Конец февраля выдался ни снежным, ни морозным. Но свойственные месяцу предворяющему весну верты были в 2022-м году особенно промозглыми. Несколько дней назад на известной территории началась война. Для кого-то долгожданная, кому-то ненавистная. Перемещающиеся с места на место слои холодного воздуха взбалтывали коктейль человеческих эмоций. Последние пульсировали очень близко и сдерживать их было невозможно. В каждом магазине, у подъездов домов, на остановках обсуждали ситуацию на Донбассе. Бабульки причитали, женщины суетились, мужчины посмеивались, некоторые делали скорбные лица. Количество вызовов резко сократилось. И, что удивительно, будто бы исчез ковид. Люди переключили свое внимание на другие события и опасности. На подстанции, как и у ларьков, народ бурно муссировал тему СВО и часто пытался втянуть меня в дискуссию. Я же находилась на стадии изучения обстановки. Не с точки зрения стрелочек на карте, которые с удовольствием демонстрировали в своих блогах аналитики разной направленности, а скорее с моей любимой - духовной точки зрения. Мир постепенно делился на “Zа” и “против”. Я уже знала, что по факту я не с теми, ни с другими. Когда дали вызов, обрадовалась в надежде не слышать более бесполезной злободневной болтовни уважаемых коллег. Вызывали на “Иловайку”. Так скоропомощники именуют центр социальной адаптации доктора Лизы, который находится у нас в Марьино.

-Вонь уже здесь ощущается, - водитель закашлялся.
-Да уж. В примечании написано “пункт обогрева”, - Рядом со зданием центра красовалась быстровозводимая конструкция, похожая на большой квадратный модуль. Нечто подобное мы использовали на ЧС под госпиталь и размещение личного состава, когда я служила. Работали тепловые пушки. По вмерзло-подтаившим поддонам мы подошли ко входу. Вонь усиливалась даже сквозь надетые респираторы.

Напарник открыл резиновую дверь. На мгновенье мне показалось что я попала в ад. Запах тухлой плоти и суррогатов вытеснил остатки воздуха. Последний и рад был бы войти вместе с нами в резиновое помещение, но слишком уж велика была плотность зловонных молекул. На импровизированных лавочках сидели существа едва похожие на людей. Беззубые, безногие, побитые. Одетые в тряпье и голые. С усталыми, обиженными на жизнь и себя самих лицами. Голов 30 в центре и около 20-и по периметру. Пункт обогрева напоминал зал ожидания вокзала. Только убогие не ждали транспорт. Разве что троллейбуса, который идет на восток, если уже не находились в нем. На бригаду обитатели пункта не обращали внимания.

-Товарищи, скорую вызывали? - я ни нашла ничего лучше, как начать диалог с преисподней. В ответ тишина. - Герасимова, есть такая? - тишина. Захотелось разрядить обстановку. - Герасимова, раз. Герасимова, два, - тишина. Ни один из теряющих облик людей и бровью не повел. - Герасимова, три. - Я уже хотела сказать, “продано” и радостно убежать, отзвонившись на регион о ненаходе, как сидящая с краю во втором ряду дама с подбитым глазом, жестом подозвала нас к себе.
- Она Герасимова, это я вызывала. Посмотрите ей ногу, - в свое время, до операции на голосовых связках, у меня была дисфония 3-ей степени. Нарушение звучания голоса этой дамы, в сравнении с тем моим состоянием, можно было оценить как 6-ую, хотя о таковой фониатры умалчивают. Сама Герасимова пригрелась и кажется не собиралась с нами общаться. В модуле было не просто тепло, а отвратительно жарко тем самым неустойчивым теплом, которое вмиг исчезает после отключения отопителей. Этой особенностью филиал ада походил на газельку Моссанавтотранса.
- Ленка, просыпайся, скорая к тебе.
- К-кая скорая? - Не надо было быть наркологом, чтобы понять что Герасимова пьяна. На жаре от выпитого заблаговренно ее долгожданно развезло.
- Здравствуйте. Что у вас случилось? Рассказывайте, показывайте.
- Ддд, ничо особо… а чо? - Елена пьяно улыбнулась. Что-то женское в ней еще теплилось.
- Так-то ничего, просто подруга ваша, - я указала жестом на безголосую, - вызвала экстренную службу чтобы вас осмотрели на предмет жизнеугрожающего состояния.
- А, ну рз жизнеугожающего… - многосложность давалась женщине с трудом. Крихтя и пьяно хихикая она спустила нечто, что служило ей штанами.
- Вот.
- ??? - я недоуменно подняла брови, - нога, одна штука (всего две), - руками в перчатках я крутила Елену-прекрасную и искала источник проблем, - не бледная, не красная, не синяя. На ощупь не горячая. Видимых повреждений нет, пульсация сохранена, - иронизируя я не поленилась придавить двумя руками подколенную артерию.
- Пошевели-ка пальчиками. Ага, отлично. Все в порядке у тебя, Ленка.
- Да? Ну и хорошо. А в больницу не надо?

Я тяжело вздохнула. На лавочке слева по периметру лежал тощий молодой мужчина без ноги и безучастно смотрел в пол. Его пожилой сосед был пока с конечностью, но в его гнойной ране как в доме Облонских смешались потертая ткань, разлагающаяся мышца и желто-зеленый гной, которым с удовольствием питались опарыши. Мужчина также прибывал в анабиозе. Видимо, нашарахавшись по улицам и вокзалам, длительно употребляя алкоголь и не имея ни фактической ни физиологической возможности поспать (после около недели запоя выпадает фаза глубокого сна), бедолаги релаксировали. Каждый из них по отдельности не был чем-то особенным. Мы часто выезжаем к таким и давно мечтаем о создании больницы (не соццентра) для онных. Когда же на 300 квадратных метров их полсотни, это действительно страшно.

-Не надо, - сказала я без тени лукавства. Деду с опарышами хирургия пригодилась бы гораздо больше, - посмотрите вот на мужчину и благодарите Бога что у вас пока не так.
- А че вы вообще сюда приехали. Мы знаем что нас в больницу не возьмут. Даже если вы отвезете в 68-ую, тут же выкинут, никто не будет лечить, - гнойный открыл глаза и злобно посмотрел на бригаду. К сожалению, он был абсолютно прав.
- Ладно, Вась, не вые*ыйся! Ты сам виноват, как и мы все здесь. Там, в палатах, - мужчина указал на здание центра, трезвых берут. И документы помогают восстановить и относятся не плохо. А ты, сука, пьяный, как и мы. Вот и не нужен никому.
- Золотые слова, коллега, - я окинула взглядом оборванца лет сорока.
- Разрешите поцеловать вашу ручку, доктор, - местный философ обрадовался отзывчивости.
- Да нам никто уже не поможет, вы разве не понимаете? Зачем скорую вызвали? - не унимался хозяин опарышей, и снова был во многом прав.
- Чтож, вылечить вас от алкоголизма и прочего я не могу. Пригласить к себе домой тоже. Но могу подарить вам хорошее настроение, - наша громкая дискуссия успела привлечь внимание некоторого количества релаксирующих.
- Как вас зовут? - обратилась я к философу.
- Коляном, - опухшие губы в улыбке обнажили гнилые зубы.
- Николай, вы кажется хотели руку поцеловать? - Лыбящийся довольно закивал. Я подошла к стене и сняла перчатку.
- Юль, ты серьезно? Может ты после этого хочешь с линии сняться и в инфекцию поехать? - напарник остолбенел.
- Абсолютно серьезно, - я не знала как, зачем и для чего. Но шла уверенно по фарватеру. Грязная в кровавых царапинах рука взяла мою. В модуле уже мало кто спал, зрелище входило во внимание вонючей толпы как в сырую землю. Колян улыбнулся шире прежнего и посмотрел мне в глаза. В этот миг, на одну секунду обнажилась его душа. Все самое хорошее, что было в нем, и казалось, что этого не мало. Мой коллега отвернулся и закрыл лицо руками. Отечные губы коснулись белой кожи и задержались на мгновение.
- Лучшая скорая, которую я видел, - просиял Колян.
- Лучший БОМЖ, котого видела я.
- Браво! - убогие захлопали а ладоши. Это было действительно весело. Меньше минуты, но так радостно проведенное опустившимися, отчаившемися людьми время, кажется немного вернуло их к жизни. Многие от души улыбались и в общей массе уже не казались такими некрасивыми. Видимо тот негатив, безнадежность и, конечно, грубые жизненные ошибки (православные называют это грехом) которые оставили оттиски на их лицах, сменившись искренней радостью и на миг наладили эстетику.

- Досвиданья, друзья. No pasarán!
- Важенина, ты реально сумасшедшая, - в машине коллега не унимался.
- Хорошо, что я не мужик, а то ты наверное со мной за руку здороваться бы перестал, - мобильный пункт обогрева на базе автомобиля газель покачивался на ветру, возвращаясь на подстанцию.

Мы не можем всех спасти. Иногда по ряду очень сложных внутренних и внешних причин мы не можем оказать даже минимальную медицинскую помощь. Но оставить за собой обстановку, которая стала чуть лучше, чем до нашего прибытия, наверное, и есть наше назначение.