактики, довольно резко возразил, что если подобным «кабинетным» образом оказывать помощь ребенку при ложном крупе, можно легко схлопотать труп «в присутствии». Что кандидату не худо бы и знать, коль он кандидат… Скандал с огромным трудом замяла заведующая фельдшерским отделением.
- Вызывали, Нукзар Сергеевич?
- Вызывал, вызывал. Присаживайтесь, Александров.

Плохо дело. Обычно общение протекало «на ты» и без фамилий. Официоз происходящего только подтверждает неблагоприятный прогноз развития событий.
Беридзе принялся сверлить глазами Степана, словно разыскивая на его лице некое доказательство, единственное, которого недостает в его гипотезе.
- Вы когда карточки научитесь писать, Александров?
Врач вздохнул. Чего и следовало ожидать.
- До сих пор я был уверен, что давно научился.
- А вот я не разделяю вашу уверенность. Очень не разделяю. И, боюсь, вместе со мной еще не разделит еще и…
- …еще и Пловцов с прихлебателями, - не выдержал Александров.
Старший врач закаменел лицом.
- Следите за языком, когда находитесь у меня в кабинете!
- Здесь где-то скрытая камера? – Степан преувеличенно обеспокоено повертел головой.
- Хватит, черт возьми! – казалось, Беридзе готов хватить кулаком по столу, но передумал в последний момент, дабы не нарушать бумажный порядок на оном. – Что за клоунада?! Вы помните вообще, что такое медицинская документация, Александров?
Врача так и тянуло парировать – а вы помните, мол, Нукзар Батькович, что такое лечебная работа, не здесь, в кабинете, а там, на пятых этажах, под угрозы в твой адрес, под мат, в холоде и сырости – но он сдержался. Подобная отповедь сведет на нет возможность погасить рождающийся конфликт.
- В чем я виноват-то? Жалоба, осложнения после лечения?
- Ваше лечение! Медицина – это наука точная, Александров, здесь нет места экспериментаторам и халтурщикам! Особенно, если пациентами последних являются дети!
- Так что с лечением? – поднял брови Степан. – Я пока вас плохо понимаю.
- А вот что, - старший врач сгреб первую карту со стола. – Читайте.
Александров пробежал глазами то, что писал пару часов назад.
- Ну и..?
- То есть вы считаете, что все нормально? – ядовито спросил Беридзе. – Все отлично? Все по стандартам?
- Ах, вот оно что, - хмыкнул врач. – Понятно теперь, из-за чего сыр-бор. Дебет с кредитом у вас не сошелся, знак после запятой не тот.
- У меня-то все отлично. А вот вы за свои новаторские штучки можете очутиться вот тут, - Беридзе изобразил скрещенными пальцами решетку. – И, что самое плохое, я могу составить вам компанию, если подпишусь под этой ересью. Я еще буду осуществлять контрольный звонок в стационар и интересоваться состоянием ребенка после вашего, так сказать, лечения. Какого дьявола вы вообще вытворяете? Четыре месяца ребенку, вы выставляете диагноз «Обструктивный бронхит» и вместо показанной терапии проводите черт знает что? Что вот это вот значит, - он ткнул пальцем в графу «Оказанная помощь», - позвольте вас спросить?
- Это значит «Преднизолон внутримышечно», - спокойно ответил врач. – И оксигенотерапия. Я вроде бы разборчиво пишу.
- Какой, к лешему, преднизолон? Откуда вы взяли вообще этот преднизолон? Вот, - первая закладка покинула свое лежбище, когда книга распахнулась на нужной странице, - вот, по-русски вроде бы написано «Небулайзерная терапия, ингаляция беродуала в дозе 10 капель». Где тут хоть слово про гормоны и кислород, Александров?
- Нукзар Сергеевич, - проникновенно сказал Степан, возвращая карту, - кто лечится по книжке, очень рискует умереть от опечатки.
- Ах, вот как! – старший врач откинулся в крутящемся кресле, закинув ногу на ногу - верный признак крайнего раздражения. – То есть, если правильно вас понимаю, вы мните себя выше «Стандартов» и выше профессорской коллегии, являющейся авторами данной книги? Так может, обоснуете свою позицию?
- С удовольствием. Начнем с того, что любимые вами и Пловцовым «Стандарты», - врач с удовольствием отметил, как дернулась щека Беридзе, - писали люди кабинетные, которые, формулируя свои мысли, сами их практически не апробировали в повседневной работе. Основывались лишь на статистических данных, которые, как известно, всегда округляются, подтасовываются и притягиваются, ex tempore[1], под нужный уровень, особенно если речь идет о выпуске дорогостоящего препарата. Далее… В стандартах, если не путаю, указано «При острой дыхательной недостаточности начать ингаляции беродуала в дозе 10 капель». Возраст, попадающий под данную дозировку, довольно разбросанный – от новорожденного до шести лет. Нукзар Сергеевич, вы мыслящий человек, вы должны понимать, что это уже чушь. Если шестилетнему эта доза пойдет, то для новорожденного, который по весу в пять раз меньше, это слишком много!
- Для этого, если вы так внимательно читали, - язвительно прокомментировал Беридзе, - в скобках там указано «Применять с осторожностью».
- Угу, - насмешливо кивнул Александров. – С осторожностью – это как? На вытянутых руках осторожненько поднести и в случае чего немедленно ершиком вычистить из бронхов?
- Ерничаете?
- И в мыслях не держал. Лишь обосновываю свою правоту и их неправоту. Невозможно с осторожностью применить препарат, коль он уже попал в кровь. Как здесь соблюдать осторожность? Назначить малую дозу? При тяжелом состоянии ингаляция будет неэффективной, помощи никакой, пациент просто отяжелеет. Кроме того, как вы себе представляете эту ингаляцию? На момент осмотра ребенок выдавал тахипноэ 80 в минуту и имел шикарный акроцианоз носогубного треугольника. Как его ингалировать – там отек в бронхах! Через нос нет смысла – препарат осядет в носовых ходах, которые, кстати, еще недоразвиты. А через рот… попробуйте. Масок для грудничков у нас нет, все, что есть в комплекте, предназначена для взрослых. Снять с других аппаратов ИВЛ не получится, да и не рекомендуется производителями – я спрашивал. Как его ингалировать, в таком случае?
- На каждой бригаде в хирургической укладке есть интубационный набор…
- Давайте уж сразу трахеостому, - перебил Александров. – Делов-то всего – горло разрезать да перстнещитовидный хрящик пересечь. Особенно это чудно воспримут родители ребенка, не говоря уж о нем самом! Не говорите ерунды!

Краснота лица старшего врача, мгновенно разлившаяся по щекам, была пугающей. Доиграюсь, мелькнула мысль, доиграюсь однозначно. Остапа понесло… Но останавливаться уже не хотелось.
- Кстати, если уж следовать стандартам – небулайзеры не приспособлены для данной возрастной группы. В инструкции внятно сказано «с трех лет и старше». И применение ингаляционной терапии в тот момент, когда состояние больного однозначно трактуется как тяжелое, я считаю дуростью. При настолько выраженной дыхательной недостаточности, развившейся вследствие аллергического отека бронхов нужно устранять именно аллергический этот отек, а не баловаться с бронхоспазмолитиками, от которых, к слову сказать, в этом возрасте толку ноль, потому что в легких ребенка мало эластических волокон, особенно в районе альвеол. Преднизолон же прямо показан при аллергических реакциях. Как и кислород, потому что гипоксия уже вот-вот обещала стать системной.
В кабинете наступила тишина. Беридзе снял очки, протер их полой халата – небывалое дело. Значит, разозлился всерьез.
- А теперь объясните мне, где вы вычитали данную… данное лечение?
- А я не вычитал, Нукзар Сергеевич, - поднял голову врач. – В книгах такого не пишут. Это плод многолетней работы на бригаде и постоянного сравнения теоретических измышлений с практическим результатом. Кстати, в стационаре мой диагноз подтвердили и ингаляцию беродуалом, о которой вы так переживаете, тоже не проводили. Я уже звонил до вас, можете не тратить время.
Плевок в лицо, честно слово.
- Вы правы, в медицине нет места экспериментаторам, особенно если дети вынуждены выступать подопытными. Поэтому я и не стал экспериментировать, проверяя на том ребенке сугубо теоретические рекомендации кабинетных врачей – состояние не то было. Легко было доиграться до апноэ, пока я бы возился с небулайзером, беродуалом, уговаривал ребенка…
- Иди отсюда, Степан, - тихо, зло, с искренней ненавистью произнес Беридзе. – Вон и чтоб духа твоего в моем кабинете не было.
Александров встал:
- Я к вам в гости, между прочим, не напрашивался.
Но старший врач уже взял себя в руки – очки на носу, ноги обе на полу, красноты на щеках как не бывало. Даже злополучная карта ровненько лежит на том же самом месте, как и до его прихода.
- Александров, как старший врач смены, я говорю вам, что вы при оказании помощи ребенку Васильчуку четырех месяцев возрастом допустили грубые нарушения в тактике ведения больного. О чем мной будет на пятиминутке доложено заведующему подстанцией, а впоследствии материалы будут переданы на КЭК[2].
Он понизил голос.
- Состав входящих в КЭК ты знаешь. Вот там, перед ними, и будешь включать умняка, кого и как ты считаешь нужным лечить. Все, свободен.

Продолжение следует...

Олег Врайтов 2008