Иногда приходится экстренно надевать костюм и молиться

10 апреля мэрия Москвы заявила, что из-за растущего числа больных коронавирусной инфекцией столичная скорая помощь работает на пределе. В следующие дни около нескольких московских больниц заметили длинные очереди из машин скорых — чтобы передать пациента в клинику, врачи проводили в них по несколько часов. «Медуза» поговорила с сотрудниками скорой помощи из Москвы и российских регионов о том, как коронавирус изменил их условия работы.

Вячеслав

Москва

На нашей работе коронавирус начал сказываться с середины марта. Теперь при вызове от пациента с симптомами ОРВИ или пневмонии у него спрашивают о его поездках, контактах, температуре и так далее. Эту информацию передают нам, чтобы были приняты меры защиты при выезде. Помимо таких пациентов с подозрением на коронавирус, которых мы забираем и развозим по стационарам, сейчас много вызовов с истериками: люди сидят в самоизоляции и никаких симптомов у них нет, но они вызывают нас, чтобы мы взяли мазки. В последние дни мазки брать перестали — якобы их будут делать врачи из поликлиник.

Также сейчас много людей с пневмонией, много лихорадящих больных с температурой. Очень много желающих увидеть врачей скорой помощи.

Работа сильно изменилась с точки зрения защитных средств. На все вызовы мы приезжаем в масках и перчатках, если пневмония, то надеваем и очки. Есть [противочумные] костюмы, но респиратор только один на бригаду. Остальные носят обычные маски, хотя защита у них минимальная. По инструкции респиратор нужно надевать, только если пациент коронавирусный, но я сейчас всегда надеваю его: когда люди звонят в скорую, у них спрашивают о контактах, температуре и прочем, но никогда точно не знаешь, есть ли коронавирус у человека. Недавно был лихорадящий пациент — я на всякий случай надел респиратор, а в итоге у него оказался COVID-19. У меня после него на прошлой смене брали мазки — к счастью, отрицательные.

В целом сейчас не хватает бригад. Я работаю за себя и за того парня, потому что многие коллеги ушли или уходят на больничный из-за боязни заболеть коронавирусом. Есть люди, которые не хотят работать с такими больными. Есть люди, которые говорят «мое здоровье и здоровье моей семьи мне дороже». Тем более у нас уже есть сотрудники, которые действительно заболели — даже есть те, кто в Коммунарке лежат.

Из-за нагрузки сейчас большинство [медиков] работают по одному на бригаде — это физически тяжело, тяжело тащить пациентов одному, особенно если долго работаешь на скорой и уже имеешь какие-то хронические проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Вся работа выглядит примерно так: в месяц у меня 10 смен, так как у меня одна ставка, то примерно четыре — суточные. Многие работают на полторы ставки, у них суточные смены все 10 или 9. Смена начинается в семь утра. До 12–13 часов мы работаем без заезда [на подстанцию] — раньше такого не было и мы могли перекусить, но сейчас вызовы дают с колес, как только закрываем прошлый. Выручает то, что мы можем заехать в «Макдоналдс» или «Бургер Кинг», где нам дадут бесплатный кофе или булочку, — это очень помогает.

Примерно в 12–13 у нас есть полчаса на то, чтобы пообедать. Если случилось что-то срочное, например ножевое ранение, то обед убирают. После этого до 19 часов мы снова работаем без заезда, потом я меняю водителя и опять работаю без перерыва примерно до часу ночи. Ночью заезжаешь на подстанцию, быстро перекусываешь и снова едешь. В семь утра смена заканчивается. За сутки у меня в среднем 15–18 вызовов, раньше было около 13–14. После таких суток — два нерабочих дня. Работать сутками очень тяжело чисто физически.

Я сам один раз столкнулся с очередью из скорых. Мы были седьмыми-восьмыми в очереди и сдавали пациента полтора часа. Такое происходит и из-за общей нагрузки, и из-за провалов в работе отдела госпитализации. Мне кажется, в Москве пока достаточно стационаров, чтобы распределить пациентов, а не отправлять всех в один.

Руководство нас никак не мотивирует. Никто не говорит: «Вы — герои, идите и спасайте». Из обещанных доплат пока тоже ничего не поступает. Нам обещали по 30 процентов от оклада — это примерно девять тысяч. И еще Путин обещал доплаты. При этом нас, скорую помощь, по доплатам приравняли к санитаркам — получим по 25 тысяч. Хотя и это существенная прибавка. Когда человек только приходит работать в скорую помощь в Москве, то получает порядка 40 тысяч. У меня сейчас выходит порядка 80.

У коллег разный настрой. С героическими намерениями я не сталкивался. Мне в общем безразлично. Да, сейчас тяжело работать, и надевать форму защиты неудобно. Но пациенты нуждаются в помощи. Я тоже себя периодически жалею, но есть и альтруистические побуждения. Не знаю, насколько их хватит. Ведь пациенты тоже разные: кто-то возмущается, кто-то посылает подальше. Вызывать скорую тоже реже не стали. Часто бывает, когда приезжаешь на вызов, там люди говорят: «Наверно, у вас сейчас много работы?» А ты смотришь на человека и видишь, что у него просто лицо покраснело. Спрашиваешь, выпил ли ты «Супрастин»? Он говорит: «Нет, сразу вызвал скорую».

Так что все это уважение к медикам — обманчивое ощущение. Да, сейчас, во время острой нехватки медицинских сотрудников, все понимают, что они нужны. Но все уляжется, и отношение вернется на круги своя — бригаду будут точно так же посылать, материть, бить и прочее. При этом я не знаю, что будет с нами, если нагрузка вырастет еще сильнее. Как мы будем справляться на пике? Куда еще больше? Я что, должен разорваться и сдохнуть на этой работе?

Олег

Самарская область

Пока нельзя говорить о значительном повышении нагрузки на нас. А вот о неготовности службы — уже можно. Например, с точки зрения средств защиты. Три дня назад нам выдали самошитые многоразовые маски — сказали самим стирать и так далее. Мотивировали тем, что одноразовые закончились. При этом, например, по картам списания уходило 100 масок, а на деле нам выдавали 35. Вопрос — где разница? И ведь это старая схема — до этого маски не везде использовались, а по бумагам они были. Еще нам говорят пользоваться масками только на вызовах, но ведь нужно пользоваться и в коллективе: другие бригады, возможно, выезжали к пациенту с коронавирусом.

Физически нагрузка пока не выросла — на бригаду у нас по 10–14 вызовов за суточную смену. Это небольшая нагрузка, во время вспышки гриппа зимой бригады обслуживали по 20–25. Хотя, конечно, это менее продолжительные вызовы, чем сейчас.

Но психологически нагрузка выросла — как думаете, каково работать, подозревая в окружающих смертельную опасность? Есть и вызовы от людей в истеричном состоянии. Позавчера приехавшая из Москвы персона побывала у своей сожительницы, после чего нетрезвая сожительница пять раз вызывала скорую и говорила, что она контактная по коронавирусу. Пьяная истерика и пьяная чушь, но мы обязаны реагировать. В итоге один человек совершенно безнаказанно пять раз дергает скорую помощь.

При этом общей истерики населения нет. Пока ничего нет сверхъестественного. В нашем городе нет подтвержденных случаев, я не вижу значительного нарастания и по пневмонии, по ОРВИ. Даже банально — мы все знаем, сколько примерно раз мы выезжаем на констатацию смерти. Сейчас ничего не изменилось — обычный стандартный уровень.

Сегодня к нам приезжали [чиновники] — агитировать за советскую власть. Говорили «войдите в наше положение», «мы не можем закупать маски по такой цене» и прочее, «потерпите». В общем, как Медведев: «Денег нет, но вы держитесь». По поводу доплат тоже начали говорить о сложностях трансферта денег из федерального бюджета в региональный. А весь наш коллектив сидит и понимает, что они хотят эти деньги прокрутить на каждом этапе, замылить и отжать. Путин сказал о доплатах еще в марте. За март их не было. Теперь ориентируют на апрель. Но доверия, как вы понимаете, нет.

Я не удивлен, что во многих регионах скорая работает на пределе. Если бригады выпадают из работы на 6–8 часов в очередях как в Москве, то ничего удивительного, что система захлебывается. В таких условиях нужно увеличивать количество приемников, расширять персонал в приемном отделении, создавать несколько потоков приема. Я родом из военнослужащих, и меня специально обучали, что делать во время массового поступления больных. И я хорошо знаю, что если бы я в армии организовал что-то подобное [как в Москве], то еще до конца дня был бы под трибуналом.

В скорой помощи многие работали на пределе еще до коронавируса. Но когда все время нюхаешь одно и то же, то в конце концов принюхиваешься. Обычная работа на пределе уже не воспринимается как катастрофа. В очередной раз плюнешь, помянешь недобрым словом мудорнизаторов из правительства — именно через букву «у» — и идешь работать.

Мне кажется, что на пике эпидемии мы сможем продержаться довольно долго. Но не за счет уровня [оказания помощи] на местах, а за счет централизации [здравоохранения]. Но что такое централизация? Это в первую очередь перевозка пациентов. Например, нам нужно будет примерно час двадцать — полтора часа, чтобы довезти пациента до стационаров, выделенных под коронавирус. И одно дело — транспортировка сохранного больного. Но если нужно будет транспортировать больного на ИВЛ? Это вряд ли технически возможно. Нам просто не хватит объема имеющихся баллонов, чтобы довезти его.

В целом то, что сейчас происходит, напоминает учения в армии. Все учения делятся на несколько этапов: первый — большая шумиха, второй — большая неразбериха, третий — поиск виновных, четвертый — наказание невиновных, пятый — награждение непричастных. В этой риторике мы сейчас находимся на этапе большой неразберихи. До остального мы не дошли, но дойдем. Все будет выглядеть именно так.

Когда я слышу слова чиновников о том, что врачи на передовой, у меня в голове звучит песня на украинском языке «Нас кинули». Ну а как еще все расценивать? Я же не требую от них невозможного. Ну дайте просто маски, а? Закручивать гайки можно сколько угодно, но рано или поздно пар прорвется. Вопрос — куда?

Михаил

Волгоград

Нужно сразу сказать, что никто не отменял обычную работу. Обычные вызовы нисколько не снизились — людям точно так же становится плохо по причинам, не связанным с коронавирусом. Плюс под влиянием информации из соцсетей и СМИ люди стали больше бояться. Многие ли раньше вызывали скорую при простуде? А сейчас им из каждого телевизора и каждого смартфона говорят, что это может быть смертельно опасно. Естественно, они обращаются в скорую: идти в поликлинику, где много людей, никому не хочется.

Так что вызовов сейчас много, но конец зимы — начало весны — это всегда период роста по простуде. У скорой всегда много вызовов в это время — по опыту прошлых лет в среднем это до 20–25 в сутки, бывает до 30. Ну а сейчас их еще больше, потому что есть дополнительный фактор в виде коронавируса.

У нас в городе руководство выделило одну подстанцию [скорой помощи] на работу по коронавирусу — якобы чтобы снизить риск заражения среди медиков. Там работают три бригады. Но при этом есть еще одна бригада на обычной подстанции, которая тоже работает по вирусу, — это несколько мешает логике с выделением отдельной подстанции. Из-за того, что эти бригады вылетели из обычной работы, другие сейчас обслуживают не район, как обычно, а полтора — в итоге нагрузка еще растет.

Кроме того, нашим сотрудникам старше 65 лет рекомендовали самим посидеть дома. В абсолютных числах это небольшая часть работников, но среди тех, кто решил уйти на такой карантин, оказалось два врача — анестезиолога-реаниматолога. Из-за этого появилась дополнительная сложность, потому что у нас их всего пять.

Нужно понимать, что у нас исходно была нехватка кадров на скорой. Мы с тем-то объемом вызовов худо-бедно справлялись. Людей нет, бригад мало. Да и когда люди говорят «бригада скорой помощи», то обычно представляют водителя и хотя бы двух медиков, но в последние годы мы работаем по одному. Новых людей тоже появляется немного, большинство сотрудников скорой — это фельдшеры, которые получают по 20–22 тысячи.

Если нагрузка будет и дальше увеличиваться, то не знаю, справимся ли мы. Ведь медики будут неизбежно заражаться. Бывают ситуации, когда уже на выезде выясняется, что человек не рассказал при вызове часть важной информации. Тогда приходится экстренно надевать костюм и молиться, чтобы никто ничего не успел подхватить.

Плюс люди станут больше уставать и будут более восприимчивы к другим заболеваниям. Мы будем терять людей. Боюсь, в какой-то момент люди будут брать и брать дополнительные смены, а потом произойдет срыв. Дальше все пойдет как снежный ком: количество пациентов будет расти, а медиков — уменьшаться. Все будет как лавина. Сможем ли мы этого избежать? Справимся ли мы? Выполним ли свою работу?

Сейчас руководители пытаются выехать на патриотизме, но люди были загнаны как лошади еще до всей этой ситуации. Если лошадь долго бежала на последнем дыхании, а вы ее пытаетесь хлестать и кормить, то толку не будет — она упадет. Поэтому сотрудникам скорой вряд ли поможет то, что сейчас все представляют как чуть ли не военное время. Вряд ли помогут и выплаты. Деньги никого не спасут от заражения.

У меня есть еще одно опасение: если нагрузка будет расти, то диспетчеры могут начать отказывать по части вызовов, которые принимали раньше. Среди них тоже могут быть люди, которым требуется экстренная помощь. Возможно, в таком случае мы будем рисковать их здоровьем и даже жизнью.

В скорой нет циничных людей в полном понимании — сюда все идут, чтобы помогать. В скорой очень тяжело работать, поэтому другие люди не задерживаются. Мы будем работать в прежнем режиме. Нам неоткуда мобилизоваться еще больше и прыгнуть еще выше головы.

Источник

---