Это был тот довольно редкий случай, когда я работала одна. Восемьдесят четвертая подстанция неплохо укомплектована сотрудниками, и «одиночество» настигает нас не так часто, как в других подразделениях московской скорой. Фельдшер в моно-рыло — этакий осьминог. На вызов он тащится весь обвешанный сумками и, потея, отвечает на бесконечные звонки диспетчеров. Осматривая больного, он одной рукой измеряет давление, другой — сахар, а третьей накладывает электроды кардиографа. Он очень устает от неразделенной ответственности. 
— Капотня, 6-ой квартал, дом 54. Судороги после употребления алкоголя. Тридцать лет. Вызывает мать. — Водителя мало интересовали подробности. Повод к вызову я сообщила по привычке. 
— Как же ты одна туда посайгачишь? — Андрюха сочувственно посмотрел на меня, выскочившую из кабины и достающую из салона одну за другой укладки. 
— А я не одна, я с Богом, — подмигнула я, не чувствуя усталости. К вечеру догонит и накатит. Но не сейчас. Чтобы не было стремно работать одной, я стараюсь ближе чувствовать Бога. Моего лучшего напарника и неизменного ответственного по внутренней бригаде. 
— Петя, держи ее! Окна закрой! — слышалось из большой комнаты, в которую я прошла по коридору через открытую железную дверь. Чистенькое небогатое жилище. Невольная оценка интерьера произошла за долю секунды. Действо происходило на балконе. Женщина средних лет была в сознании и активно отбивалась от мужчины предпенсионного возраста, который не бил ее, а, скорее, пытался удержать. У балконной двери охала и ахала вероятная вызывающая — мать больной. 
— Как вы быстро приехали. Но почему вы одна? — Решив, что сообщу, с Кем в действительности работаю, позже, я вздохнула, иронизируя:
— Одна за всех. Рассказывайте, что случилось.
— Пила три дня. А теперь похмелиться требует. Угрожает выброситься. Вот как ее колбасит всю. — Перчатки были надеты еще в лифте. Я поставила оборудование и посмотрела на страдалицу. Она извивалась и била ногами в деревянную обшивку лоджии. Лицо отражало агрессию, но будто навязанную ей со стороны. У людей в судорожном припадке и после него другая мимика. 
— А судороги-то были?
— Судороги? Нет. Ее просто вот так трясет всю, как в истерике.
— А часто она выпивает? Честно говоря, и на пьющую-то не похожа. 
— Часто… — мать стыдливо опустила глаза. — Найти себя в жизни никак не может, понимаете?
Я вздохнула. Знаете, есть медики, которые притягивают к себе экстренные случаи. У таких эскулапов что ни смена, то тяжелый инфаркт или инсульт. За их плечами множество реанимационных пособий, и они интубируют больных с закрытыми глазами. У меня другая клиентура: алкоголики, наркоманы, психи, бомжи. Побитые жизнью и/или измученные болезнью. Те, которые сами того не осознавая, вызывают нас, скорее, чтобы поговорить. Те, кто действительно нуждаются в слове. Убогие — те, кто у Бога на особом счету. Те, за кого Он радеет всей Своей пролитой кровью. Те, кто отчаянно ищут Его в обыденной жизни и, не находя, пытаются отыскать на дне стакана. Выворачиваются наизнанку. Чувствуют, что с выпитым в них входит какой-то дух. Слова Spirit и Spiritus  — не случайно однокоренные. Схожи и их понятия. В состоянии опьянения, а потом и на отходняках эта сущность владеет ими. Их телом, желаниями, эмоциями. Она завладевает душой, воруя ее у Бога и у них самих и замыкая омут безысходности. Подспудно зависимые все понимают. Но с каждым днем сложнее обернуться назад. Это больно. Не буду лукавить, редкий человек выкарабкивается. Но не понаслышке знаю, что каждый из нас делает выбор между адом и раем сам. Каждую минуту. Я видела, как разбивались о скалы невероятно успешные и как, хватаясь за последнюю соломинку, из преисподней выползали на свет безнадежные. С каждым из них был любящий Отец. Кому-то Он делал предупреждение и абсолютно всем давал шанс. Но всегда уважал наши решения. Даже самые опрометчивые.
— Здравствуй, солнышко. Меня Юля зовут. Я тебе ничего плохого не сделаю, обещаю. 
— Катя, это врач! — Мать пыталась прийти мне на выручку, а мужчина продолжал удерживать неугомонную даму. Последняя на секунду сфокусировалась на мне, глаза в глаза. 
— Врач? Похмелиться дай! А то они мне не дают! — Я видела эту маску не раз и не два. Не так уж и глубоко внутри за этим бахвальством в ее глазах кричала боль. 
— Этого я не имею. Но то, что имею, могу тебе дать. Только сначала посмотреть тебя надо. Пойдем в комнату. Давление померим, снимем кардиограмму, укольчик уколим. 
— Водки дай! Мне ничего не надо больше в этой жизни, — и снова говорила не она. Я слышала это и ухом, и сердцем. В целом, ажитация больной походила на алкогольный делирий. Но мне чувствовалось, что дело не столько в этом. Я отозвала мать в сторону и объяснила, что, если нам с Катей не удастся договориться, мне придется вызвать психиатрическую бригаду. 
— Что вы шепчитесь? Упечь меня хотите? Хер вам по всей морде. — Душевное состояние больной ухудшалось. Придется прибегнуть к терапии. В связи с суицидальными высказываниями и нарастающей агрессией от консультации с «психами» никуда не денешься. 
— Реланиум, и ждите нас, — на пульте неожиданно ответили быстро и обещали прислать бригаду. На сердце заскребли кошки. Это не то, что ей нужно на самом деле, ты же знаешь. «Знаю, Господи. Ей Ты нужен. Духовная помощь. Давай вместе действовать, пожалуйста». 
Я решила уколоть сразу 20 миллиграмм реланиума, но внутримышечно. Больную невозможно было даже взять за руку, не то что пунктировать вену. Петр и Ольга, так представились родители, приговаривая, все-таки зафиксировали Катю. Надо отдать им должное. Они не заразились грубостью и злостью, все делали спокойно и с любовью. Вероятно, у них уже был опыт. Игла молнией вонзилась в переднюю поверхность левого бедра. Благо больная была в домашних шортиках. «Господи, помоги».
— Доктор, а мне станет полегче? — по-детски спросила женщина. Я улыбнулась. «Господи, вот бы она больше не агрессировала, пожалуйста».
— Конечно. Но надеюсь, не только от укола. Пойдем в комнату, снимем ЭКГ, сахар померим. 
— Люди по две недели в поликлинике такого осмотра ждут, а к тебе на дом приехали, — Ольга не переставала обоснованно вторить моим уговорам. 
— Поговорим, Катюш, — я взяла бедолагу за горячую от тремора руку. — Может, и бригаду отменим. 
— Давайте отменим, а?
— Хорошо, только сначала поговорим. Я должна убедиться в том, что ты в ней не нуждаешься. Пойдем. 
Мы прошли в комнату. В воздухе висело небольшое сопротивление, но я понимала, что поправимое. 
— Ложись, пожалуйста. — Катя послушалась. После проведения первичного осмотра, кроме небольшой тахикардии, которая была уместна в данном состоянии, патология не выявлялась. Даже тремор почти оставил больную. Действовали бензодиазепины. «Господи, дай мне слово для нее». Не бойся. Говори смело. Она все услышит.
— Зайка моя. Я тебя сильно мучить не буду. Ты мне только на один вопрос ответь, хорошо? — Катя кивнула.
— Ты почему пьешь? — Атмосфера зазвенела натянутым молчанием. 
— Не знаю. Потому что счастья в жизни нет.
— А что, когда выпьешь, счастлива? — Воздух электризовался все больше. 
— Нет… только хуже от этого, — из груди рыданием вырывалось взорванное самолюбие. 
— Твои родители не хотят тебе давать алкоголь, потому что знают это. Не обижайся на них.
— Я обижаюсь только на себя… — слезы лились из глаз, выстилая верный путь импровизированной исповеди. 
— Это с одной стороны хорошо. Но не переусердствуй. Знаешь, Кого ты на самом деле ищешь? Того, Кто любит тебя настолько, что умер на кресте, омывая кровью все твои ошибки и боль. И Его тебе никто не заменит. Ни муж, ни ребенок, ну уж тем более алкоголь.
— Ты хочешь сказать, я Бога ищу? — агрессия спадала с глаз дождем слез. Я была рада, что она назвала меня на ты. Стены рушились.
— Как и каждый человек… — мои соленые тоже были близко. В тебе пятнадцать минут назад дьявол действовал, а сейчас добро внутри проснулось, чувствуешь? 
— Это бес, что-ли, во мне был? 
— Этого нельзя исключать. Но ты пока не думай об этом. Любое зло побеждается добром. Надо начать с отказа от выпивки. И идти дальше. Будет тяжело. Но выдержать можно, если не жалеть себя. Я немного занимаюсь альпинизмом и могу тебе с уверенностью сказать, что когда у человека развивается горная болезнь, первая помощь — остановить подъем. Просто прекратить, понимаешь? Это уже лечение. 
— Да, но я не знаю, как. Мне кажется, я уже конченая. 
— Не бывает таких людей. Когда Бог тебя создал, Он заложил в тебя частичку Своей сущности. Это называется Дух. Именно с этой твоей составляющей я имею счастье говорить сейчас. Помнишь, в Советском Союзе психов называли душевнобольными? Это потому что наличие духа в человеке отрицали. А по факту получается, что душевные болезни — это область психологии. А духовные — область психиатрии. Только грань между ними очень тонкая. Вместе с водкой в тебя входит чужеродный дух и завладевает тобой. Чем больше и дольше пьешь, тем сильнее он довлеет. Так вот, чтобы не доводить до области психиатрии, надо держать этот дух в узде. Если не получается пить понемногу, надо прекратить совсем, — на секунду я прервалась и тяжело вздохнула, — по-другому никак. Погибнешь. Я знаю, о чем говорю, дорогая. Я три года трезвая. И это титанический ежедневный труд. Но и радость в преодолении себя. Как в горах, вроде того…
— Как тебе это удается? 
— Только милостью Божьей… — ответила я известной фразой анонимных . 
— Я тоже так хочу.
— Браво, солнце. Если хочешь, действуй, — я пошарила в левом кармане форменных брюк и протянула Кате проспектик «Зебры» — одного из лучших в России реабилитационных центров, где я занималась по программе «12 шагов». — Вот тебе телефон хорошего центра, если захочешь. Там помогут. Но помни, пожалуйста, что Бог не может втянуть человека за уши в рай. И никакой центр не установит за тебя твои личные отношения с Богом — самое ценное, что есть у человека во временной жизни и не отнимется в вечности. 
— Спасибо, Юль…
— Богу Слава! Я сейчас позвоню и скажу, что ты убежала из квартиры в неизвестном направлении. Они не приедут. Но обещай мне, пожалуйста, что ты попробуешь. 
— Клянусь! 
— Это лишнее. Не говори «гоп»... 
— Согласна. Но я обещаю, что постараюсь. 
  Мы обнялись в дверях. Ольга в попыхах сунула мне коробку конфет. 
— 84-ая подстанция, 117-ая бригада. Можно отметить вызов «на себя»? Больная скрылась в неизвестном направлении. 
— В смысле? С квартиры? Куда это она? — Я надеялась, что Катя отправилась на встречу с Богом, назначенную в этой жизни. 
— Понятия не имею. 
— Принято. Вызов отменен. Диспетчер Дронова. 
— А че такая довольная-то? — спросил Андрей, разворачивая мерседес.
— Человечку немного помочь удалось. Хотя бы на сегодня.
— Да как ты им поможешь, алкашам? В тридцать лет хроники уже.
— Только милостью Божьей, Андрюш. Других путей не знаю.