А идея эта зародилась где-то в недрах комитета комсомола. На одном из заседаний прожектор наш - Блюменталь, двинул всем идею разом:
  - На носу день медработника, а народ скоропомощной потешить нечем!
   Секретарь освобожденный - Валентина Макарова, сразу даж не поняла.
  - Это чем же ты его тешить собрался?
   Блюменталь человек заводной и решительный, сказал:
  - Кинем клич по подстанциям, объявим конкурсный отбор для самодеятельного концерта, народ откликнется, я уверен.
   То ли Валентине денег было жалко - скооперироваться с месткомом и пригласить профессиональных артистов, то ли Блюменталь ее так завел своим неизмеримым энтузиазмом, но комитет большинством голосов порешил: Самопальному концерту - быть! И поручил всю работу Прожектору во главе с Блюменталем. Инициатива - она, что? - наказуема!
   Три дня Блюменталь с секретаршей обзванивали сорок подстанций и передавали телефонограммы для секретарей местных организаций, чтоб те перевернули подстанции вверх дном, но самодеятельность подняли на высокий уровень и прислали на конкурс, который должен пройти через две недели в большом конференц-зале управления, что все называли - Центром.
  
   Через две недели настал час Икс первого дня. Блюменталя у дверей конференц-зала встретили трое с гитарами... Блюменталь посмотрел поверх их голов и не увидел боле никого.
  - И это что - все? - возопил Блюменталь. - На сорок подстанций, на пять тысяч врачей и фельдшеров - три гитариста?! Нет, я умру! - Прожектор, что стоял вокруг Блюментала поддержал его, под руки.
  - Не умирайте, шеф! Еще не вечер. Придут! - Уговорили, остался жить.
   Блюменталь прошел к сцене, рухнул в кресло глав врача, спиной к бюсту Вождя, и вальяжным жестом, помахав в воздухе конечностью, сказал:
  - Ну, покажите, что у вас там?
  
   И вот вышел первый человек с гитарой. Он сел на стул, полжил ногу на ногу, на эту ногу положил гитару, и тренькая пальцами по струнам принялся настраивать гитару. Блюменталь выпучил глаза:
  - Вы что?! Не могли дома ее настроить? В чем дело?
   Человек стушевался.
  - Не моя гитара, взял на время... а настроить не успел. Сейчас, сейчас!
   Блюменталь начал бешено качаться в кресле и засадил по микрофону стоявшему на столе. Техники, как оказалось, микрофон зачем-то включили. Из динамиков раздался грохот. Блюменталь тут-же схватил микрофон и радостно заорал:
  - Идите, настраивайте инструмент! Следующий!
   Вышел следующий человек с гитарой, но в отличие от первого встал у другого микрофона - закрепленного на длиной ноге посреди сцены. Блюменталь смотрел на него подозрительно.
  - Настраивать ничего не надо?
  - Нет.
  - Что петь будете?
  - Розенбаума "Светофоры, дайте визу..."
   Блюменталь удивленно уставился на исполнителя. Тот молчал в ожидании команды.
  - Нет, это не годится. А больше ничего нет? - взгляд Блюменталя стал тепллеть, потому что в зале - в задних рядах шло оживленное шевеление, подваливал самодеятельный народ. - Что-нибудь другое, не такое заезженное?
  - Есть. Вариация на тему Суханова "Зеленая карета".
  - Ну, ну интересно... Чьи стихи?
  - Мои, - скромно сказал исполнитель, по мотивам Сапгира.
   Услыхав знакомую фамилию, Блюменталь смягчился и скомандовал:
  - Давай.
   Гитарист взял несколько аккордов, и тихо перебирая струны, запел:
   Спят, спят ежата, спят мышата...
   И опята, и зеленые ребята.... (У Блюменталя отвалилась челюсть) Все уснули до рассвета... Лииииишь, медицинская карета.... Мчится, мчится в вышине, в предрассветной тишине.... (Челлюсть Блюменталя не собиралась возвращаться на место, а без нее он не мог скомандовать "стоп", поэтому певец продолжал) - Семь врачей разгоряченных, в шапках белых и зеленых, над Москвой несуться вскачь... А за ними - старший врач! (Блюменталь, пытался руками привести челюсть в рабочее состоянее, и пока он искал, как это сделать, певец пролоджал) - Не угнаться за каретой! Ведь ноль три в карете этой! Утром встанешь у окна, во дворе стоит - ОНА! (Блюменталь, наконец, установил шарниры на место, и уже готовился...) - Спите спите медвежата, и ежата, и опята и зеленые ребята (тепло и доверительно посоветовал певец и затем радостно поведал всем: - в самый тихий ранний час, вой... ой-ой-ой-ой... сирен разбудит ва-ас!
  
   Блюменталь махнул рукой и сказал:
  
  - Хватит. - Певец замолчал, - и как это понимать? - Певец непонимающе молчал. - Я спрашиваю, как понимать эти ваши - вирши? Что это за "опята", "зеленые ребята"? Объясните, только покороче!
  - Ну, чего тут не понятного? - пробубнил певец, - "опята" - это бабки с дедками, а "зеленые ребята" - алкаши... И в конце концов - это ж поэзия! - сказал он серьезно. - Вот у Сапгира - кони в шапках, и в карете - весна. А я по своему сочинил...
  - Вы свободны, спасибо, - с ядом в голосе сказал Блюменталь, - Давайте - следующий!
   На сцену вышли двое.
  - У вас что?
  - Сценка.
  - Да и о чем?
  - Про склероз, - сказал один. - Это как Винокур с одним еще общается... "доктор, у меня - это..."
  - Ясно, - сказал Блюменталь - Идите ищите, что-нибудь посвежее, чем те яйца, которыми вас забросают. Следующий!
   Поднялся на сцену длинный тощий субъект, в свитере и джинсах. Он подошел к Блюменталю.
  - Вы кто?
  - Врач. - сказал субъект.
  - Я не в этом смысле. Что делать будете? Петь, плясать, что?
  - Стихи у меня, - сказал длинный врач, - свои.
  - Что вы говоите? - всплеснул руками Блюменталь, - интересно... Ну что ж, и не страшно? Вот так, сразу в концерт?
  - Нет. Я их уже проверял.
  - И на ком же?
  - На жене, детях и родителях.
  - И как они? Здоровы?
  - Вполне... Не жалуются...
  - Ну, хорошо, давайте. Как называется ваше стихотворение? - Блюменталь сделал ударение на Творение.
   Длинный врач подошел к микрофону, принял позу вопросительного знака, при этом его нос и рот уперлись в микрофон, опустил руки по швам и начал немного гнусаво:
  - Булка калорийная. Которая за десять копеек, - добавил он неожиданно. Блюменталь внимательно смотрел на него.
  
  
   Я со "скорой помощи" быдло выездное
Я борюсь со всякою хворью и бедой
Днем и ночью, в дождь и в снег , летом и зимою
А пожрать-то хочется, тоже ведь, живой!
  
  
   Блюменталь во вторай раз отвесил челюсть. И пока он ничего не сказал, поэт продолжил:
   Тяжело лечить людей на работе суточной
Чувствую, что в животе начало бурлить
И после смены трудовой я подьехал к булочной
Чтоб купить там булочку и чаю с ней попить
   Народ в зале подох.
   Хорошо живется нам при социализме
Напрягаясь, агропром кормит свой народ
Но пока еще трудна жизнь в родной отчизне
Потому-то в булочной людей не в проворот
   В зал начали набиваться сотрудники оперативного отдела...
   И во всех краях моей родины задрипаной
Славные сограждане ходят в магазин
Белым сахарным песком сумки позасыпаны
Монолитна очередь, все там как один
   Не нужна мне коз- халва, не нужны и сушки
Булку я себе купил, и 2 сухаря
Только встала на пути ветхая старушка
Дочка века прошлого, фрейлина двора

   Блюменталь подобрал челюсть, положил головку на руку и слушал, затаив дыхание:
   Я таких десятками на иглу нанизывал
Выяснял дотошливо, что и где болит
А эта встала поперек, и слюной забрызгала
И с тоскою чувствую, сейчас заговорит
   Если б поэт читал свой стих как-то иначе...
   Дернулась убогая, как на дефибриляторе
Побледнев, прошамкала мне беззубым ртом
Что таких, как я, козлов, при Павле императоре
Прогоняли через строй и назвала скотом
   Картина этого диалога не рисовалась бы с такой ясностью!
   Мол, вместо чтоб работать, я, по продмагам шастаю
Получаю ни за что многие рубли
А в это время граждане всей страны несчастной
Пачками безвременно от СПИДа полегли
   Долго слушал я ее, и сказал с обидою
-Зря ты меня, бабушка, словом не кори!
А СПИДа, бабка, не боись, не умрешь от СПИДа
На вот тебе презерватив, только не ори!

   Не забуду я во век ее губы синие
Будет ночью сниться мне, душу леденя
Как взмахнула ручкою бабушка сенильная
И батоном треснула по уху меня
  
А что было далее, я не помню более
Тело мое бедное фельдшер отстоял
Говорят, что я лежал, и рукою сломанной
Булку калорийную к сердцу прижимал
  
   На последних словах зал валялся между кресел в перемешку с прожектором, а Блюменталь вытирал слезы. Поэт повернулся к нему.
  - Ну, как?
   Блюменталь задумчиво глядел на него. Потом спросил:
  - А еще что-нибудь есть?
  - Много, - сказал поэт, и снова принял стойку у микрофона.
  - Ну, например?
  - Вот, посвящается скорой помощи Москвы, - сказал поэт, откинул сальные волосы с прыщавого лба и задумался, настраиваясь...
  
   Есть в Москве на площади старинной
Станция что "скорой" называют
Рядом дом стоит странноприимный
Странные там люди обитают
Он подковой выгнут был на счастье
Там лечились сирые бабуси
И деды и люди всякой масти
А теперь туда - попробуй сунься!
А 100 лет назад в народе
Ничего не знали вроде
Про какой- то там мальтийский орден
   Мы теперь живем не так, как жили
Перед скорой все открыты двери
Ведь трудов не мало приложили
И Пучков, и Шматов, и Каверин
Ездием теперь не на кобыле,
Не боимся сырости и грязи,
Наши мощные автомобили
С современными средствами связи
А 100 лет назад бедняги,
Службы скорой работяги
Ездили везде на конной тяге

   Блюменталь помахал рукой, и в микрофон сказал:
   - Вот этот кусок уберите. - Поэт кивнул и продолжил.
  
   Есть у нас различные приборы
Есть баллоны с запахом озона
И уже наверно будут скоро
Руки до колен как у гиббона
Надо ж взять с собой и то и это
Мало ли, что встретить приведется
Коль всю нашу снасть сложить в карету
Лошадь в той карете надорвется
А 100 лет назад бедняги
Службы скорой работяги
Не таскали эти железяки
   В зале установилась тишина. Кто-то посмеивался на слова "руки до колен, как у гиббона"
  
Мы бы успевать повсюду рады
Но доезд короткий только снится
В пробках на столичных автострадах
Можно выпить и опохмелиться
Гололед несет на повороте
И МЕРСы, и РАФы и ГАЗЕЛи
Если б мы летели в вертолете
То тогда, быть может, мы успели
А 100 лет назад бедняги
Службы скорой работяги
Всюду поспевали на коняке
  
   Блюменталь кашлянул. Строфа ему и нравилась и не нравилась.
   От натуги красные как раки
Грузим на носилки центнер с гаком
Населенье вежливо взирает
И тайком показывает факи
Не дождавшись мускульной подмоги
Тащим, подворачивая ноги
И за всем за этим надзирает
Мент при автомате очень строгий
А 100 лет назад беднягам
Службы скорой работягам
Каждая бы баба помогла бы
   ЭКГ снимаем по 5 метров
Будто больше и заняться не чем
Сил нет от журналов и рецептов
Больше пишем, чем больного лечим
Напрягают разные проверки
И бойцы РУОПа наезжают
Хорошо еще, не ставят к стенке
И из пулемета не стреляют
Так работать нету силы
Может нам, как раньше было
Пересесть из РАФа на кобылу?
Как 100 лет назад беднягам
Службы скорой работягам
Ездить по Москве на конной тяге?

   Поэт закончил. Блюменталь молчал. В зале стояла тишина. Наконец, Блюменталь, сказал:
  - Хорошее стихотворение. И лучше первого. Вот только строфу где руководство перечисляется уберите, и насчет выпить и опохмелиться, или уберите, или как-то иначе...
  - Я ничего переделывать не буду, сказал врач у микрофона. - Берите так. Или я не буду читать.
  - Ну, вы не горячитесь. - засуетился Блюменталь, - отдохните пока, - было видно, что врач при всем его непрезентабельном виде ему понравился. - Отдохните, подумайте, а мы других пока послушаем.
   В зале народу было море. И все рвались на сцену. Каждому хотелось что-то показать. Но всех как переклинило. Блюменталь отсеяв с десяток различных выступлений на медицинскую тему, в микрофон проорал:
  - У кого-нибудь, есть что-нибудь не медицинское и не скоропомощное?
  - Есть, - сказала очень симпатичная девушка. И вышла на сцену.
  - И что у вас? - подозрительно спросил Блюменталь.
  - Романсы.
  - Прекрасно. - Блюменталь потер ладошки, и сел. - Начинайте.
  - Романс "Гори, гори, моя звезда", - сказала девушка. И спела романс. Голос ее был глубокий сильный, чувствовалось, что здесь не только природные данные, но и поработал кто-то из учителей в постановке голоса. Блюменаль был счастлив.
  - Превосходно! Замечательно! - заворковал он, - откуда вы?
   Девушка сказала на какой подстанции работает врачом.
  - Вы замечательно поете, - еще раз похвалил Блюменталь, - но если можно что-нибудь не такое минорное, повеселее можно?
  - Можно, сказала девушка, и исполнила забавный диалог-шутку: Где рефреном шло "Не лукавьте, не лукавьте, ваша песня не нова, ах оставьте, ах оставьте, все слова, слова, слова..." Он при этом так лукаво и озорно стреляля хитрющими глазками, что казалось, Блюменталь после исполнения скажет, "а Вас, девушка, я попрошу задержаться после концерта!". Но она допела, а Блюменталь, только поставил галлочку напротив ее имени, и потом записывал ее данные.
   К девяти вечера было уже набрано народу на пятичасовой концерт, когда на сцену вышел тот самый первый гитарист, который настраивал не свой инструмент.
   Блюменталь сказал устало:
  - В принципе, мы набрали. Что у вас?
  - Песня, - сказал гитарист, - ОДА СКОРОЙ ПОМОЩИ.
  - Да что вы говорите? - Блюменталь поднял бровки, - целая Ода?! Ну, ладно, давайте.
   И гитарист - дал. Ритмично ударяя по струнам, он запел:
   В нашем спальном районе, болезням на страх
Мы несем свою трудную службу
Лечим всех от всего, чем хотите и как
Если нужно и если не нужно
Наши РАФы, как чайки, над морем быстры
Наши иглы и скальпели остры
Мы родного МИНЗДРАВа крутые сыны
Все больные нам братья и сестры
   На подстанции нашей, где каждый орел
И не очень большая зарплата
Есть магнезия, шприц, валидол, димедрол
Как сказал Розенбаум когда- то
Есть жгуты, и зажимы, со спиртом флакон
Для носилок могучие плечи
А у наших больных дома есть телефон
И то место, в которое лечат
   Пусть средь ясного дня над родным Строгино
Разразится магнитная буря
Нам она ни по чем, не боимся ее
Бурю встретим мы, брови нахмуря
Пусть ответственный врач валидол засосет
В кабинете с тоскою во взоре
Наше дело ать-два, и без страха вперед
Будет буря- мы с нею поспорим
   Пусть нас разъединят или соединят
Пусть хоть дустом вонючим потравят
И магнезию пусть навсегда запретят
Колпаки пусть носить нас заставят
Пусть в полях все посевы съедят грызуны
И сгниет под нитратами овощ
Пусть провалится к черту все, в тар тарары
Но останется СКОРАЯ ПОМОЩЬ!

  
   Он послледний раз ударил по струнам, и долго еще эхо гуляло под потолком затихшего зала.
  - Отлично! - сказал Блюменталь. - Вот и завершающий номер!
   И мы счастливые разъезжались по домам, в уме вспомная все стихи и песни, что прозвучали сегодня на отборочном конкурсе.
   Концерт у нас получился что надо. Правда потом в парткоме всыпали всем, за вольницу казацкую... Но мы дружно отстаивали нашего секретаря, вопя во все горло: Перестройка, Гласность, Горбачев! Нам поставили на вид и на нас плюнули... а потом и вспоминать-то оставалось, только что наш замечательный концерт, в котором мы впервые сказали то, что хотели, что наболелось и настрадалось. Сказали, как умели...