Каждый день, и по нескольку раз скоропомощникам на дежурстве приходится подбирать пьяных на улицах. Вызывают ли сердобольные прохожие, или показалось кому-то, что пускающая пузыри в луже сизая оплывшая от хани морда застрадала плохим сердцем, или просто бригада вдруг увидела торчащие из сугроба ноги… В любом случае, это бери и вези. Если цел и пьян в медвытрезвитель, есть пьян и бит в спецтравму. Это тоже что-то типа вытрезвителя, только с травматологом.
  В одной из больниц, отделение с палатой расположилось в подвале, а приемное на первом, и чтобы не валандаться, сводя бесчувственное от перепоя тело по лестнице, специально сделали желоб, оббили линолеумом и спускали по нему раздетые до трусов тушки.
  Любят ли скоропомощники пьяных? Очень. Ну так их любят, просто сил нету как. Пьют все? Да, спиваются некоторые. И душу за бутылку отдать готовы лишь немногие. И вот несколько историй вашему вниманию:
  
  Куколки
  Водителем у Марины Захаровой и Женечки Соболевой в то дежурство оказался Серегин Сергей Сергеевич, рыж до невозможности, громоздок и силен. Служил он когда-то в ВДВ, потом гонял двадцатитонные фуры из города в город, а как женился, бросил это дело и пришел на скорую.
  Возвращаясь с вызова где-то в начале марта, бригада доктора Захаровой остановилась невдалеке от подстанции, обнаружив в фонарном свете лежащую фигуру. Дубленка и ондатровая шапка недвусмысленно сообщали, что владелец их достаточно обеспечен, а джемпер и галстук, подтверждали эти догадки. Однако мощный запах перегара от дешевого портвейна напрочь перечеркивал все симпатии к этому человеку.
  Марина пощупала пульс, нормальный, раздвинула пальцами веки, мутный зрачок поплавал туда-сюда, и ушел под верхнее. Левый глаз медленно заплывал сине-фиолетовым фингалом. Женечка и Серегин тоже наклонились над упитым.
  - Ну что доктор? – спросил Сергей Сергеич, - с подстанции вызовем «Луноход»?
  - А его пока разденут? Или он замерзнет окончательно? Ну нет. Надо везти в спецтравму. Вытрезвитель все одно его не возьмет из-за фингала. – ответила Марина. –Давай грузить.
  Серегин снял одеяло и подушку с носилок, свернул кульком, положил в кресло. На дермантиновые носилки накатил неподвижное тело, крякнул:
  - Ну, девочки!
  Марина с Женечкой, краснея от натуги, приподняли передний конец носилок и поставили на полозья. Серегин вкатил их в салон.
  Марина села вперед, а Женечка, чтоб не дышать ядовитым перегаром, по пояс влезла к Марине. Серегин включил печку на полную мощность. Пусть согреется болезный. Из салона послышалось журчание.
  - Что там? – спросила Марина. – лед тает что ли? – и почуяв запах, сама же ответила, - обдулся, вот ханыга! Поехали, Сережа, пока он нам всю машину не уделал! По пути Захарова по рации связалась с центром и получила наряд на пьяницу. Тут же и место дали на госпитализацию. Женечка с Мариной журчали о своем о девичьем, Серегин крутил баранку. Вдруг сзади раздалось бормотание, возня, и рык.
  Женечка всунулась обратно в салон, и обернулась. Пьяный сидел на носилках! Сидел! И оглядывался мутно.
  - Идея? – он вертел башкой пытаясь поправить шапку, наползающую на глаза. Руками он упирался в носилки. Дерматин под толстым задом потрескивал.
  - Ляжьте немедленно! – закричала Женечка.
  Детинушка на ее вопль не отрегировал. Он только повернул голову и посмотрел. Взгляд чуточку, самую малость прояснился.
  - Какая куколка, - прохрипел он и начал надвигаться на Женю.
  Та отпрянула в кресло, а Марина Захарова повернувшись смотрела на него через переборку.
  - О! Еще одна! – проурчал пьяный. – Мне и одной хватит! – он пошлепал рукой по мокрой промежности. – извини… меня кто-то намочил!
  Серегин принял вправо и остановил машину. Его появление в салоне для пьяницы было неожиданным, он попытался рвануть джемпер и с воплем «Гвардия не сдается!» выскочить из машины. Но Серегин его поймал, и рывком швырнул на носилки, пока пьяный пытался встать, водитель завалил его за носилки в ужасно тесное пространство между шкафчиками и арматурой носилок, утрамбовал руками и сказал:
  - Садитесь обе здесь и если он будет вылезать, долбите папками.
  Папки, это толстые картонные скоросшиватели с карточками и путевками. Как раз каждой «куколке» по папке. Сам он повел машину дальше.
  Пьяный рычал под носилками:
  - Ну, я сейчас встану! – он только попытался приподнять голову, и тут же на него обрушились два удара. Папки били не сильно но звонко.
  Серегин удовлетворенно слушал. Бах, бах, Бах Бах. Равномерно бьют, подумал он. На одном из перекрестков он заметил, что рык сменился жалобным воем:
  - Сволочи! Фашисты! Выпустите меня!
  - Лежи! – вопили доктор с Фельдшером – Не высовывайся!
  Пьяный шебуршился под носилками, то зад то голову пытаясь приподнять повыше и тут же получал по возвышенности. Бах! – Сережа! Быстрее! Он вылезает! – визжали они на два голоса.
  Серегин включил маячок и сирену. Раф несся в спецтравму. Время от времени водитель оборачивался к окошку и орал:
  - Лежи, козел! А то я сейчас приду! – и давил на газ.
  
  Наконец они влетели во двор больницы, лихо развернулись и задом подкатили к пандусу. Серегин распахнул дверь в салон. До него и так немного доносилось амбре, а сейчас такие запахи долбанули по ноздрям! Не в сказке сказать, ни пером описать! Он отстранил, готовых опять бабахнуть папкой по голове Женю и Марину, и уцепив за ремень на брюках и воротник дубленки, выдернул пьяного из щели.
  Боже мой!- подумал Серегин, - а про печку то я забыл!
Всю дорогу, печка шпарила наглому пьянице в рожу, отчего нос того превратился в багровую сливу. Вот почему он так вопил!
Медики стояли рядом с дверью, пока водитель вынимал пьяного детину из машины. ТОт шел сам, руками оттирая немного ошпареные нос и лоб.
  Женечка спросила Марину:
  - А он жаловаться не будет?
  - Его сейчас там так приласкают, что наше хлопанье покажется аплодисментами.- ответила доктор. – Если конечно он начнет им грубить. А он, кажется, довольно скандальный человек.
  - Как же так? – спросила Женечка. – Он же и так травмированный.
  - Вот именно, - сказал Серегин, - одной трамвой больше, одной меньше! Какая разница? Не будет хамить!
  
  
   Лолита
  
  Валентина Павловна Осадчая, фельдшер, десять или больше лет просидевшая в диспетчерской. Женщина крупная и решительная. Красилась она всегда ярко, сочно и говорила кратко и твердо. Спорить с ней было бессмысленно, ибо мнение ее было единственно верным. На подстанции ее отчего-то звали “Лолита”. За два года до пенсии она решила вновь, как в молодости поработать на выездной бригаде, что бы пенсионную ставку побольше выработать.
  И вот, как Лолита забирала пьяного днем у остановки недалеко от подстанции. То, что в луже лежал именно пьяный, а не заплохевший внезапно прохожий, Осадчая поняла сразу. Сердобольные старушки, все порывались подсунуть хрюкающему в луже существу авоську под голову, однако Лолита распахнув салонную дверь в рафике, ухватила спящего за штаны и воротник, и мощным броском зашвырнула его на пол между креслом и носилками.
  - Что вы делаете?! – возопили старушки. – Как же можно?!
  - А что, я ему задницу целовать должна? – отрезала Лолита, и захлопывая дверь салона, скомандовала водителю, - В вытрезвитель!
  Надо ли было ей помочь? Сомневаюсь.
  
  
  
  Вояж, вояж…
  
  Сашка Абаев вернулся на подстанцию после армии, быстро восстановил потерянный за два года вес, и добавил еще половину. Он терпеть не мог мотаться по вызовам на машине, зато любил сидеть в диспетчерской, в тепле и сухости, попивать чаёк, покрикивать на выездных, постукивать микрофоном по столу, дожидаясь, пока прогреется старенький ламповый усилитель УМ-50, и потом нарочно гавкающим голосом выкрикивать несчастную бригаду на вызов.
  Однако, все хорошее кончается, этим оно и плохо. Колыхаясь телом, Абаеву пришлось на грипп сесть на выездную бригаду. Одному. Ничего, переживем… уговаривал себя Сашка. Жизнь полосата, эпидемия пройдет, я снова вернусь в диспетчерскую.
  Февральским морозным вечером, сдав пса в спецтравме, Авилов выкатился на бульвар невдалеке от больницы. Мела позёмка, подмораживало, одинокие пешеходы и автомобили скользили на едва прикрытом снежком льду. Если бы Сашка помнил Блока, ему бы вспомнилось «метет снежок, а под снежком – ледок…», однако Блок был также далек, как вся школа с ее проблемами, пережили и забыли.
  У автобусной остановки слегка прикрытое снежком лежало тело мужского пола. Водитель оглянулся на Сашку.
  - Подберем? Замерзнет бедолага…
  - Придется, - вздохнул Сашка, - Тормози.
  Остановились, осмотрели… еще теплое тело, втянуло ноздрями, сложило губы в трубочку, почмокало.
  - Уй, ты мой сладкий! Мало тебе? Это ж надо так ужраться… Давай, за конечности и на плацкарту, на нижнюю… - сказал Абаев водителю. Они взяли чмокающее тело за руки-за ноги, и попытались забросить на пол в салон. Что-то не пустило.
  - Жопой примерз, - сказал водитель, давно лежит. – штаны во льду уже.
  - А монтировка есть? Попробуем отколоть. Или топор лучше.
  - Откуда топор? А монтировкой отдерем сейчас.
  Они откололи приличный кусок льда, за тащили его вместе с телом в салон, и там Абаев принялся рассматривать подобранного. Ну хоть бы синячок! Или ссадину посильнее… или ребро сломанное. Ничего. Девственный алкаш. Упит до безобразия, но ни единой травмы. Водитель с надеждой спросил:
  - А, может так его закинем в спецуху? Они ему сами (синяков) навешают.
  - Ни хрена они ему не сделают, луноход вызовут. А нам вот навешают. Муханов – собака, сразу телегу настрочит, что отвезли не по показаниям.
  - Ну ты представляешь гнать черт те куда? Спецуха вот она, за углом, а вытрезвитель семь верст киселя хлебать! Час трюхать не меньше. Придумай чего-нибудь.
  - Да чего придумать? Он даже не обморожен! – Сашка в отчаянии еще раз покрутил пьяного, ощупал. – Да ну его к черту! Сейчас я ему сделаю. – он снял полуботинок упитого и, держа за мысок, каблуком несколько раз саданул по роже. Ничего. Что по дереву, что по упитой морде. Они подождали, в тоске разглядывая мирно спящего упойцу.
  - Ну я не знаю. Его ничего не берет. А дать сильнее рука не поднимается.
  - Ну что ж, поехали. - Водитель захлопнул дверь салона.
  Они с Сашкой задраили окошко в салон, чтобы перегарная вонь смешанная с мочой и дерьмом не лезла в кабину, включили радио и поехали хлебать киселя в вытрезвитель, по пути развлекая друг друга анекдотами.
  Через час раф въехал во двор районного вытрезвителя. Водитель включил свет в салоне, а Сашка вытянул пьяного из-под кресел на свет. На лбу и щеках его ясно отпечатались багровые каблуки. Абаев с водителем удрученно смотрели на приговор возвращаться туда, откуда приехали.
  - Но, почему? – водитель не понимал.
  - Оттаял, пес, - сказал Сашка, - вот они и проявились в тепле. Теперь его здесь не возьмут. Поехали обратно в спецтравму.
  - Козел! – непонятно кому сказал водитель.
  Еще один час прошел в мрачном молчании. По заявкам радиослушателей передавали французскую песню «вояж, вояж».