Носов любил дежурить по выходным, как правило, с утра все тихо, вызовов мало, что летом, что зимой. Народ просыпается и начинает болеть с полудня. Вот и в этот раз, приняв бригаду, Носов огорчился, только из-за того, что по случаю эпидемии гриппа на подстанции открыли еще две дополнительных дневных бригады, для чего пришли  машины с неотложки - волги санитарные, или как их называли водители - “сараи”. Во время эпидемии все трудятся по одному, особенно мужчины. Поэтому Вилечка ездила с Мариной Захаровой, а Носов, Морозов и многие другие особи мужского пола трудились в одиночестве, за исключением спец бригад.
Виктору достался сарай с незнакомым шофером. Они встретились в водительской, пожали руки друг другу, представились: Виктор - Владимир Михайлович, и довольные друг другом разошлись по своим делам в ожидании вызова. Номер их бригады был тридцать три - резерв.
Но, несмотря на тихое воскресное утро, народ с подстанции утекал на вызовы и наконец очередь дошла и до Носова, который неизменно сидел на кухне, прижавшись к батарее и цедил сквозь зубы крепкий чай, заваренный прямо в пол литровой фарфоровой кружке, которую ему подарила Вилечка.
Диспетчер Катя Новикова, рыжая до неяркого свечения, вся в конопушках и кругленькая, называемая нежно и ласково Солнышком, приняла Носовский вызов и сочувственно позвала его по селектору. Дверь в диспетчерскую была открыта, и Носов, не кланяясь окошку, зашел во внутрь. Катечка протянула карточку и сказала, извиняясь:
- Поедешь в деревню Рогожино, это по Иваньковскому шоссе и там будет поворот с указателем. В общем, их с этого года присоединили к Москве, мы их обслуживаем! Мужчина 72 года - умирает! Вызывала дочь.
Носов присвистнул: - ни фига себе?! Туда минут тридцать добираться, а то и час! О чем они думают?  Тут спеши не спеши, как судьба распорядится. Носов ничего не стал предполагать. Повод к вызову это только - слова. Сколько раз он убеждался, что повод не совпадает с реальными событиями. Поэтому, приняв к сведению, что все может быть на самом  деле, Витя не стал создавать ажиотаж, он нашел своего Владимира Михайловича, сидящим в водительской у телевизора, и спокойно пригласил его на вызов, не забыв, однако уточнить, что пациент собрался умереть. Водитель выслушал адрес, почесал крепкую блестящую лысину и сказал:
- А я не знаю, как туда ехать. Придется искать.
- Значит, придется искать, - согласился Носов, и они  пошли к машине.
На сьезде с кольца, Носов узрел затившийся в засаде гаишный жигуль, они припарковались рядом, и водитель пошел уточнять, как найти деревню Рогожино, которая теперь вошла в состав Москвы. Он вернулся минуты через три, и довольный, сообщил:
- Порядок, третий поворот направо, на бетонку а там еще километр и деревня, но там грунтовка! Лейтенант, сказал, что пока морозы - дорога твердая, а в оттепель только на тракторе или грузовике можно пройти.
- Ну что ж, ежли что - толкну, - сказал Виктор. Он хотел,  еще когда выезжали с подстанции, закурить, но увидел огромную табличку на торпеде “просьба, не курить!” свинченную с такси, и уточнив, на всякий случай у Владимира Михайловича, что курить не надо, маялся от дикого желания затянуться.
С бетонки они съехали в две огромные колеи с окаменевшим бугром посередине, проложенные в чистом поле, и после третьего удара дном по этому горбу, Михалыч попытался вырулить на него, а левым колесом съехать в целину или хотя бы на краешек дороги. Волга вдруг резко вильнула,  слетая со скользкого бугра и, погрузившись боком в рыхлый промороженный снег, стала. Левое заднее выкидывало тонны снега, поднимая метель позади машины.
- Хана, - сказал водитель и, открыв дверь, утонул в снегу по колено. Он, конечно, произнес другое слово, но “хана” соответствует ему почти полностью.
Носов вышел в колею и, приложив, руку козырьком ко лбу, чтобы не слепило солнце, попытался разглядеть на горизонте деревню Рогожино. В дали среди деревьев белели крыши деревенских домиков. Виктор сел в машину, немного согрелся, затем, выйдя, запахнул свою суконную шинельку, нахлобучил черную ушанку с кокардой СМП и красным крестом, извлек из салона ящик и сказал унылому водителю:
- Я пошел, если там хоть какая-нибудь машина есть, пришлю, но вы и сами ловите. Пока.
Водитель махнул рукой. День начинался плохо.
Носов похвалил себя за теплые шерстяные носки надетые под любимые туристические ботинки с мощной рифленой подошвой, или как он их называл - дерьмодавы. Все-таки ноги не замерзнут, надо только идти, а вот рукам хуже. Не было ни варежек, ни перчаток. Поэтому он правую руку засунул за обшлаг шинельки почти под мышку, а когда замерзала левая, то перехватив ящик в теплую правую руку, он левую прятал в глубокий карман с  дыркой, поэтому там тоже было тепло. Так, перекидывая ящик из одной руки в другую, он постепенно приближался к деревне. У первого же двора, Виктор увидел невероятную картину: седой старик в одних портках и валенках с седой развевающейся бородой колол на морозе дрова. От красной спины шел пар. Топор со звоном раскалывал прокаленные морозом  березовые бревнышки. Чурки от невероятных ударов разлетались в снег, и две приличные горки свежих золотистых поленьев возвышались по бокам от огромной плахи.
Носов подошел к остаткам забора и окликнул:
- Дедушка! - Старик остановился и обернулся, - Это Рогожино?
- Рогожино, - подтвердил старик и крепко вогнал  топор в плаху.
- А где мне найти Веселкина Петра Ивановича?
- А это я, - сказал старик, и тут же пригласил, - Пойдемте в дом, что мерзнуть?
Носов послушно протопал сначала в сени, там отряхнул от снега ботинки, и вошел в просторную натопленую горницу. Старик сразу натянул на голое тело серый свитер крупной вязки, выпростал бороду из воротника и, повернувшись к Носову, спросил:
- А в чем дело?
Витя протягивая ему карточку, сказал:
- У меня вызов, что вы умираете. Вот, мужчина  семьдесят два года - умирает. Это к вам?
Старик отвел  протянутую карточку, забрал у Носова из закостеневшей руки ящик и подвел к столу с самоваром.
- Вы не сердитесь, - сказал он, - это дочка. Ей некогда, а обо мне заботится. Вот опять скорую прислала. Ну, а я, как видите жив - здоров, и пока умирать не собираюсь.
У Носова потемнело от ярости в глазах, дыхание перехватило. Это ж какой стервой надо быть!
- А сама она к вам приехать не может?
Старик развел руками.
- Выходит, не может. Вот прислала мне грузовик березовых дров, теперь колю. А вот сама никак не приедет. Дела., - он вздохнул, хотя по виду деда ясно было, что он уже и не надеется на приезд.
Носов не решался спросить, что ж мешает ей из Москвы, которую в ясную погоду наверное с крыши видно, приехать хоть в воскресенье? Да и какой же наглости и беспардонности надо набраться, что к здоровому крепкому человеку прислать скорую на всякий случай? Он принял алюминиевую кружку с душистым чаем, забыв, что только полчаса назад как пил его, и стал отогревать руки.
- У меня машина застряла на дороге в снегу. - сказал он, старику, который пошевеливал кочергой дрова в голландской печке, что стояла посреди горницы, - Здесь есть телефон или машина у кого-нибудь?
Старик закрыл дверцу, поставил кочергу на прибитый к полу лист железа и сказал:
- Нет здесь ни телефона,  ни машины, сейчас попьете чаю, согреетесь и пойдем доставать вашу.
Носов удивился.
- Это как?
- Как, - Старик поплевал на ладони, - руками.
Носов выхлебнул чай, ощущая, как тепло разливается по продрогшему организму, как отогревается кончик носа, и встал из-за стола. Старик протянул ему вязаные из той же серой, что и свитер, шерсти варежки.
- Это вам, берите, берите, сам вязал. - Носов взял варежки, поняв, что и свитер тоже сделан руками деда. Это что ж за натуральное хозяйство? Но задавать этот вопрос он не стал, а пошел следом, прихватив вспотевший в тепле ящик.
Старик Веселкин взял из сарая совковую лопату, лом и две широченных двухметровых доски. Доски он погрузил себе на плечо, а лопату вручил Носову.
После жаркой печки и чая, а особенно, ощущая невероятный жар в вязаных рукавицах, Носов бодро шагал за летящим над дорогой стариком. Веселкин шел, как и был в свитере, портках и валенках, облепленные снегом доски лежали на его плече, он их только придерживал, а лом качался в левой руке перехваченный точно по середине. На руки старик Веселкин все-таки надел точно такие же варежки, только размера на два побольше.
В машине никого не было. Носов подергал ручки - заперто, понял, что Владимир Михайлович пошел к шоссе ловить машину. Старик Веселкин  положил доски рядом с “волгой” и начал лопатой выгребать снег из под машины. Носов подумал было ему помочь, но лопата была одна, а Старик в этот момент сравним был с небольшим экскаватором. Поэтому Виктор поставил ящик рядом с колесом в колее и зашагал в сторону шоссе на поиски водителя.
Владимир Михайлович, до костей продрогший в своей “аляске”, безбожно материвший и этот вызов, и эту деревню, и этот мороз, и всех проезжавших мимо водителей, обнаружился на перекрестке. Он увидел Носова и крикнул еще издали:
- Ну что?  Нашел машину? - о вызове он уже не думал, видел он этот вызов на одном месте...
Носов покачал головой и улыбнулся.
- Нет. Там нет машин. Всего три дома. А что тут? Нет никого?
- Да, нет?! До хрена! Только никто не хочет помочь! Кто спешит, Кто без троса. Черт! Воскресенье гребаное, хоть бы один грузовик! - Водитель орал. - А один гад червонец заломил! Сволочь. Я их что- кую? Эти червонцы?
- Ну пойдем, - позвал Михалыча, Виктор,-  погреетесь в машине, а мы пока обкопаем, и доски подложим. Я помощника привел! Вытолкаем мы ваш “сарай”! Во! - и он стянув с рук варежки, протянул водителю, - Дед дал, погрейтесь!
Михалыч всунул  побелевшие руки в теплые рукавицы и блаженство разлилось на физиономии.
- Класс! Ну пошли. Будешь вместо трактора!
Когда они вернулись к машине, старик Веселкин уже обкопал снег вокруг левых колес, основательно утоптал его валенками, подложил под переднее и заднее колеса по доске, и вырубал ломом канавку в срединном горбу колеи. Снежно-ледяное крошево брызгало от мощных ударов во все стороны. Работа спорилась. Старик, краем глаза увидав водителя, на секунду разогнулся и кивнул ему.
- Еще немного осталось, - сказал он, проведя варежкой по распаренному красному лицу, - Вот прокопаю путь для колеса и порядок.
Носов протянул руку, чтобы взять лом у старика Веселкина.
- Давайте, Петр Иванович, я подолблю!
Старик не дал,
- Руки пристынут, а где варежки? - спросил он, увидев, что Носов опять с голыми руками.
- Водителю отдал, погреться, - объяснил  Виктор. Старик кивнул и продолжил молотить ломом, откалывая куски льда.
- Ты, доктор, лучше лопатой расчищай, там она у машины лежит.
Водитель уже заперся в “сарае”, завел мотор и отогревался. Минут через десять, широкая ровная канава была пробита в горбу против правого колеса, Старик отошел в сторону  и махнул водителю, давай!
Владимир Михайлович, мягко поддал газку и, как будто и не сидел в сугробе левым боком, выкатился на дорогу. Он вылез из машины, и принялся собирать доски, что остались вдавленными в снег позади.
- Оставь! - крикнул старик, - я заберу. Но водитель все же вытащил доски и сложив, подал старику, тот положил их, как и раньше, на плечо, Михалыч снял варежки и протянул, возвращая. Старик взял их, подержал и отдал Носову.
- Держи, доктор, на память. И не помни зла. - он повернулся к водителю, - а ты сейчас лучше задом, прямо по колее, а там на бетонке развернешься.
Водитель кивнул, мол, ясный перец, так лучше всего!
Виктор, закинул ящик в салон, поближе к печке, чтобы ампулы оттаяли. И перед тем, как сесть в машину, сказал, отшедшему старику.
- До свидания! Спасибо.
Старик качнул рукой с ломом и, повернувшись, пошел домой все той же стремительной летящей походкой. Седая брода его и волосы развевались на ветру, а Носов только сейчас заметил, что старик не надел шапки. Ему очень не хотелось уезжать. Он чувствовал невероятное восхищение этим необычным характером, старым, но не сдающимся человеком. Да и каким старым? Вот уж правда, нам года - не беда!
Михалыч уже на шоссе, спросил:
- А что тот-то? Умер?
- Кто ?- не сразу понял Носов.
- Ну к которому вызывали?
- Да вот это он нас и вытягивал! - сказал Носов, - Здоров, как видишь.
- А что ж вызывал? Пошутил что ли? - не понял водитель.
- Да нет, не пошутил, - сказал Виктор, - это его дочь так проявляет заботу о папаше. Сама приехать не хочет, так вот на всякий случай скорую посылает. - Отошедшая было ярость вдруг накатила с прежней силой. Обидно было даже не за себя, не за застрявшую машину, и не за мороз, обидно было за старика, к которому проявляется какая-то формальная не человеческая, а канцелярская забота. Вроде как галочку поставили. Этот пункт - выполнен. Ведь родной отец! Носов достал из кармана варежки, крупная серая нить переплеталась в незамысловатый узор, шерсть была грубой и кололась, наверное от того и было так тепло рукам. А может, и от того еще, что теплыми руками связаны были они и вплелась в них частичка огромной души старика Веселкина.
Водитель помотал головой и ничего не сказал, только уже въезжая на подстанцию, проговорил :
- Невероятный старик, не от мира сего, и такая дочь!
- Ладно, - сказал, - Носов, - не будем судить, что мы знаем о ней?
- И то верно, - согласился Михалыч.
В диспетчерскую Виктор отдал карточку с надписью “ложный вызов” и рассказал всю эпопею, не упомянув о варежках. Ему почти сразу дали следующий “рутинный” вызов, и он уехал. Потом еще, и еще... Где-то около пяти, он приехал на подстанцию, и увидел в списках отдыхающих Вилечкину бригаду, а саму Вилечку обнаружил на кухне. Она собиралась после чаепития обновить губки и уже приготовила карандашик с помадой, однако, увидав, вошедшего Носова, убрала его. Носов не любил вкус губной помады. Он вообще очень терпяще относился к парфюмерным запахам. Ему нравились нежные, почти незаметные запахи духов сирени и ландыша, и он терпеть не мог мужских дезодорантов, хотя и пользовался сам, но очень ограниченно. Особенно после случая, когда он с одной молоденькой стажеркой, еще до знакомства с Вилечкой, приехал к больной с бронхиальной  астмой. Приступ на духи стажерки развился столь мощный, что Носову пришлось ее выставить за дверь и работать одному. По этому он старался никогда не курить перед вызовом, а только после и мало пользовался лосьоны-ми и дезодорантами.
В кухне кроме них никого не было. Носов наклонился к Вилене и поцеловал нежную щечку, а та пощекотала его ресницами и спросила:
- Чай будешь?
Носов в уме пересчитал объемы выпитые за сегодняшний день, получалось не много, но и не мало: кружку утром, кружку  у старика Веселкина, кружку после обеда, чуть больше литра...
- А ты будешь?
- Я только что попила, - сказала Вилечка, - я просто с тобой посижу.
- Тогда я потом.
Виктор думал, рассказать ей про первый вызов, про удивительного старика и его подарок, сейчас или оставить на потом? Когда они окажутся вместе не на работе и надо будет о чем-нибудь говорить. В этот момент, включился селектор и голос  Солнышка, объявил:
- Доктор Носов, к телефону!
Виктор выскочил в коридор, недоумевая, кто может ему звонить, мама? Что-нибудь случилось?
Солнышко протянула ему трубку и сказала тихо:
- Это она.
- Кто ? - не понял Виктор.
- Ну та самая, что к деду в деревню вызвала.
Носов взял трубку.
- Алло?
- Это вы сегодня ездили на вызов к Веселкину  Петру Ивановичу в деревню Рогожино? - спросил начальственный женский голос. Это был голос директора завода, главка, школы или магазина. Таким голосом разговаривают завучи с двоечниками.
- Да.
Голос вдруг чуть-чуть потеплел.
- Ну как он себя чувствует? Какое у него давление? - Носова скрутило от ненависти к этой женщине. Не зная, что сказать, он выдавил:
- Секунду, - и зажал ладонью трубку. Переведя дыхание, и чуть-чуть успокоившись, он как можно равнодушнее сказал:
- Вы знаете, он умер. - Солнышко, побледнела., замахала руками. Ты что? Ты что?
Не дожидаясь реплики с того конца, Носов положил трубку.
- Зачем? - только и сказала Солнышко.
- А затем, - ответил Носов, - Может, хоть теперь съездит к отцу, стерва. А то видишь ли забота о папочке, волнуется, видишь ли!?
- Ну все равно , так нельзя! - сказала Солнышко. - Этим  не шутят.
- А с чего ты взяла, что я шутил? - раздраженно ответил Носов.- Мне совсем не до шуток. - Он вышел из диспетчерской.
В кухне Вилечка, сразу почувствовала его состояние.
- Ты что такой колючий?
И Носов выложил ей всю историю от начала и до конца, который состоялся минуту назад. Она посидела, помолчала и, положив на его руку свою маленькую ладошку, проговорила, нежным голоском:
- Я думаю, ты не прав. Конечно, за деда обидно. Но это его семья, и его отношения с дочерью. Ты не должен был ей этого говорить. Но что сделано, то сделано. - И вздохнула.
Носов понимал, что она права. Но в памяти стоял седой крепкий старик, с топором в руках, развевающаяся на морозном ветру борода и яркие поленья в березовой коре. И варежки, что лежали в кармане шинели. Да, мы должны делать свою работу, а эмоции, это лишнее. Это все должно идти мимо нас...

Спустя две недели, когда Виктор и Вилена встретились в свой выходной, наступила оттепель. Вилена шагала рядом с Носовым в раздумье, куда бы податься? Вдруг предложила:
- А что если нам навестить того старика? Давай узнаем, как он там?
Носов, которого давно мучил этот же вопрос,. после раздумий согласился.
- Давай. Надо извиниться.
Они разыскали автобус, который идет по Иваньковкому шоссе в ту сторону, Носов помнил, что по бетонке ехали они километра два, а по грунтовке и того меньше. В общем, через полтора часа они уже топали по краю раскисшей колеи и перед ними вырастала из чистого поля деревня Рогожино. Носов узнал первый дом старика Веселкина и , кивнув Вилечке, показал:
- Вон его дом!
Они подошли вплотную. Дом был пуст. Окна заколочены, дверь заперта. Во дворе аккуратно вдоль стены сарая уложена давешняя поленница. Носов обошел вокруг дома. Тишина. Что же случилось?
- Может его дочь забрала к себе? - предположила Вилечка. - представь, ты ей объявил о его смерти, она примчалась сюда, увидела, что он жив и здоров, совесть в ней проснулась, и она забрала его к себе. А?
Носов готов был с ней согласиться. Но кое-что не укладывалось в версию Вилечки. Вот не поехал бы отсюда никуда старик Веселкин. Тут он дома. И никакие заботы не вытащили бы его из своего рая, каким бы адом ни казался он его дочери. И видно было, что не погостить уехал он отсюда. Дом опустел совсем. Когда уезжают на короткое время окна досками не заколачивают...
От соседнего дома в сторону Носова и Вилечки направлялся мужичок.
- А вы чего это? Дом хотите купить?
- Да нет, - сказал Носов, - мы приехали к Веселкину Петру Ивановичу, - не знаете где он?
- Петр Иванович? Да он умер, с неделю назад.- Сказал мужичок, и начал набирать поленья, складывая их на левую руку. - Вот дочка его приезжала, дрова мне продала, и попросила за домом приглядывать, ежели вдруг покупатель найдется. Мы ж теперь в Москве!
Носов стоял ошарашенный этим известием. Вид старика колющего дрова на морозе, в портках и валенках... А как он вытаскивал машину, очищал снег, колол лед? Нет, этот человек  и вдруг вот так умер? Не вязалось...
Вилечка повернулась к мужичку.
- Он что - болел?
Мужичок, набрав дров, собрался уходить.
- Да нет, здоровый был старик. Всегда все сам делал. Вот дрова нарубил сам. И по дому сам.
- А что ж тогда так внезапно? - хрипло спросил  Носов.
- Да кто ж знает? - пожал охапкой дров мужичок, - Дочка то его давно забрать хотела, да он  отказывался. Она ему все скорую вызывала, считай, каждое воскресенье... Он их встречал, чаем угощал, и отправлял. - Носова при этом передернуло. Мужичок развернулся и пошел к своему дому. Виктор его окликнул:
- А где его похоронили?
- Не знаю, - отозвался тот от крыльца, - наши то все на Химкинском лежат, а куда его - не знаю.

Ничего не хотелось. Ни в кино, ни гулять. Настроение было препоганым. Носов, нахмурясь, шагал к шоссе, рядом почти вприпрыжку бежала Вилечка, повиснув у него на локте. Наконец она взмолилась:
- Ну не беги  ты так! Я не успеваю. - Носов сбавил темп. Он еще некоторое время шагал молча.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - сказала вдруг Вилечка. - Ты винишь себя в его смерти. Так?
- Почти, - пробурчал Виктор. - если бы я не брякнул тогда? Это все, конечно суеверия, но я суеверный человек. Я не могу избавиться от мысли, что сглазил деда. Хотя и не верю в сглаз. Я врач. Деду семьдесят два года. Он полное право имеет умереть просто так. Но я же видел его, он абсолютно здоров! Был.
Вилечка ничего не ответила, помолчала и, пытаясь собрать в ясные слова одолевавшие мысли, сказала:
- Я, конечно, не могу судить о нем, болел он или был здоров? Но я знаю одну историю, мне мама рассказывала. Так вот ее бабушка, которая ее воспитывала, бабушка Марфа, дожила до девяноста лет и до последнего момента была здорова и активна. Она держала свое маленькое хозяйство, там в деревне в Рязанской обрасти, а мама к ней ездила каждый отпуск, навещала. В последний мамин приезд, она ни на что не жаловалась. Мама была с ней, помогала ей по дому. Бабушка приготовила ужин, и легла подремать, пожаловалась, что устала. А когда мама ее стала будить, через полчаса к ужину, то оказалось, что она умерла во сне. Тихо и спокойно. Ты понимаешь. Нет никакой связи между тобой и им. Просто ему пришел срок. И не казни себя. Все это только совпадения.
-Да, - сказал Виктор, - Совпадения... Но ведь зачем-то все это совпало? И то что я приехал, и его подарок, и мой ответ его дочери, и наш приезд сюда. Зачем?
- Я не знаю, - сказала Вилечка, - и никто не знает. Может просто, что б нам впредь была наука, что делать и что говорить?
- При чем тут ты? - угрюмо проговорил Носов, - Это мне наука.
- Нам наука, - повторила Вилена упрямо, - я ж с тобой! - и прижалась к его плечу.
Подошел автобус, они сели и поехали в Москву.