Я счастлива
Экскурс в ковидные времена.
— Я счастлива. — В кухонное окно через дождливый туман пробивался тусклый позднеосенний свет фонаря. Приятная усталость перемежалась с молитвой. «Господи, вот бы у наших вызовов было поменьше, пусть они отдохнут хоть чуть-чуть, пожалуйста». Это была моя первая смена на скорой помощи после десятилетнего перерыва. Полусуточная. 8/20 . Но мы задержались, и дома я была около двух часов ночи.
В ноябре 2021 года, когда дельта-штамм вируса COVID-19 свирепствовал в Москве, скорая работала в режиме повышенной готовности и кареты катались «без заезда» . Обед можно было получить в 21:00, а ужин (работая на суточной бригаде) — в 6:00. В святая святых — центральной диспетчерской — разрывались телефоны, а хриплые голоса на последнем издыхании принимали невообразимое количество вызовов. В примечании к данным каждого из них значилось «COVID-19+».
Коллеги, в упряжку которых я встала спустя полтора года от начала пандемии, уже не боялись «короны». Многие переболели по нескольку раз, кто-то (меньшинство) верил в прививку, кто-то просто устал и выгорел профессионально, душевно и физически. Мало кто из них надевал СИЗы на квартиру. Облачались только в инфекционный стационар. Я же, проинструктированная с ног до головы всеми возможными должностными лицами и пока опасающаяся грозного короля вирусов, только успевала менять «презервативы». Слизистая носа засыхала под респиратором. Форма, поверх которой надевался костюм, липла к телу и душила жарой. Очки запотевали при первом же активном выдохе (например, во время транспортировки лежачего больного). Огромные бахилы шлепали по лужам, тянули за собой шлейф грязи и путали усталые ноги. В общем, меня хватило ненадолго и вскоре я тоже стала «одеваться» только в случае реальной необходимости. Но тогда, в первую спустя десять лет смену, маскарад доставлял огромное удовольствие и вдохновлял на селфи-сессию.
Моя напарница, а точнее, первый номер бригады 111, добротная казачка Мила, работала красиво и грамотно. Я же, как губка, впитывала все происходящее и стремилась моментально мотать на ус, пробовать, повторять, анализировать ошибки. Я чувствовала, как внутри поскрипывал, медленно начиная движение, огромный ржавый маховик. Движитель моего предназначения, который так долго пылился на складе воинской части в ожидании льготной пенсии.
— Проходите, пожалуйста. Спасибо, что добрались до нас. В теперешней обстановке вам очень сложно. — В 19:30 на планшет прилетел вызов: «78 лет, затрудненное дыхание. Ковид отрицает». На пороге нас встретил молодой парень с грустными глазами: — Маме вот плохо, неделю уже лежит. Сегодня стала дышать шумно, не общается совсем.
В коридоре потягивало запахом неухоженного человека. Мы прошли в комнату, и перед глазами предстало подтверждение обонятельной интуиции. В пыльном помещении на дырявом диване лежала пожилая женщина с безучастным выражением лица и тяжело дышала. Постельное белье смердило не меньше нательного. Сказывалось длительное отсутствие гигиены.
— Давай, Юлек, как обычно, — Мила вздохнула и начала сбор анамнеза в беседе с молодым человеком, когда в комнату заглянула сочувствующая соседка.
— Молодец, что вызвал, Кирилл. Сам не управишься, — грустно улыбнулась облаченная в старенький халат.
— ЧДД 24, давление 90/60, температура 38,2, сатурация 90, — отрапортовала я, действуя по алгоритму «как обычно». Каждому больному с подозрением на пневмонию (и, соответственно, ковид) мы приводили эти исследования, регистрировали и передавали кардиограмму и брали тест (если он не был взят ранее, например, поликлиникой). Я показала Миле и Кириллу планшетку с двумя полосками.
— Батюшки, все-таки ковид, да? — всплеснула руками соседка.
— Да уж, тут и легких нет, — коллега с озадаченным лицом убрала в карман фонендоскоп после аускультации причинного органа. Она имела в виду ослабленное дыхание — еще один признак вирусной пневмонии.
— Вы ее заберите, пожалуйста. Он не справится, — жительница соседней квартиры требовала и умоляла одновременно.
— Ясное дело, заберем. Здесь уже декомпенсация состояния начинается. Юлек, давай вену, поставь воду , кислород дадим в машине. Мужчины нужны, человека три-четыре. И носилки мягкие из машины. Водитель даст, — Мила посмотрела на Кирилла и женщину в халате.
— Пойду искать, — взволнованный парень выбежал из комнаты. Казалось, ему страшно хотелось выбраться из этой ситуации, не видеть бабушку (которую он почему-то назвал мамой) в таком состоянии.
Я достала синий, самый маленький катетер. Долго искала, куда колоть. Тонкие вены серыми нитями ползли под прозрачной сморщенной кожей, не желая иметь со мной дело. «Господи, помоги». Ситуация не была экстренной, да и навык не был утерян за эти годы. Просто хотелось пригласить Бога сюда. Есть. Густая кровь показалась под крышкой канюли. Фиксация пластырем. Я отстегнула от жилетки большую булавку и, воткнув ее в облезлые обои, подвесила пластиковый флакон .
— Она его вырастила и еще брата старшего, он в армии сейчас, после училища забрали. Мамка их непутевая лишена родительских прав, бухает здесь через три дома. Валька одна их поднимала. Теперь сама чуть живая. Окаянная корона всех стариков скосила, — соседка бесслезно заплакала. Пазл сложился.
На пороге пыльной комнаты с замызгаными обоями появились Кирилл с плащевыми носилками и три таджика. Пока Мила запрашивала госпитализацию, я заполнила сопроводительный лист.
— Кирюша… — Когда старушку уложили на носилки, она, постанывая, позвала парня. — Ты поедешь со мной?
Молодой человек замялся и стиснул зубы.
— Его туда не пустят. Это инфекционное отделение. Только до ворот, — верно заметила Мила.
— Пожалуйста, не оставляй меня. — Женщина, кажется, понимала, что этот билет, возможно, в один конец, и хотела продлить общение с названным сыном. Ему же, травмированному по всем фронтам от утробы биологической матери, было больно, страшно и хотелось бежать. В первую очередь от самого себя.
— Поехали, — я подмигнула неопределившемуся, — поболтаем по дороге.
Закатив носилки в машину, надели на больную кислородную маску и открыли вентиль большого баллона.
— Сколько мама весит?
— Ну семьдесят, наверное. — Глаза Кирилла влажно заблестели, и он закрыл лицо руками. Куртка была не застегнута, и под широким воротом борцовской майки блеснул крестик. Я выставила живительный поток на восемь литров в минуту и положила руку на плечо парню.
— Не паникуй. Надо молиться за нее. Молодец, что поехал. Я знаю, что тебе страшно. Не стесняйся этого. — Парень, не поднимая глаз, беззвучно затрясся.
— Чем я могу помочь ей, я даже не знаю?
— Ты можешь быть рядом. Это самое главное. А еще ты можешь убрать квартиру, перестелить белье, проветрить ее комнату. Ты можешь, поверь, ты правда можешь сейчас успокоиться и действовать.
— Но я не смогу за ней ухаживать. А если она вообще никогда ходить не будет?
— У тебя есть брат, друзья, соседка, в конце концов. А главное, у тебя есть Бог. Он не оставит тебя в этой ситуации. Валентина Ивановна, — я на мгновение заглянула в сопроводок, чтобы удостовериться: правильно ли называю имя больной, — она ведь тебе меняла пеленки и памперсы? — Кирилл убрал от красного лица руки, но все еще смотрел вниз. — Она ведь тебя с ложечки кормила и на коляске возила. Именно поэтому ты ее мамой называешь. — Молодой человек кивнул. — А теперь пришло время поменяться. Это нормально, это жизнь. Сначала они ухаживают за нами, а потом мы за ними, — продолжала я, натягивая свежие перчатки, респиратор и остальную коронную амуницию. — И, помнишь, она ведь делала это с любовью и с улыбкой. Ты можешь последовать ее примеру. Так будет хорошо вам обоим.
— Согласен. Главное, чтобы она выжила, — парень впервые поднял глаза, в которых появился лучик надежды.
— Я справлюсь, сынок, обещаю, мне даже сейчас уже легче. Ты только жди меня дома, хорошо?
— Конечно, мам, — Кирилл припал к щеке больной, хотел поцеловать.
— Аккуратнее, дружище, ковид все-таки, — улыбнулась я в респиратор и подала парню одноразовую маску.
— Спасибо, доктор, — сказали мама с сыном почти хором, а я от души рассмеялась.
— Ска́жите тоже, доктор. Я фельдшер и, если честно, сегодня первую смену работаю после десятилетнего перерыва.
— У вас хорошо получается, — Кирилл снова застеснялся.
— Просто я с Богом. Если и ты будешь на связи с Ним, горы свернешь, это я тебе обещаю.
Вкратце рассказав эту историю маме, увидела на ее лице сентиментальную улыбку.
— Что ж, поздравляю с возвращением в свою стихию. Я всегда знала, что ты — прирожденный медик. Помнишь, мы ходили в твой первый поход, по Селижаровке? Тебе одиннадцать или двенадцать лет было. Тогда мы с папой наловили целое ведро щук, и когда я их разделывала…
— Да, а я копалась в потрохах, восторженно повторяя: «Какая гадость». — Мы дружно рассмеялись.
Я действительно была счастлива вернуться на скорую. Моей главной задачей было пронести это счастье через все последующие годы работы. Постараюсь рассказать, как это было.