— Без сознания, в подъезде. — Окошко, разделяющее кабину и салон, быстрым движением открылось. Олин голос прозвучал скорее обреченно, чем взволнованно. 
Это была моя третья или четвертая смена. Лихой декабрь заметал московские дворы снегом. И без того ежедневно сложная зимняя оперативная обстановка усугублялась пандемией пресловутой «короны». Вызовы сыпались нещадно с задержками по несколько часов . Мы возвращались из Морозовской больницы и, конечно, нас поймали  не в своем районе. 
В старый подъезд с характерными для центра Москвы высокими потолками мы заходили втроем. Помимо меня, условно неопытной, Ольге в нагрузку дали студентку. Вика гордо несла кислород и кардиограф, я — Zoll-овский автоматический дефибриллятор (неплохая штука для обывателя, для профессионала — негодная) и «рыжий ап» , Ольга — ремнабор и планшет ответственного по бригаде. Три пары перчаток украсили шесть изящных ручек еще в машине.
  Возле деревянного окна между первым и вторым этажом, привалившись к стене и склонив голову на бок, полусидел бессознательный товарищ. На лестничном пролете было темновато, но и при тусклом свете замызганного окна несложно было разглядеть его синее, под цвет нашей формы, лицо. Оно дышало. Жаль, что не так часто, как нам бы хотелось. Вика расплылась в улыбке. Это был ее первый в жизни тяжелый больной. Но пока без бремени ответственности за него. Я тоже была не против поиграть в спасателей после долгого перерыва. Не забытым за десять лет движением одной руки я подняла оба века найденного. Зрачок был узок, но не настолько, насколько это бывает от опиатов.
— Давай кислород, — подмигнула я смышленой студентке. — Посчитай ЧДД. Помнишь как? Считаешь за десять секунд и умножаешь на шесть. 
— Маловато выходит. — Пока Вика считала, я надела на синюю голову маску для ингаляции и открыла вентиль. — Что-то среднее между шестью и двенадцатью. 
— Сейчас раздышится. — Ольга была менее задорна, чем мы, но верила в лучшее. А именно в минимальное количество рискованных манипуляций. 
На вид нерусскому мужчине было около сорока. Рослое тело обтягивал свитер, старомодная куртка лежала рядом. Шприцев, бутылок и других артефактов, указывающих на употребление, рядом не нашлось. Я задрала мужчине, немного посветлевшему на кислом, оба рукава свитера по локоть. Дорог на крупных венах не наблюдалось. Ольга оттянула под сорок пять градусов вверх спортивные штаны в поисках колодца  в паху. Он красовался на обычном месте, но следов свежего укола в воронке не наблюдалось. 
— Хм… — Мы дружно удивились. — Неужели не торчит?
— Давай все равно налоксон  уколим. Если не очнется, придется трубить, — предвозвещала события Ольга. 
  Я кивнула и быстрым движением вставила кубиталку в визуализирующуюся вену. Ольга подала мне шприц с заветным антидотом.
— Викусь, давай пока давление, сатурацию, ЭКГ и сахар. Нам нужно как можно больше информации. — Приятно было видеть в глазах девчонки увлеченность и жажду деятельности. — Давайте только его положим сначала. 
  Я взяла кандидата на преставление за плечи, Вика фиксировала его голову, а Ольга схватилась за таз. На счет «три» мы суммировали энергию хрупких и легко сравняли довольно крупного с горизонтом. 
— Смотрите… — прежняя голубоглазая прыть студентки сменилась ужасом темно-синего цвета. — У него голова не опускается. — Маленькие ручки пытались положить лысоватый котелок, но последний вместе с плечами зависал в воздухе. Будто в наших руках был не человек, а манекен без связок и суставов. Еще такая клиническая картина отдаленно напоминала трупное окоченение. И если бы наш друг не делал примерно полтора судорожных дыхательных движения в минуту, можно было предположить, что результат вызова — 10 . 
— Странно все это. 
— Сатурация не определяется. — Вика мужественно боролась с новой эмоцией путем выполнения задачи. — Давление 90/55. 
— Слушай, может, токсикологам позвонить? А я тогда пока ларингиалку поставлю. — Ответственная по бригаде кивнула. 
Пока Вика передавала кардиологам ЭКГ, на которой мы не обнаружили особых изменений, я установила в дыхательные пути больного ларингеальную трубку максимального размера. Жаль, но в сознание он приходить не собирался и даже не «ругался на трубе» . Кислород перецепили с маски к мешку Амбу и посадили студиозу дышать . 
— Может, еще один налоксон бахнем? Все-таки крупный он.
— А если он вообще не употреблял? Ладно, сейчас проконсультируюсь. — Это было правильным решением. Ольга поднялась до второго этажа, чтобы улучшить прием сигнала планшета. 
— Сахар… — Вика нежно пнула меня в бок. Поскольку она встала (точнее, скрючившись, села) на дыхательные пути, не могла завершить задание. 
— Умница, что не забыла. — По-дружески, так же нежно, я пнула студентку в ответ. — Сахар 7,2, — я повернула поток голоса в сторону Ольги.
— Давай еще один налоксон, — со второго этажа послышалась команда ответственной по бригаде.
— Налоксон зашел, — отозвалась я через тридцать секунд. — Сатурация 90.
— Это радует. Но плохо другое. Токсиколог сказал, что это стопроцентный передоз, и переключил меня на реаниматологов. Те сказали, что, естественно, — произнося это слово, Ольга закатила глаза, — свободных бригад, даже просто врачебных, нет. Он стабильный. Соответственно, транспортируем сами. 
— Ладно. Он, Богу слава, и правда стабильный. Вик, давай, я «подышу», а ты сходи, пожалуйста, за мягкими носилками. 
— Я тогда пойду мужчин искать. Как минимум троих надо.
  За сбежавшими вниз по лестнице закрылась железная дверь, и в подъезде стало тихо. Лишь кислород дружественно шипел под рукой, неспешно сжимающей амбушку. 
— Господи, — акустика тишины напомнила храмовую. Люблю говорить с Богом вслух, когда рядом никого. — Я уж не знаю, что он натворил и сам ли довел себя до такого состояния. Но, пожалуйста, дай ему шанс. Я очень прошу Тебя об этом. Каждый из нас, как ни крути, косячит. Но имеет право на шанс. Пожалуйста, Господи. — Это было слишком серьезно, чтобы даже думать об этом. Тем более произносить вслух. Тем более писать здесь. Но изнутри лилось неосознанным водопадом: — Именем Иисуса Христа встань и ходи… — Слова оттолкнулись от грязных стен и заклубились вверх. Я понимала, что у Бога могут быть другие планы на парня, и не ждала результата. Просто была рада произнести вслух самое доброе в мире имя. 
  Трубка под фильтром задергалась и… мне казалось, это мои галлюцинации, но мужчина открыл глаза. Я бросила мешок и ринулась в укладку за шприцем. Чтобы извлечь трубку, нужно было сдуть манжету. 
— Тихо, тихо, дружище. Сделай глубокий вдо-о-ох. — Я вспомнила, как экстубировала больных, работая в отделении реанимации. Слюнявая трубка была извлечена.
— Уф. Твою мать. Где это я?
— В подъезде, — усмехнулась я, — но это не главное. Главное, что именем Иисуса Христа у тебя есть еще один шанс. 
Наступило молчание. Больной не ответил. Но мы оба знали, что он понял, о чем я. Снизу бежала Вика с носилками. За ней поднимались Ольга и трое крупных мужчин в рабочей одежде. Носильщики были рады, что уже не нужны. Девчонки обескуражены. Орхана, так представился мужчина, в больницу мы все-таки отвезли. После такого количества налоксона и длительной гипоксии он мог схватить отек легких и мозга. По дороге в Первую Градскую больной поведал, что отсидел семь с половиной лет по статье 228  и на днях откинулся. Вместо того чтобы вернуться в родную Астраханскую область, он не нашел ничего лучше, чем приехать в Москву и кайфануть. Доза долгожданного метадона была привычной, а толерантность за годы отсидки — сниженной. Вызвал нас, вероятно, соупотреб , который исчез как с белых яблонь дым, дабы не загреметь на свои семь с половиной. А еще у Орхана была болезнь Бехтерева, что явилось для нас единственным возможным объяснением неразгибающейся до конца шеи. Удивительно, что ларенгалка зашла в это тело без технических сложностей с первой попытки. Уроженец Дагестана, как ни странно, мусульманином себя не считал. И всю дорогу до стационара, иногда поднимая глаза и почесывая подбородок, слушал мой ревущий неосознанный водопад радостного благовестия.
  На самом деле, в этой истории нет ничего удивительного. Налоксон, как ему и свойственно, подействовал, когда была достигнута адекватная дозировка. И, как я верю, Бог, призываемый самым надежным способом — по имени, возможно, дал чуваку шанс. Использовать его или нет — дальше зависело только от него.