Часть 1 (Дружба)

    
     Не, не вру - большой хирург, блестящий учёный, прекрасный организатор, генерал-майор, профессор, но бомж. Точнее, БОМЖ - "без определённого места жительства", общепринятая советская аббревиатура. Генерал-бомж, начальник кафедры Военно-Полевой Хирургии ВМА в условиях развитого социализма. И это не осквернение памяти заслуженного человека - это он САМ себя так называл. А был Дед Дерябин, как кто-то из пролетарских классиков писал - человечищем весьма достойным!
    
     Но давайте по порядку. Выпало мне на третьем курсе быть свидетелем на свадьбе у одного сокурсника. Ну а батяня у того курка был крутым военно-полевым хирургом, десять календарных лет на войнах по всему глобусу!. Вообще о "Дяде Эде" (в Министерстве Обороны кличка "Ленин") надо писать отдельно - личность того заслуживает. Ну, понятно теперь, какого калибра гости были у такого крупнокалиберного вояки?
    
     Короче, сижу я, рядовой. С одной стороны - жених, с другой - генерал-майор Дерябин в форме. За столами от эполетов и лампасов в глазах рябит. Ну как посмотрит какой генерал в мою сторону - мне по стойке смирно вытянуться охота. Видит Дерябин - сильно колдобит курка их присутствие. Ну а как перед ними бухать, если им же сдавать экзамены!? Тогда он тихо так, но властно, говорит мне: "Товарищ курсант, пройдите в коридор". Есть, товарищ генерал! Пять секунд - я в коридоре, а генерал следом неспешно идёт.
     Ген. Дерябин совершенно неожиданно спрашивает: "Коньяк будешь?"
     Я: "Никак нет, товарищ генерал!"
     Ген. Дерябин: "Почему?"
     Я: "Уставом Внутреней Службы не положено!"
     Ген. Дерябин: "Ну и глупо!"
     Я: "А Вам принести?"
     Генерал: "А я уже взял!" - и достаёт из внутреннего кармана кителя плоскую фляжку из нержавейки с теснённым профилем Сталина. Свинчивает крышку, нюхает: "КВВК-армянский, 35 лет выдержки. Один мой ученик прислал - сейчас начгоспиталя в Ереване".
     Я: "Ну если Вы не возражаете и не доложите..."
     Генерал: "Ну ты что, и вправду c причудой?" Передразнивает: "Не вввозззражаете, да не дддоложите! Кому мне на тебя стучать? Самому Министру Обороны? Я чай генерал... Слушай, а ты сам не болтун?"
     Я: "Да нет, вроде. Курсанты не жалуются."
     Генерал: "Правильно, курсанты не жалуются - курсанты болтунов бьют!"
     Я (с обидой): "Не, ну чесслово, товарищ генерал, никому не скажу, что с Вами коньяк пил, если... если дадите, конечно."
     Дерябин протягивает мне фляжку: "Ладно, посмотрим. Вот мой предшественник, генерал Беркутов, он всех, кого к себе в адъюнктуру на кафедру брал в лоб спрашивал - А ты не сволочь?"
     Я: "Ну, я не знаю..."
     Генерал: "Ой, хоть честно! Хирургию любишь?"
     Я, глотая коньяк: "Не-а."
     Генерал: "Совсем?"
     Я: "Совсем... Не, ну правда, абсолютно не люблю. Раньше баловался, в кружок, там, к Вам на кафедру ходил - да и то больше с Вовкой, ну с женихом сегодняшним, за компанию."
     Генерал: "Ага, значит подлизываться тебе незачем?"
     Я: "Так точно, а коньяк какой хороший! Ну такой замечательный, я такого не пробовал, и фляжка такая красивая..."
     Генерал сразу обрывает меня: "Да, ничего коньячок. А ты где живёшь?"
     Я: "Как где!? На Втором Факультете, ну на Маркса девять."
     Генерал: "О, на Девятой Карламарле! Ха, и я там же! Соседи мы с тобой, получается. Хотя, вообще-то я там нелегально. А если совсем откровенно - то я бомж."
     Я: "Шутите, товарищ генерал."
     Генерал: "Нет, не шучу. Так, проблемы личного плана... Ну, конечно, была у меня квартира генеральская - всё чин-чинарём. Решил не ссорится, отдал тем с кем жил - пусть радуются, а подробности не интересны. Мне то много не надо - спать в тепле, да книги читать при свете. Ну позвонил я генерал-полковнику Иванову, тот просто-полковнику Образцову - а этот куда денется, ну иди живи на 2-й Факультет, милости просим. Вон и до кафедры рукой подать. А документально оформлять не зачем - и так вокруг одна бюрократия. Так что можно записать меня в Книгу Рекордов Гинесса - я первый советский бомж-генерал!"
     Я: "А мы Вам не мешаем?"
     Генерал: "Это я вам мешаю. Как идёшь домой - дежурные при виде генеральской формы орут как полоумные - весь первый этаж "смирняют". Слушай, что-то мы с тобой, брат, заболтались. Свадьба, в конце концов, пора тебе возвращаться к исполнению своих свидетельских обязанностей - ну там Свидетельницу танцевать, балагурить, тосты говорить... И не сиди ты как на госэкзаменах! Что генерал не человек? А человеки на свадьбах веселятся. Значит так - хлебни ка ещё моего коньячка и пошли в зал."
    
     Через неделю после этой свадьбы стоял я в наряде по курсу. В тот день заступил дежурным по факультету один прапор с курса годом старше, - за "добрый" нрав и любовь к уставному порядку все его Рексом звали. Звонит, значит, мне это животное "на тумбочку" - дневальный, гони своего Деж-по-Курсу ко мне в "аквариум" (так мы застеклённое КПП в вестибюле Факультета называли). Я вроде трубку телефонную положил, но телефон у нас был калечный, и рычажки не всегда хорошо вдавливались. Вот и случился конфуз - Рекс в своей "банке" слышит, как я во всю глотку своему дежурному ору: "Игорёха, беги скорее вниз - тебя Рекс, псина-козлина рябая-кривомордая, по-срочному вызывает! Кто-кто, Рекс, говорю - дебильный "кусок" с 4-го курса!"
    
     Пятнадцать секунд, и Рекс взлетел на наш этаж - быстрее, чем мой дежурный от толчка до двери добежал. Морда красная, от злости скулы ходят: "Дежурный, останетесь на этаже, мне нужен этот курсант на продолжительное время для уборки внизу". Игорёк пытался меня отмазать, но Рекс пригрозил нас всех в конце смены с наряда снять и паровозом на следующие сутки опять поставить "за прямое оскорбление прямого начальника". Ну типа, как же так - я аж прапорщик, а вы - говно.
    
     Заставил он меня полы на первом этаже мыть. В общем дело не хитрое, при сноровке за 20 минут управиться можно. Да как только я этаж домываю, он берёт подошву сапог своих извёсткой мажет и по мокрому полу ходит (как назло там что-то подбеливали, и извёстка в его конуре стояла). А вот уже отмыть извёстку!.. Как не стягивай воду - как высыхает, так и пол в белых разводах. Короче, кто мыл - тот знает. Ну мне делать нечего - всё равно всю ночь мудохаться. Уже я этаж раза три промыл, смотрю Дед Дерябин в спортивном костюме на другом конце коридора за мной внимательно наблюдает. А мне с чего-то ну такой неудобняк стало, вроде как я чем-то постыдным занимаюсь. Пока расстояние было порядочным я делал вид, что генерала не замечаю, а как домыл до него - ну что дальше притворятся, мы ж вроде знакомы: "Здравия желаю товарищ генерал", хоть тот и не в форме.
     Генерал: "Привет. За что он так тебя?"
     Я: "Да вроде как обозвал я его."
     Генерал: "Так "вроде как", или всё же обозвал?"
     Я: "Да я сам не знаю, случайно вроде, хоть и нехорошо, за глаза получилось, - трубка на телефон не легла... Ладно, товарищ генерал, мне мыть надо..."
     Генерал: "Да подожди, ты! У Рекса к утру упадёшь."
     Тут у меня швабра из рук выпала и челюсть отвисла: "Как Вы сказали, у Рекса? Я именно так его и назвал."
     Генерал: "Да так все его называют. Вообще-то я стараюсь жить незаметно, но уж героев Факультета знаю, тут как говорится, кто мало говорит - тот много слышит. Давай, пойдём ко мне чай пить, а то вот я старый стал - бессонница мучает, а до всяких снотворных-седативных не хочу привыкать."
     Я: "Товарищ генерал, а наряд?"
     Генерал: "Честно сказать, я в дела Факультета ещё ни разу не вмешивался, но попробую тебя на пару часов освободить" - и пошёл в стекляшку дежурного.
    
     Через минуту я сидел в генеральской комнатушке - точно такой, в которой жил сам, только я делил её с тремя подобными организмами. Конечно, обстановка у Дерябина отличалась от нашей - книжные полки, вешалка какого-то диковинного дерева, дубовый стол, небольшой сервант с набором красивой посуды. Там же стояла и обычная курсантская кровать со стандартным постельным комплектом и даже заправленная абсолютно по-курсантски - кирпичиком. Тот факт, что Начальник ВПХ оказался знаком до таких мелочей с нашим бытом, меня удивил. Пока генерал хлопотал с электроплиткой я решал головоломку - толи в русской армии способ заправки кроватей не меняется никогда, и тогда генерал научился ему ещё будучи рядовым, толи кто-то его научил уже на Факультете. Так этот вопрос и остался не выясненым.
    
     Генерал похвастался своими заварочными чайниками. По его словам это лучшие в мире чайники. Для зелёного чая - китайские, из сычуанского фарфора с плетённой ручкой сверху, а для чёрного - индийские из стерлинга (сплава серебра с никелем) и эбонитовой ручкой сбоку. Чайники оказались подарками учеников-азиатов с 5-го "импортного" факультета. Генерал заварил какого-то экзотически-ароматного чая, разлил по чашкам, в каждую бухнул по доброй ложке коньяку (самого обычного Самтреста 3 звезды, ну того - за 5 руб. 75 коп). Себе взял кусок сахара, но в чай не положил, а положил в чайную ложку, залил вонючей валерианкой и морщась отправил в рот.
    
     Почему-то мне стало абсолютно ясным душевное состояние этого деда - на предсознательном уровне пронеслись подобострастные лица молодых хирургов, шепотки за его спиной от "умудрённых коллег" с немыми вопросами - "а не пора ли, генерал, на покой; уйди - нам свежий старт нужен", и его собственная чудовищная тоска и одиночество, сродное тому, что называют "одиночеством в толпе". Генерал с полчаса пытался создавать видимость диалога, якобы интересуясь нашей учёбой, но было видно, что это дань вежливости - то, что надо ему, как профессору Академии, он прекрасно знает и без моих комментариев. Затем дед пустился в воспоминания. Рассказывал много и интересно - жаль сразу не записал, а сейчас, через четверть века, разве упомнишь!
    
     Но одна вещь мне врезалась в память намертво. Далеко за полночь Дед Дерябин наконец подустал, и я понял, что пора идти домывать пол или, если Рекс изменил свое решение после генеральского визита, то спать. Я поблагодарил генерала и встал из-за стола на выход. Генерал тоже встал, и задумчиво посмотрел на настенный календарь: "Подожди минуту". Я остановился. "Слушай, ты можешь мне сделать маленькое дело?"
     Я: "Ну, постараюсь. Только мне в город выход не скоро - я "залётчик", нарядов полно ещё".
     Генерал: "Да не надо никуда выходить. Дел то, через Боткинскую перейти! Я бы не просил, да завтра учёный совет аж на пять вечера назначили - скорее всего опять допоздна затянут. Своих же просить не охота - опять судачить начнут..."."
     Я: "Товарищ генерал, так что сделать то надо?"
     Генерал: "Да ничёго по сути не надо - надо проторчать с шести до девяти перед Кафедрой или до прихода странного человека с ведром цветов. Быть с наружи, в здание не заходить. Ну а вечером ко мне сюда прийти и описать, что видел. Да не бойся ты, не шпионаж это. Если он завтра придёт - ты не ошибёшься, сразу его узнаешь! Так, задание понятно? Ну тогда после девяти жду с докладом, а в награду я тебе расскажу одну интересную историю. Ну всё. Спокойной ночи!"
    
   Часть 2 (Хирургия)
    
     К назначенному времени я был перед клиникой Военно-Полевой Хирургии. Жду. Вот уже наш старшина "Абаж" погнал курс на вечерний выпас - на ужин, рыба плюс картошка пюре, три года, день в день без перемен. А скотопрогонная тропа -это прямо-мимо-возле меня, тысячу раз хоженый маршрут. Чтоб меня не заметили, я спрятался за Боткиным, перемещаясь вокруг памятника по мере прохождения курса. Вскоре я понял, что мёрз не зря.
    
     Прямо к крыльцу подкатила чёрная "Волга" с госномером. Быстро вылез шофёр в сером пиджаке и при галстуке - крепкий стриженный дядька кагэбэшного вида. Он как-то колко, наверное профессионально, осмотрел пятачок перед зданием, затем открыл пассажирскую переднюю дверку и вытащил громадный букет цветов. Да каких! Там были каллы, белые лили, красные "короны" - ну те, что цветками вниз, и ещё какое-то чудо, похожее на наперстянку. Меня, привыкшего к зимнему репертуару "тюльпан-гвоздика" с лотков перед метро, букет потряс.
    
     Наконец водила открыл заднюю дверь"персоналки" и помог вылезти пассажиру. Сразу стало ясно - какой-то туз. А вот сам туз выглядел странно. Нет, одет он был что надо - дорогущий плащ-пальто из натуральной чёрной кожи с меховой подбивкой, пожалуй тоже натуральной. На голове норковая шапка-"пирожок", как у совсем больших людей, всяких там членов ЦК или Политбюро.
    
     Но первое, что бросилось в глаза - человек явно страдал тяжелыми неврологическими расстройствами. Его движения были плохо координированными и перемежались инволюнтарными "дёрганиями" всего тела, руки била крупная, почти паркинсоническая дрожь. Он опёрся на трость и сильно выбрасывая одну ногу в сторону заковылял к двери. Его шофёр не на шутку встревожился, что человек пошёл один, побежал и первый открыл дверь - даже не столько, чтобы помочь, как скорее убедиться, что в "тамбуре чисто". Я вдруг понял, что первый раз в жизни вижу "проводку"охраняемой персоны, ведь у наших гнерал-полковников, начальников ВМА и ЦВМУ, водилами были простые солдаты, а не bodyguards.
    
     Второе, что совершенно сбило меня с толку - это страшное уродство. Голова "туза" была несимметричной из-за чудовищных деформаций черепа, один глаз выше другого, очки с сильными линзами явно сделаны на заказ, лицо всё в грубых старых шрамах, но в общем выглядит слишком молодо для старпёра такого ранга.
    
     Я хотел было пройти за человеком, да вспомнил, что генерал просил (или приказывал, если угодно) в здание не ходить. Простоял на морозе ещё с полчаса, пока парочка не вышла. Я был далековато, но мне показалось, что у туза-урода под очками блестели слёзы. Разглядеть толком я не сумел - его кэгэбэшный шоферюга моментально вперил в меня тяжелый взгляд, он явно запомнил, что я тут был по их приезду. К тому же уже слышался стадный топот идущих со столовки курсов, а попадаться "вне строя" на глаза в мои планы не входило. Оставалось только повернуться и бежать на Факультет.
    
     В коморку к Дерябину я попал лишь после вечерней проверки. Дед опять спать явно не торопился. Я подробно, как мог, рассказал (доложил, если угодно) ему, что видел. У самого любопытство свербит - как шило в большой ягодичной мышце. Дед молчит. Я не выдерживаю и спрашиваю: "А кто это, если не секрет?"
     Дерябин: "Секрет." Потом видит крайнее разочарование на моей физиономии и добавляет: "Да, правда секрет, не мой секрет - казённый. Но раз обещял, то намёком скажу - это учёный-оборонщик."
     Я: "Это он Вам цветы приносил?"
     Генерал: "Мне!? Да он со мной не разговаривает, как и с любым врачом в форме!"
     Я: "А что так?"
     Генерал: "Что, что - а то, что я его должен был убить!"
     Я (ошалело): "Как убить?"
     Генерал: "Да так и убить - очень просто, холодным оружием, скальпель же холодное оружие."
     Я: "А-аа, ну там, врачебная ошибка!"
     Генерал грозно сверкнул своими глазами: "Запомните, коллега, врачебные ошибки, а тем паче ошибки военного хирурга убийством не являются - как бы прокуроры не внушали нам обратное. А будешь считать иначе - не сможешь работать. Стал бы я из-за этого тебе огород городить!"
     Я: "Тогда я вообще ничего не пойму -что просто преднамеренно убить?"
     Генерал: "Да, именно преднамеренно убить, но не просто, а крайне изысканно - в лучших традициях центрально-американских индейцев, всяких там Майя или Ацтеков".
     Я думаю - дед гонит, хотя виду не показываю: "А-аа... А как это?".
     Генерал: "Да должен был я у него вырезать бьющееся сердце".
    
     Генерал поставил чайник и неспешно стал рассказывать:
     "Цветы эти для его второй мамки в честь его второго Дня Рождения. О чём речь сейчас поймешь.
    
     Было это по моим понятиям - недавно, по твоим - давно. И был шанс у Академии стать вторым местом в мире (а может и первым!), где была бы осуществлена трансплантация сердца. Это сейчас все привыкли смотреть на западные достижения, как на икону. Тогда же мы им дышали в затылок, и уж что-что, а Южная Африка для нас авторитетом не являлась. Главную роль играл не я, а академик Колесов с Госпитальной (*Прим. - фамилия может была Колесников, сейчас точно не помню). Они там к тому времени уже тонну свиных сердец пошинковали, да и на собаках кое-что отработанно было. Что думаешь, экстракорпоралка у нас слабая была? Что без забугорных оксигенаторов не прошло бы? Да мы тогда уже над пузырьковой оксигенацией смеялись, работали с "Медполимером", разработали хорошие насосы и мембраны- гемолиз во внешних контурах был весьма приемлимым. Да, была наша оксигенация в основном малопоточной - ну а делов то двадцать литров дополнительной крови в машину залить! Всё равно больше выбрасываем. А какие наработки по гистосовместимости! Да нам неофициально вся Ржевка помогала - я имею в виду Институт Экспериментальной Военной Медицины, они же там со своими "химерами" -ну облучённые с чужим костным мозгом все реакции отторжения нам смоделировали! А про оперативную технику я вообще молчу.
    
     Короче всё готово. Но, но очень большое "но" остаётся. Через Минздрав такое провести было невозможно, даже через их 4-е Главное Управление. И досада, кроме политической, вторая главная препона - юридическая. Ну вопрос, когда человека мёртвым считать. Сердце бьётся - значит жив, а когда сердце мертво - так на что нам такое сердце! Подбил Колесов меня с ним на денёк в Москву съездить, на приватный разговор к начмеду в Министерство Обороны. Пальма первенства уже утеряна - "супостаты" "мотор" пересадили. Речь идёт по сути о повторении достигнутого. А ведь в СССР как, раз не первый - значит и не надо. Что с Луной, что с сердцем. Ну в Управлении и резко рубить не охота, и напрасно рисковать не желают. Ситуация - ни да, ни нет. Хлопцы, разок попробуйте, но из тени не выходите, мы тут наверху за вас не отвечаем. Получится - к орденам и звёздам, нет - к неприятностям.
    
     Ну и придумали мы бюрократическую процедуру, которая помогала эти ловушки обойти. Несколько потенциальных реципиентов подобрала Госпиталка, всех протестировали. Дело ВПХ за малым - добыть донора. Мы даже придумали как нам через Боткинскую с ним "прыгать". Кому донорское сердце больше подойдёт - тому и пересадят. Так вот, был у нас документ с печатью ЦВМУ, Медуправления Министерства Обороны, за подписями Начмеда и Главного Хирурга. Было в том документе упомянуто 11 фамилий на 12 пунктов под подпись- десять военных, ну кто к "донорству" будет приговаривать, одна - пустой бланк (это на согласие от ближайшего родственника "покойника"), и последняя, самая малозначительная подпись вообще считай лаборанта - подтвердить оптимальную совместимость донор-реципиент при "переводе" в Госпиталку! Ну не совсем, конечно, лаборанта - я специально пробил должность в лаборатории клиники - ну там иммунология-биохмия; сразу взял туда молоденькую девочку сразу после университета. Нет хоть одной подписи - и "донор" автоматически остаётся в нашей реанимации до самого "перевода" в Патанатомию.
    
     По понятным причинам намерение держим в тайне и ждём "донора". Через пару недель происходит "подходящий" несчастный случай. Считай рядом с Академией, сразу за Финбаном, пацан 17 лет на мотоцикле влетает головой в трамвай - прямо в ту гулю, что для вагонной сцепки. Скорая под боком - пострадавший наш, профильный, доставлен в момент. Прав нет, но в кармане паспорт. Ну я как его увидел - категория уже даже не агонирующих, а отагонировавшихся. Травма несовместимая с жизнью. Но на ЭКГ все ещё работающее сердце! Голову кое-как сложили, с кровотечением справились и быстро на энцефалограмму. Там прямые линии - красота мёртвого мозга. Говорю сотрудникам - боремся с возможной инфекцией - в башке то точно некрозы пойдут! Ну нельзя же сделать хирургическую обработку травмы мозга в виде ампутации полушарий под ствол - а там всё побито! Ну и конечно реанимационное сопровождение и интенсивная терапия по максимуму - тело сохранять живым любой ценой, пока мы наш "адский документ" не подпишем.
    
     Первым делом согласие родственников - без него всё дальнейшее бессмысленно. Одеваюсь в форму, беру для контраста с собой молодого офицера и пожилую женщину - что бы легче было уболтать любого, кто окажется этим ближним родственником. Мчимся по адресу в паспорте куда-то на Лиговку. Заходим. Комната в коммуналке - на полу грязь страшная, на стенах засохшая рвота, вонь вызывает головокружение, из мебели практически ничего, похоже живут там на ящиках. Оказывается, что существует только один ближайший, он же и единственный родственник - его мать. Человеком её уже было назвать сложно - полностью спившееся, морально деградировавшее существо. Такого я ещё не видел - её главный вопрос был, а можно ли НЕ забирать тело, чтоб не возиться с похоронами. К сыну похоже она вообще не испытывала никаких положительных эмоций, а истерика и вопли моментально сменились откровенными намёками, что по этому поводу надо срочно выпить. Я послал офицера купить ей три бутылки водки. Документ она подписала сразу, как услышала слово водка! Получив подпись мы пулей вылетели из той клоаки с брезгливым осадком.
    
     Но ещё более интересную новость я узнал чуть позже, когда в клинику прибыл тот офицер, что был послан за спиртным для "ближайшего родственника". Он столкнулся с другими обитателями той коммуналки и узнал некоторые подробности о самом "доноре" - крайне асоциальный тип, хулиган, исключался за неуспеваемость из школы и ПТУ, хоть и молод - сильно пьет, страшно избивает свою мать! Короче, что называется - яблоко от яблони... А ещё через десять минут, как по звонку Свыше, в клинику пришёл следователь и принёс ещё более увлекательную информацию - мотоцикл "донора" краденный, точнее отобранный в результате хулиганского нападения, а сам "донор" и без этого уже под следствием не то за хулиганство, толи за ограбление. Похоже единственное хорошее дело "донору" за всю его жизнь ещё только предстоит - и это отдать своё сердце другому.
    
     Быстро все обзваниваются - собираем "заключительный" консилиум - бумаги под "приговор" подписывать. Все ставят подписи - сомнений ни у кого нет. Только одну подпись не можем пока поставить - анализы не готовы, времени не достаточно их завершить. В Госпитальной Хирургии идёт подготовка, ответственой за лабораторию велено сидеть на работе, пока результатов не будет. Ну вот наконец и это готово - иди, ставь свою последнюю подпись! Ну а тётка и говорит, мол по документу на момент подписания я обязана совершить осмотр! Тю, ты ж дура, думаю. А десяток академиков-профессоров, совершивших осмотр и разбор полдня назад, тебе не авторитет!? Ну вслух ничего такого не говорю, пожалуйста, идите. Смотрите себе тело под аппаратом, только не долго.
    
     Она и вправду недолго. Пошла, взяла ЭЭГ, а мы ему энцефалограммы чуть ли не непрерывно гнали - ну как не было, так и нет там ничего. Мозг - аут! Стетоскоп достала - вот умора, да её в клинике вообще со стетоскопом не видели. На что он ей вообще? И что она там выслушивать будет - "утопил" ли дежурный реаниматолог его или пока нет. Да мне уже всё равно - счёт пожалуй на часы идёт. Что-то она там потрогала, что-то послушала, толком ничего не исследовала - курсант после Санитарной Практики лучше справится. А потом поворачивается ко мне и так это тихо-тихо, но абсолютно уверенно говорит:
    
     - Он живой. Не подпишу я...
    
     Девочка, ты деточка!!! Да ты хоть представляешь какие силы уже задействованы? Отдаёшь ли ты себе отчёт, что ты тут человек случайный - почти посторонний? А понимаешь ли ты, что городишь ты нам полную чушь - кровь в пластиковом контейнере тоже живая, а вот человек - мёртвый. Тело есть, а человека в нём нету! Короче ругали мы её, просили, убеждали, угрожали увольнением. Нет, и всё. И ведь сама по себе не упрямая, а тут ни за что не соглашается. Мол если я ноль - то и делайте без моей подписи. Сделали бы, да не можем мы без твоей подписи.
    
     На утро собрались все главные действующие лица. "Донор" терпит? Да пока терпит - ни отёка легких, ни инфекции, кое-какая моча выделяется. Стараемся, ведём этот "спинно-мозговой препарат" как можем. А может потерпеть, если Колесов в Москву слетает и переутвердит новый документ? Не знаю, надежды мало. Короче день мы решали лететь или не лететь. Потом полетели. Что-то сразу не заладилось. А там выходные. Восемь дней волокита заняла. А "донор" терпит! Горжусь - во мужики у меня в клинике - мертвеца столько ведут.
    
     Наконец назначен новый консилиум с "вердиктом". Только не состоялся он - ночью на ЭЭГ кое-какие признаки глубокого ритма появились. Всё - дальше по любому не мертвец, а человек. Зови спецов с Нейрохирургии - пусть погадают. Много они не нагадали - ведите как сможете, прогноз неблагоприятный. О том, что это был кандидат в доноры сердца - табу даже думать. Обеспечиваем секретность, как можем.
    
    
     Долго он был в нашей реанимации. Сознания нет (а я тогда был уверен, что и не будет), но мозг ритмы восстанавливает. Попробовали отключить ИВЛ. Дышать пытается! Дальше - больше. Перевели в Нейрохирургию. Там ему много чего сделали, но ничего радикального - всё как у нас, что природа сделает, то и прогресс. Говорить пытается, шевелится. Уже порядком восстановившись из Нейрохирургии он попал в Психиатрию. Наверное для учебного процесса психо-органический синдром демонстрировать. А там вроде вот что было - перечитал все книжки, и всем надоел. Ну кто-то и подшутил - сунул ему вузовский учебник по высшей математике. А ещё через полгода комиссия и первая (!) группа инвалидности. А ещё через полгода ещё комиссия - пацана в ВУЗ не берут! Молит-просит - дайте вторую. Что он закончил, я не точно не знаю, по слухам Московский Физтех. Пять лет за два года. Если это не легенда - то на экзамены ходил так - один экзамен в день. Сегодня сдаю ну там математику за первый семестр, завтра сопромат за пятый, послезавтра ещё что-то за девятый. Заходил на любой экзамен вне зависимости от курса. А к концу второго года что-то такое придумал - короче моментально целевое распределение в какой-то сверхсекретный "почтовый ящик". Ну а финал ты сам сегодня видел.
    
     Колесов год ходил грознее тучи - полностью подробностей не знаю, но похоже кое-что просочилось на самый верх в ЦВМУ и выше в МО. Вроде сам Гречко об этом знал - может как байку в бане кто ему рассказал, а может в сводке прошло, типа вон в ВМА пытались сердце пересадить, да ничего не вышло. Видимо посчитали там наш подход к решению проблемы авантюрным, направление быстренько прикрыли.
    
     Особисты и люди из ГлавПура нас самого начала предупреждали - какая-либо информация только в случае полного успеха. Боялись видно, что вражьи голоса злорадно запоют - в Советском Союзе провалилась попытка пересадки сердца, а вот у нас в Мире Капитала с пересадками всё ОКэй, как зуб вырвать. Нам последствий никаких - пострадавших то в этой истории нет, да и вообще полная картина известна единицам и с каждым годом этих "единиц" меньше и меньше становится... Люди подписавшие этот конфузный документ молчат, а сам документ мы уничтожили - всё равно он силы без той подписи не имел, что макулатурой архивы забивать? Всё вроде тихо-спокойно... Забывается потихоньку. Но одна тайна всё же мне покоя не даёт. Невозможно это, ну абсолютно исключено и совершенно не научно. Но факт.
    
     Знаешь, никто ему не мог сказать, что он "донором" был. Мы с Колесовым все варианты перебрали. Некому было рассказать. А он знает! Притом знает всё с самого начала. Даже как под ИВЛ трупом лежал.
    
     Я: "Ну вы же сами говорили - учёный не простой, ну там КГБ вокруг всякое. Ну они же ему и сказали..."
     Генерал: "Глупости! Не получается так."
     Я: "Ну а тётка эта?"
    
     Генерал: "Нет, нет и нет! Парадокс, что он её вообще знает. А ещё больший парадокс, что всю дальнейшую историю после того дня она знает только со слов самого "донора"! Я от неё избавился сразу после отказа подписаться. Два года спустя разыскал её - меня сильно совесть мучила. Предложил вернуться в Клинику, посоветовал хорошую тему для диссертации. Она никогда не интересовалась судьбой "донора" - история в её изложении была очень простой - "донор" умер, тему закрыли, генералов надо слушаться. Так она и считала, пока "донор" уже в теперешнем виде не явился к ней ровно в тот же день, как она сказала, что он живой. И знает "донор" только то, о чём говорилось в его палате. А значить это может только одно. Когда у него на энцефалограмме прямые линии ползли - ОН ВСЁ СЛЫШАЛ! Слышал и помнил..."
    
     Дерябин взял кусочек сахара и обильно полил его влериянкой: "Ладно, поздно уже. Иди спать и не болтай много".

---

Комментарии